Ответный удар
Шрифт:
— Время, время уходит, — бормотал Коровин, меряя шагами щербатые плиты у ствола. — Воздуха там… на сколько ему воздуха хватит?
— В старых выработках должны быть карманы с кислородом, — успокаивал его я, хотя у самого от тревоги сжималось сердце. — Семеныч опытный, знает, где их искать.
Главный инженер Рудаков в третий раз перепроверял план спасательных работ. Его пальцы с застарелыми шрамами от давней аварии подрагивали, оставляя на бумаге угольные разводы.
Старший штейгер Агафон Измайлович Турчанинов,
— Вот тут, за пятым пикетом, должен быть поворот налево. Там штрек идет в обход завала. Я еще мальцом помню, как его проходили.
К нам подошел горный мастер Ерофей Пахомович Лиходедов, всю жизнь проработавший на этом горизонте:
— Только осторожно надо, там кровля слабая. Особенно после взрыва.
Первая группа горноспасателей начала спуск. Пять человек: сам Петров, опытные спасатели Мелентьев и Костоломов, молодой, но толковый Пересветов и фельдшер Овчинников.
Мы ждали в напряженной тишине. Только где-то вдалеке натужно гудели насосы водоотлива да время от времени поскрипывал ворот вентиляционной установки.
— Помню, в двадцать первом так же человека искали, — тихо проговорил Турчанинов. — Три дня искали. Живой оказался, в старой конюшне пережидал.
— Семеныч крепкий, — словно сам себе сказал Коровин. — Он еще мой первый спуск в забой помнит. Показал тогда, как по звуку угольный пласт определять.
По трубам снова донеслись удары — слабые, но четкие. Три длинных, пауза, еще три. «Жив. Прошу помощи».
Сколько еще он там так будет? Может, и так уже лежит на издыхании? В каком он состоянии, может, весь израненный? Ох, тяжко.
— Держится старик, — выдохнул Рудаков. — Только бы успеть…
И вдруг по стволу прошла дрожь. Из глубины донесся глухой удар, потом еще один. Сигнальный звонок тревожно затрезвонил. Горноспасатели подавали знак срочного подъема.
Через десять мучительно долгих минут клеть поднялась на поверхность. Петров, сбросив маску респиратора, мрачно покачал головой:
— Не пройти. Там все обрушилось — и кровля, и бока. Метров тридцать сплошного завала.
— А если крепить? — подался вперед Коровин.
— Там порода так пошла… — Петров вытер закопченное лицо. — Тронешь — еще хуже будет. Да и времени на крепеж уйдет… — он не договорил, но все поняли: столько времени у Семеныча нет.
Я видел, как побелели костяшки пальцев Коровина, до боли сжимавшего свою потрепанную шахтерскую каску. Турчанинов беззвучно шевелил губами, то ли молился, то ли вспоминал что-то. Рудаков нервно скручивал в трубочку край чертежа.
— Нужно думать, — сказал я, доставая новые планы выработок. — Должен быть другой путь.
В этот момент по трубам снова прошла дробь ударов, Семеныч подавал сигнал. Но теперь удары звучали слабее, с длинными паузами. Время утекало как вода в растрескавшийся водосборник…
Спасение
Рудаков вдруг хлопнул себя по лбу:
— Вентиляционный ходок! — он торопливо развернул схему вентиляции, края ветхой кальки затрепетали на промозглом ветру. — Смотрите, он идет параллельно основному штреку. Там должна быть сбойка в районе старой выработки.
К нам подошел щуплый сутуловатый человек в промасленной спецовке. Десятник вентиляционной службы Мстислав Игнатьевич Ершов, почти полвека отдавший шахтному воздушному хозяйству.
— Верно мыслите, — прошамкал он, разглаживая усы. — Этот ходок еще при старом штейгере Чарушине проходили. Там крепь дубовая, должна выдержать.
Новую группу горноспасателей возглавил Анисим Кузьмич Перегудов — невысокий коренастый человек с изрытым оспинами лицом. О нем говорили, что он может в полной темноте по одному лишь движению воздуха определить, куда ведет выработка.
— Только осторожно, — Ершов протянул Перегудову старый блокнот с какими-то заметками. — После двадцатого пикета будет разлом. Его еще в девятнадцатом засекли, когда порода пошла.
Спасатели начали спуск. В этот раз их было четверо — сам Перегудов, два его постоянных напарника и крепильщик. Мы снова застыли в томительном ожидании. По трубам все реже доносились удары — Семеныч экономил силы.
— А ведь это он меня первому правилу научил, — вдруг заговорил Коровин. — «Назад оглянись, вперед присмотрись, по сторонам не забудь». Мне тогда смешным показалось… А он потом объяснил: в шахте этот закон первейший.
— Да, Семеныч всегда так, — отозвался Рудаков. — Вроде просто скажет, а смысла на всю жизнь хватает.
Минуты тянулись как густая смола. Вдруг по вентиляционной трубе прокатилась дрожь. Через несколько мгновений из недр донесся глухой рокот осыпающейся породы.
— Матерь божья, — прошептал Ершов, крестясь.
Сигнальщик отбил тревогу. Мы бросились к стволу. Первым на поверхность подняли крепильщика, его лицо было залито кровью из рассеченной брови.
— Завал… — прохрипел он, отплевываясь угольной пылью. — Старый завал с девятнадцатого года. Пытались пройти, а там порода как пошла…
Следом поднялись остальные. Перегудов, припадая на правую ногу, мрачно доложил:
— Метров пятьдесят сплошной породы. Может, и можно пробиться, но это сутки, не меньше. А воздуха там совсем нет, — он покачал головой.
Я видел, как окаменело лицо Коровина. Как затряслись руки у старого Ершова. Как Рудаков до крови закусил губу.
И тут снова раздались удары. Теперь они шли откуда-то издалека, словно из другого пласта. Три слабых удара, долгая пауза, еще три…
— Уходит от нас Семеныч, — глухо проговорил Коровин. — Все глубже уходит…