Ответ

Дери Тибор

— Тогда почему не приходишь?

— Потому что некогда мне, сколько раз еще повторять, черт бы побрал мир этот поганый! — заорал Балинт, еще никогда не ругавшийся в присутствии Юлишки.

Девочка вздрогнула, но не испугалась.

— Ты стал коммунистом? — спросила она тихо.

— С чего ты? — бледнея, ответил Балинт.

— Тогда что с тобой?

— Не суй носа в эти дела, понятно?

Девочка засмеялась. — Ой, какой же ты забавный, Балинт! — воскликнула она. — Как будто старый муж, который все ворчит на свою судругу. Что с тобой, в самом деле?

— Судругу? — передразнил Балинт. — Могла бы уже отучиться от этих глупостей!

Девочка засмеялась опять.

— Уже отучилась, — сообщила она. —

Футли не говорю, мугажки — тоже, вообще ничего такого не говорю. А судруга — это я просто так сказала, чтобы ты узнал меня.

Балинт отбросил со лба светлую прядь. — Издеваешься?

— Господь с тобой! — сказала Юлишка. — Это ты все задираешь меня. — Ее лицо вдруг стало серьезным, она медленно, стеснительно пригладила ладонями юбку. — Скажи, Балинт, а ты к другой девушке не ходишь?

Балинт покраснел до ушей.

— Не хожу, — ответил он быстро. И от того что солгал, покраснел еще больше, до самой шеи. — А если б и ходил? — сказал он задиристо. — Это тебя тоже не касается, ты мне не любовница.

— Ну конечно, — согласилась Юлишка. Однако подозрение застряло в мозгу, тоненькое, как березка, тело содрогнулось, глаза налились слезами. — Значит, ходишь к какой-то девушке! — воскликнула она решительно. — Тогда почему не говоришь мне?

Балинт понял, что попал в переплет, и совсем потемнел. Собственно говоря, он почти готов был по доброй воле покаяться Юлишке в том, что произошло у него с Анци, но сейчас, когда от неожиданности, по первому побуждению он все отрицал, отступать было поздно. — Тебе только и заботы! — проворчал он. — Засадила меня в тюрьму, из-за тебя, может быть, я еще работы лишусь, а на уме только одно — не хожу ли я к девушкам!

Юлишка остановилась.

— Ты это серьезно говоришь?

— Ясное дело, серьезно!

— Что у меня одно на уме — ходишь ты к другим девушкам или нет?

— А что же еще?

У девочки задрожали губы. Но она не заплакала, взяла себя в руки. Она сжала кулачки, тонкий стан ее выпрямился, красное в горошек платье заколыхалось.

— Ты злой, Балинт, слышишь? Ты жестокий, я знаю это с тех самых пор, как ты повесил собаку, но чтоб такой злой…

— Я повесил собаку! — повторил Балинт побелевшими губами. — И ты посмела это сказать мне, мать твою…

Девочка задохнулась от возмущения.

— Ты мою мать клянешь? — сдавленно выговорила она; большие черные глаза засверкали. — Ну, так бог же с тобой, Балинт, больше ты меня не увидишь!

Она повернулась и пошла прочь.

Балинт постоял, посмотрел ей вслед, потом тоже повернулся и зашагал в другую сторону.

В тот же день он отправился к Анци. Она была дома, но собиралась уходить. На вошедшего Балинта посмотрела отчужденно и с удивлением, как будто видела первый раз в жизни.

— Ах, это вы? — спросила она вместо приветствия, слишком уж тонким голосом, и даже не улыбнулась. Улыбка появилась лишь минуту спустя, но то не была широкая, гостеприимная улыбка, она лишь приподняла уголки губ с самодовольным и хитрым высокомерием. Анци сидела у стола перед четырехугольным настольным зеркальцем в никелевой оправе и мазала губы. Под ухом на шее желтела не стертая пудра.

— Мне пора уходить, — сказала она, локтем чуть-чуть отодвинув зеркало, чтобы одним глазом заглядывать в него, а другим видеть Балинта. — Вы не знаете, который час? Кажется, я уже опоздала! — воскликнула она и, зажав пальцами кожу возле носа, немного ее оттянула, словно рассматривала прыщ. — Который час?

Балинт все еще стоял у двери, ему даже не предложили сесть. Анци вполглаза посмотрела на него: он застыл на пороге с таким пристыженным видом, что молодая женщина рассмеялась.

