Падение во грех
Шрифт:
Я больше не могу! Ведь я… ведь я больше не человек… я искалеченное существо, я то, что не может теперь даже дышать… я теперь ничто, у меня нет ни желаний, ни мыслей… я – всего лишь комочек боли… я хотела свободы, но угодила лишь в ещё более кошмарную клетку… мне остаётся только умереть… только умереть….
Я тяжело сползаю с лежанки, ощупью нахожу лампу, ту самую лампу, что кто-то забыл когда-то в нашей камере… теперь она нужна мне, как никогда… я зажигаю свет, он бьёт по глазам, но вот они привыкают, я начинаю видеть предметы… тот самый кирпич… я отодвигаю
Но вот голос Айона… решительный, уверенный, жёсткий, насмешливый… он словно парализует меня. Я продолжаю сжимать в руках склянку с ядом, но уже не решаюсь глотнуть. Его слова вселяют в меня надежду, заставляют увидеть себя со стороны, заставляют презирать себя, и вместе с тем придают веру. Не смей сдаваться, Ева… не смей….
– Ты хочешь поступить так, как поступают все слабаки? – говорит Айон. Я перевожу на него взгляд. Аметистовые глаза так уверенны, так решительны… а на бескровных губах лёгкая усмешка. – Убежать, даже не попытавшись что-то изменить?
Я опускаю голову. Я смотрю на грязный, вонючий пол. Он окроплён кровью… моей кровью… больше не человек… замученное, искалеченное создание….
Попавшее в новые оковы, подвластное Системе….
– Я просто… просто устала… чувствовать, как Система играет со мной… – говорю я глухим голосом. – Я просто не могу… терпеть жизнь, подвластную Системе… не могу чувствовать, как она калечит меня….
Аметистовые глаза пронзают меня насквозь. Ясный, решительный взгляд… уверенный, гордый, непокорный. Я поднимаю глаза….
Я вижу его раны. Ужасные раны, покрывающие всё тело. Пол у его ног окрашен кровью… я вижу, что его черты лица искажены мукой, лицо покрыто слоем грязи. Белые волосы теперь спутаны и тоже покрыты грязью… но всё же….
На губах его усмешка. Прежняя усмешка, та самая, с которой он выходил победителем из битв с Системой. Да, это та же уверенная, презрительная усмешка… я чувствую это.
Несломленный, гордый, свободный… он мучается также, как и я… но он… он не собирается умирать….
– Мало кто может и вовсе знать правду, – говорит Айон, усмехаясь уголком губ. – А ты знаешь. И просто бежишь? После всего, что сделала? Оставить всё… да, так было бы проще. Но в таком случае, если бы все, кто знает правду, сдавались бы, то не было и надежды. А пока есть знания, есть и надежды, – в голосе Грешника звучали сухость и лёгкое презрение.
Из моей груди вырвался какой-то странный звук. То ли стон, то ли всхлип – понять сложно. Всё моё тело пронзил новый приступ жуткой, всепоглощающей боли, и я скорчилась на полу, сдерживая стоны. Перед взглядом появилась пелена, но даже сквозь неё я видела уверенные, решительные аметистовые глаза….
– Но ведь я… я столько сделала, чтобы вырваться из Системы, из этой ловушки… – проговорила я срывающимся голосом. – И что теперь? Лишь оказалась в новых оковах, попала в ещё более кошмарный плен… в тот день я думала, что мои страдания закончились, но они лишь усугубились… я больше не хочу… попадать из одной
Айон посмотрел на меня своим пронзительным взглядом, после чего криво усмехнулся.
– Терпи, – сказал он. – Иначе ты никогда не вырвешься из этого круга. Твой страх, твои страдания – это пища Системы. Чем больше ты хочешь сдаться, тем больше она будет ломать тебя.
Свет лампы отражается на его лице. Тусклый свет начинает мигать. А меня вновь пронзает боль, такая дикая, что я едва подавляю крик….
Сегодня суббота… ко мне никто не пришёл, чему я несказанно рада… но завтра… завтра снова….
Воскресная пытка… я ещё держусь, сжимая зубы, закусывая губу до крови… я не кричу… чтобы со мной ни делали, мне удаётся подавить крик… я не покорилась им… я до сих пор не покорилась….
Но что если… что если когда-нибудь я истрачу последние силы… и сдамся… что если когда-нибудь, я покорюсь….
А что если… что если я уже истратила последние силы? Что если я больше не смогу… терпеть?
– Но ведь завтра… снова… – прошептала я окровавленными губами.
Айон внимательно посмотрел на меня, после чего сказал, чуть более мягко, чем обычно:
– Это не навечно. Нужно лишь вытерпеть, пока у нас не появится возможность выбраться отсюда. Мы не останемся тут, это я тебе обещаю.
Я качаю головой… как трудно верить в этом… как трудно….
– Сколько ещё можно терпеть? – говорю я почти шёпотом. – Сколько ещё нам предстоит вынести? И… можно ли ещё после всего этого стать свободным, если… если тебя здесь делают калекой?
Айон вновь усмехнулся. Гордые, свободолюбивые глаза продолжали смотреть на меня.
– В свободном мире нам удастся всё восстановить, – проговорил Грешник. – Всё станет таким, каким должно быть. И наше время здесь скоро подойдёт к кончу, не так много осталось.
Я подняла голову. В это верилось с таким большим трудом… но всё же… всё же опять в глубине души зашевелилась какая-то надежда…
Может быть, всё же….
– Но смогу ли я выдержать… всё это? – проговорила я с мукой в голосе. – Эту боль, оковы Системы?
– Сможешь, если на самом деле хочешь стать свободной, – спокойно сказал Айон, глядя на меня пронизывающим взглядом.
Я съёжилась на полу, меня всю пронзило каким-то странным, но уже знакомым холодом. Тот самый холод, который я всегда ощущала, когда чувствовала себя одинокой… лица родных невольно встали перед глазами… ненавидящие лица… и одиночество вновь накатилось на меня волной.
– Я всё время была одинока среди своей боли… – прошептала я с трудом.
– Лишь потому, что Система не оставляла тебе другого выхода, – загадочно усмехнулся Айон.
Я сжала кулак. В тусклом свете лампы я разглядывала свою руку. Израненную руку, покрытую запёкшейся кровью… до жути тонкую… кожа обтягивала кости, и, казалось, рука может переломиться от малейшего прикосновения… я знаю, что я вся теперь больше похожа на скелет, чем на живого человека… я почти мертва… почему же я ещё живу? Почему же я ещё могу дышать?