Падение Флавиев
Шрифт:
На пульпиту вышел парень двадцати лет, высокий и стройный, который больше был похож на атлета, а не на актера. Глядя на публику, а затем и на императора, он поклонился.
Лицо императрицы исказилось судорогой, она посмотрела на Домициана, который тут же уставился на нее, прищурившись:
– Что-то случилось, любимая? – мягко спросил он.
– Зачем ты пригласил его?
– Кого его? А-а-а… эм… Париса!? Прекрасное имя. Да и сам этот юноша очень красив. С него можно создавать статуи.
– Дом, я не понимаю, чего ты…
– Не смей называть нас так на людях!
– Прости, Домициан, чего ты…
– Увидишь,
– Сегодня, – продолжил устроитель. – мы вам покажем драму, пусть порой вульгарную и грубую, но от того не менее интересную. Итак, встречайте – Макк, Буккон, Папп и Дорсен.
На пульпите появились четыре актера в разных масках. Парис, в роли Макка, был обжорой и дураком, которого все били и обманывали. Он, ничего не понимая, почесывал все время белый лысый парик и вопрошал: «За что?». У него была маска с крючковатым носом, ослиные уши и желтая набедренная повязка. Буккон, не был дураком, в отличие от Макка, а был парнем с раздутыми щеками и отвислыми губами. Он тоже любил хорошо поесть, но губы у него отвисли не столько от еды, сколько от любви к чрезмерной болтовне. Не зря же, когда он только начинал заговаривать с кем-то, то тут же все убегали. Папп – это богатый старик. Ему не везет в семейной жизни; жена обманывает его с любовником. При всем том Папп очень честолюбив и желает играть роль в местном обществе. Однако на выборах он проваливается. Дорсен был хитрым горбуном. Это невежда и шарлатан, но внушает уважение темным людям. Помимо главных героев, на сцену вышли статисты, облачившиеся в яркие одеяния, украшенные настоящими драгоценными камнями.
По сути это был сумбур из импровизаций. Лишь от таланта актеров: умения рассмешить или выдавить слезу, зависел успех спектакля. Макк, несмотря на то, что был дураком, довольно легко соблазнил супругу Паппа, и скинув с себя набедренную повязку, повалил ее на сцену и стал целовать, а Папп проходил несколько раз мимо и не понимал, что это они делают, да и вообще, кто такие. Весь зал смеялся.
– Ох, как жаль, что женщины не могут играть в театре. – не глядя на супругу произнес Цезарь. – Даже не представляем, как бы ты искренне играла сексуальные сцены с этим Парисом вместо того актера, который играет супругу.
– Профессия актера постыдна.
– А изменять законному супругу не постыдно?
– Ты задавал себе тот же вопрос насчет своей законной супруги, когда ходишь в лупанарии по ночам или насилуешь всех рабынь в нашем дворце?
– Ты любишь его?
– Ты же знаешь, что нет. Я уже не знала с кем мне переспать, лишь бы ты хоть немного приревновал.
– Тебе это удалось. Мы все можем понять, но с актером? Это низко.
– Я же знала, что твои эти фрументарии выследят меня и донесут все тебе. И я знала, что тебя зацепит этот актер.
– Еще как. Видишь ли, мы ведь уже не тот Домициан, который был до императорства. Теперь, на нас висит большая ответственность, мы ведь благословлены богами быть судьей честным и справедливым.
– Не поняла? Что ты имеешь ввиду?
– А то, что за все надо платить. – он поднялся с кафедры. – Сиди здесь. – и ушел.
Спектакль завершился и зрители, стоя, аплодировали актерам, когда на пульпите вместе с преторианцами появился император.
– Приветствуем,
Сюда вышли и рабы с сундуками, под громкие аплодисменты.
– Друзья и товарищи! – обратился Домициан к толпе. – Какой чудесный спектакль сегодня все увидели. Лично мы давно так не смеялись. Но нам безумно хочется, чтобы у наших собратьев римлян всегда было хорошее настроение и радость жизни. Вы видите эти сундуки? Это сестерции. Много сестерциев. Сегодня каждому из вас император раздаст по триста монет. Это лишь малая часть того, что мы хотим дать римлянам. Цезарь обещает: отныне, хлеба и зрелищ будет становиться все больше и больше, а улыбки на ваших лицах все шире и шире. Так что наши рабы вам выдадут подарки, но сразу считайте на месте, и, если не досчитаетесь хоть одного сестерция, тут же требуйте свое.
Послышался радостный рев толпы. В это самое время к Парису подошел Фуск и взял его за руку.
– В чем дело? – спросил у главного преторианца Парис.
– Узнаешь позже.
На площади перед театром, выстроились кругом преторианцы. Фуск вышел с голым Парисом, а Домициан с супругой сели в паланкин.
– Снимай паллу. – приказал Цезарь Домиции. – Раздевайся догола.
– Что? Зачем? – поразилась она.
– Мы приказали тебе раздеться. Быстро!
– Дорогой, любимый, прошу тебя, чтобы ты не задумал, не делай этого на горячую голову.
– На горячую голову? Да мы холодны как лед.
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что я императрица, и должна быть почитаема согласно этому статусу. Если ты меня сейчас казнишь…
– Ты мать нашего сына, – прервал он ее. – ты любовь всей нашей жизни, как ты только могла подумать, что мы тебя казним? Лишь двух людей мы любим большего всего на свете, это наш сын и ты. Видят боги, и тому они свидетели, чтобы ты не сделала, мы тебя не убьем и не отдадим такого приказа никогда.
Императрица посмотрела на него подозрительно.
– Но, – продолжил Домициан. – это не значит, что ты не должна понести наказание.
– И какое же?
– Раздевайся.
– А если откажусь?
– Тебя разденут силой, а нам бы не хотелось, чтобы собравшийся здесь плебс видел, как императрицу обесчещивают преторианцы.
Домиция скинула с себя паллу, оголив идеальное тело. В свои тридцать лет она выглядела как юная дева. Нежная кожа, пахнущая розами, форма груди, которой позавидовали бы все матроны Рима, да и не только матроны и не только Рима. Округлые бедра так и манили их гладить, не переставая. Флавий рассматривал ее и уже возбуждался.
– О боги… – протянул император. – как же ты прекрасна. Смотрим на тебя как в первый раз. Неудивительно, что тебя хотят все мужчины Рима.
– Что дальше? Прикажешь заняться любовью с Парисом на площади, перед всеми?
– Идея хорошая, но мы не настолько пошлые, в отличие от тебя. Жди, и мы тебя позовем.
– Как прикажешь.
– Замечательно.
Домициан вылез из паланкина и помахал радостно встречающей толпе.
– Всем слушать императора! – прокричал Корнелий.
До этого момента большая часть жителей Рима проходили мимо и не останавливались, но такое заявление явно их заинтересовало. Все больше и больше зевак прибывало на площадь, но живой щит в виде преторианцев не давал им приблизиться к Цезарю.