— Чего ж вы не садитесь? — спросила она.

Балинт оглядел комнату: на всех стульях валялись предметы женской одежды, чулки, сорочка, блуза, даже туфли на высоких каблуках.

—

А куда? — спросил Балинт.

Он видел лицо Анци сразу в трех экземплярах: одно в натуре, второе в том зеркальце, что стояло на столе, третье в большом овальном зеркале, висевшем над комодом, зеленоватом, потускневшем от времени; все три лица, гримасничая, смотрели перед собой, шесть пальцев усердно оттягивали кожу возле трех носов.

— Сбросьте туфли! — произнесли на трех лицах три растянутых в гримасе рта. — Я сейчас ухожу, но пока посидите.

Если б его даже спросили, Балинт вряд ли мог объяснить, чем, собственно, он разочарован. В глубине своей юношески самоуверенной мужской души он надеялся, очевидно, — в том себе, конечно, не признаваясь, — что Анци после вечеринки, когда он почтил ее своей любовью, сидит дома одна, взаперти, и, ни о чем не заботясь, не замечая мира и быстротекущего времени, поджидает его в непоколебимой верности и полном уединении. Больше двух месяцев прошло с тех пор, как они познакомились; эти два месяца были для Балинта полны событий, но несмотря на это, а может быть, именно поэтому, он в душе был свято убежден, что вокруг него в мире все остановилось. Так бывает со многими: чем больше жизнь задает им задач, тем менее способны они представить, что и в жизни других людей что-то происходит; воображение вообще так бедно и лениво, что всякое чужое время, с течением которого по какой-то причине утеряна связь, оно останавливает, словно часы, и, возвратись, ищет часовую стрелку там, где видело ее в последний раз. Балинту даже не помыслилось, что за минувшие два месяца Анци могла познакомиться с другим мужчиной или хотя бы надеть другое платье, не то, в каком он с ней познакомился; сейчас, стоя в дверях, он был буквально ошеломлен лицом молодой женщины, гримасничавшим ему с трех сторон, этими тремя ликами, равнодушными, занятыми только собой, с шестью пальцами возле трех носов. В сущности, Анци не очень ему и нравилась, она была чересчур высока, на его вкус, и говорила слишком жеманно, неестественно тонким, визгливым голосом, но сейчас, от того что забыла его и совершенно о нем не думает, она внезапно так похорошела, так округлилась желанно, что Балинт вдруг сник и, сам не зная почему, уныло повесил голову. Бал во дворе авторемонтной мастерской вдруг воспарил в поднебесье, и там, наверху, в волшебном свете фонариков, Анци сияла, словно королева, чуть-чуть правда размытая, но еще полнее, моложе, чудеснее, с двумя глазами-звездами, с незабываемым своим воркованьем.

— А вы не могли бы остаться дома, Анцика? — робко спросил Балинт.

— Исключено.

Балинт покраснел. — А может?

— Говорю же, исключено! — повторила Анци. — Я иду на матч.

— Пойдемте вместе! — воскликнул Балинт. — Ведь я еще ни разу в жизни не видел матча. Я только заскочу дог мой за деньгами, и можно идти.

— Не трудитесь! — Анци наконец покончила с косметической операцией. Отбросив стул, вскочила, подошла к большому зеркалу и еще больше обтянула на груди блузку, заправила ее вокруг талии в юбку. Что и говорить, талия у нее была красивая, стройная, ноги длинные, глаза большие, черные, словом, Пуфи был прав, красивая женщина. — Не трудитесь, — машинально повторила она, внимательно, придирчиво оглядывая себя в зеркале, как будто была в комнате одна, — не трудитесь, я уже обещала.

Теперь не три, а только две Анци отвергали Балинта, но ему и этого хватило с избытком; у него стал такой побитый вид, что Анци вдруг пожалела его, как обиженного ребенка.

— Как-нибудь в другой раз, хорошо? — сказала она, кокетливо улыбаясь ему в зеркало.

— Когда?

— Ну, как-нибудь на неделе.

— В будни я не могу. — Балинт готов был провалиться сквозь землю.

— Почему? — не слушая, спросила Анци.

— У меня по вечерам еще одна работенка есть… и, понимаете, Анцика, как раз теперь мне нельзя ее упустить.