Падший ангел
Шрифт:
Поют задушевно душевнобольные.
Они на веранде расселись, как в клетке.
Веселые нынче им дали таблетки.
На уровне их изумительной сцены
деревья растут и чирикают птицы.
Заслышав, как люди поют вдохновенно,
на миг перестала листва шевелиться.
И птицы умолкли. Лишь где-то за зоной
заплакал
* * *
Вновь отпылала заря.
Смутному голосу внемлю:
«Боже, верни нам царя,
выручи русскую землю!»
Шум этой жизни и гам
я в своем сердце смиряю.
Молча к разбитым йогам
вновь кандалы примеряю.
Ночь на дворе, как стена.
Темень, как камень, недвижна.
Слышно, как дышит страна.
Все еще дышит... Чуть слышно.
Россия — далеко не храм
и не собор, не кроткая обитель.
Она — барак, где вечный тарарам! —
и стыд, и срам, разборки в гнусном виде.
Там лень работать и мириться лень,
а помолиться — бомбой не заставишь.
Спокон веков кулак или кистень —
оружье духа! В душах — скукота лишь.
Лежать на нарах, дьяволу кадить,
проигрывать друг друга в карты...
При жизни в преисподню угодить!
Когда, о, Русь, отклеишься от нар ты?
Я знаю: паразиты кровь твою
сосут и портят. И кромсают душу.
Ты столько лет стояла на краю,
что — в край вросла! Тебя уж не обрушить.
Пусть ты — не храм. Ты — крепость. Ты — жива...
Ты есть неугасимая лампада.
Барак сгорит, как старая трава.
И пусть горит. А храм — достроить надо!
ВАНЮША
Ванюша приходил к монахам,
как мы — за правдой к Ильичу.
И, помолясь единым махом,
бубнил чуть слышно: «Исть хочу...
И сразу в трапезной смущенье —
в сердцах. И оттепель — в глазах.
Ванюша примет угощенье
и прочь спешит — в соплях и вшах
Его мамаша — пьянь, неряха,
подглазья метят синяки —
сынка спровадила к монахам.
Но тем со вшами — не с руки.
И вот Ванюша — в интернате.
В
Не радость вечной благодати —
подай им, Бог, тепло объятий!
...А лет Ванюше — целых пять.
Во дни печали негасимой,
во дни разбоя и гульбы —
спаси, Господь, мою Россию,
не зачеркни Ея судьбы.
Она оболгана, распята,
разъята... Кружит воронье.
Она, как мать, не виновата,
что дети бросили ее.
Как церковь в зоне затопленья,
она не тонет — не плывет —
все ждет и ждет Богоявленья.
А волны бьют уже под свод...
В атмосфере дремучей, огромной,
за лесами, за Волгой-рекой —
слушать издали гомон церковный,
обливаясь звериной тоской...
Лес гудит, как ночная машина,
ветром-ухарем взят в оборот.
И душа, как стальная пружина:
не опомнишься — грудь разорвет!
...Как поют они чисто и внятно
в тесном храме — ничьи голоса!
Неужели тебе непонятно:
там от века синей небеса.
Только там — за оградой церковной,
там — под сводами горней мечты
обиталище Воли Верховной!
Так войди же под своды и ты!
Обогни неслепую ограду,
отыщи неглухпе врата —
и получишь Свободу в награду.
И — Любовь! И уже — навсегда!
Зрение греха своего...
И. Бряича
Во дни утрат, усилий ложных
сыны истерзанной страны
взялись построить церковь Божью
на берегу реки Двины.
И каждый плотничал — вначале
в словах нечист и в мыслях груб,
без умиленья и печали,
как будто ладил банный сруб.
Но вот над куполом, венчая
их труд благой, простерся крест!
И выдал денежки начальник
и отпустил до отчих мест.
И, отойдя на расстоянье,
все оглянулись, как один,
но — не увидели сиянья
и не исчерпали глубин.
Но каждый вспомнил почему-то,
как был он пьян, как бил жену,
как обманул, посеял смуту,
разрушил бранью тишину...
Стояли молча. Не молились.
Волос не рвали. Но на миг —
все вдруг чего-то устыдились...