Ответный удар
Шрифт:
— Нет, — я снова склонился над планами. — Должен быть еще путь. Обязательно должен.
В этот момент в глаза мне бросилась едва заметная линия на самой старой карте. Линия, которая могла изменить все.
— Водоотливная штольня! — я провел пальцем по выцветшей линии на карте. — Смотрите, ее пробили в 1905-м, когда нижние горизонты затопило.
Ершов подался вперед, щуря подслеповатые глаза:
— Господи, точно! Ее же при затоплении делали… Чтоб воду отвести, когда шахту прорвало на Покров-день.
—
— В том и дело! — я развернул карту к свету. — Вода держит породу. Где обрушение, там пустоты, а в затопленной выработке своды стоят. Это наш шанс!
Перегудов потер заросший щетиной подбородок:
— Кислородные аппараты у нас есть. Но как пройти? Там же вода ледяная, течение есть, утащит.
— У пожарных должны быть гидрокостюмы, — подал голос Рудаков. — Я сейчас!
Он бросился к телефону в конторе. Через четверть часа с соседней шахты привезли три комплекта водолазного снаряжения. Старые, немецкого производства, но еще надежные.
В последнюю группу вошли трое: сам Перегудов, спасатель Лукошкин, бывший моряк, и молодой, но опытный водолаз Крутиков с угольного разреза.
— Там, после тридцатого метра, будет поворот направо, — Ершов водил трясущимся пальцем по карте. — За ним подъем на старый штрек.
Спасатели ушли под воду. Потянулись самые страшные минуты ожидания. Удары по трубам стихли совсем. Каждый думал об одном: успеют ли?
Коровин не находил себе места:
— В этой штольне я первую упряжку отработал… Семеныч тогда показывал, как распор ставить. «Слушай, — говорит, — как вода идет. Она сама подскажет, где крепить надо…»
Прошел час. На шахтном дворе собрались рабочие, никто не уходил домой. Хмурые лица, негромкий говор, тревожные взгляды на стрелку часов.
И вдруг по трубам прошла дрожь — не от ударов, а словно кто-то карабкался внутри. Следом раздался протяжный гудок, сигнал к подъему.
Первая клеть вынесла на поверхность Лукошкина и Крутикова. Насквозь мокрые, дрожащие от холода, они улыбались:
— Нашли! Живой!
Следующая клеть подняла Перегудова и… Семеныча! Старый шахтер был без сил, но в сознании. Его бережно приняли на руки, укутали в теплые одеяла.
— Я как первый взрыв услышал, — рассказывал он позже, когда его отпоили горячим чаем в ламповой, — сразу вспомнил про старую штольню. Туда пробирался на ощупь, все по памяти. Дошел до поворота, а там вода… Ну, думаю, где вода, там и воздух должен быть. Так и нашел пузырь в своде. Там и пережидал…
— А как дышали? — спросил кто-то.
— Да там, в пузыре этом, воздух чистый. Вода газ не пускает… — он закашлялся, перевел дыхание. — Только холодно было, ох холодно. Но держался. Знал, что свои не бросят.
Я смотрел на его изможденное, почерневшее от угольной
А он, словно услышав мои мысли, вдруг улыбнулся:
— Вот что, ребятки… Вы это, карты-то старые не выбрасывайте. В них вся память шахтерская. Сегодня вот пригодилась.
За окном ламповой вовсю светило солнце. Где-то в глубине непрерывно работали водоотливные насосы.
В просторном кабинете управляющего было накурено и душно. Керосиновая лампа на массивном дубовом столе отбрасывала причудливые тени на развешанные по стенам планы горных работ. За окном сгущались сумерки — длинный, полный драматических событий день подходил к концу.
Степанов нервно постукивал карандашом по краю стола:
— Значит так, товарищи… С чего начнем разбор?
— С вентиляции, — я развернул на столе схему. — Молодой человек, — обратился я к Черных, — объясните, почему метан-сигнализатор не сработал?
Начальник вентиляции побледнел, его пальцы судорожно теребили край потертого портфеля:
— Понимаете… Мы ждали новые приборы из Германии. А старые… старые вроде работали…
— «Вроде»? — я выложил на стол неисправный сигнализатор. — Вы хоть раз за последний месяц проверяли их калибровку?
В кабинете повисла тяжелая тишина. Ее нарушил негромкий голос Семеныча, старый шахтер, несмотря на уговоры врачей, настоял на своем присутствии при разборе:
— Я ведь говорил тебе, сынок, про манометр на третьем пикете. Неделю назад еще говорил.
Черных съежился под тяжелым взглядом Степанова:
— Я… я думал, успеем до поставки новых…
— «Думал»! — загремел Рудаков. — А если бы все погибли?
Я поднял руку, останавливая начинающуюся перепалку:
— Дело не только в приборах. Посмотрите на схему вентиляции, — я обвел карандашом узкий участок. — Здесь явное бутылочное горлышко. При нормальном режиме хватало, а при аварии воздух полностью исчезал.
— Позвольте! — подал голос молчавший до этого Ершов. — Я ведь предлагал еще в прошлом году расширить сечение! Вон, рапорты писал.
Степанов тяжело вздохнул:
— Не было средств, ты же знаешь.
— А теперь что? — я постучал карандашом по столу. — Теперь придется не только расширять, но и новую сбойку проходить. И систему резервной вентиляции монтировать.
Коровин, до этого молча сидевший в углу, поднялся:
— Леонид Иванович, разрешите сказать?
— Говорите.
— Тут ведь что получается… Мы новое оборудование ставим, а старые выработки как есть оставляем. А в них вся наша история, весь опыт. Вот сегодня, если б не та водоотливная штольня, беды не миновать.