Пахарь
Шрифт:
— Других лаборантов учить еще надо, — вдруг начал оправдываться Евгений Ильич. Спохватился, видно, что отдает мне не лучшего работника. И, конечно, присутствует намек: твоя, мол, протеже, сама привела, сама и пользуйся.
— Что вы! — сказала я. — Вы ведь утверждаете, что Валя изменилась к лучшему, а я с ней и с прежней ладила, не жаловалась.
— Верно, она теперь не исчезает неожиданно, но аккуратнее не стала.
Я это помнила. Несобранность ее была поразительная. Не знаю, какие ветры гуляли в ее очаровательной головке, но они напрочь выдували из нее все, что имело отношение к работе: задания, поручения, установки. Я писала ей задания на день,
— Какие вы еще приготовили мне сюрпризы? — спросила я. — Первый, я понимаю, экспромт. Теперь давайте обещанное!
— Закурить хочется, — сказал Евгений Ильич. — Вот что значит сила привычки: затянулся, посмаковал табачок, обволок себя дымом — и ясно, о чем говорить, что говорить.
— А здоровье? — напомнила я.
— Что ж здоровье? Потом все валят на табак, на спиртное, на душевную и бытовую неупорядоченность. Они, мол, способствовали. А на самом деле? Никто этого не знает. Видимо, есть у всех этих соблазнов и притягательная сила, не один вред от них.
— Не смешите! Уж я на пьяниц насмотрелась. А вы: притягательная сила! Пьяница все губит: человека в себе, семью, работу. Ну, курильщик себе одному вредит. А он что, не ценность для общества?
— Вы всегда были моим оппонентом, — сказал Евгений Ильич. — После вашего ухода мне перестали возражать. Мои предложения никто не оспаривал, не разбирал по косточкам. Непререкаемый авторитет! И тотчас же я заметил застойные явления. Без споров, без столкновения мнений, без тех искр, которые вызывают крайние точки зрения, нет поиска, роста, нет самого движения вперед. Недаром критику называют элементом созидания. Присоединяетесь?
— Оппонент вернулся, и вы рады ему.
— В таком тонком деле, как наше, очень важно, чтобы соударялись мнения, кипели споры, проверялись идеи, исключающие одна другую. Истина редко лежит посередине, она тяготеет к полюсам.
— Истина лежит там, где ей положено быть, и крайности тут ни при чем. Итак, чем я буду заниматься?
— Можете взять русловые модели. Амударья неисчерпаема, и грунты, из которых сложено ее русло, по-прежнему полны загадок.
— Хотите, чтобы я сделала их неразмываемыми? Укротила дейгиш?
— Валентина Скачкова обволокла вас своей несерьезностью.
— Я слыхала, перекрытие в Туямуюне прошло нормально, а были неверующие.
— Нормально! Мы закрыли проран просто отлично! Все предсказания модели сбылись в точности, хотя этот русловой грунт мы до сих пор моделируем условно. То, что мы избежали в Туямуюне больших размывов, целиком наша заслуга. Снизить расходы реки к моменту перекрытия не удалось. А пионерное перекрытие двумя банкетами давало чудовищную яму размыва. Банкеты оползали в эту яму, могли сползти и самосвалы, бульдозеры. Мы предложили один из банкетов разобрать до уреза воды и не надвигать его, а отсыпать только второй. В этом случае поток перельется через первый банкет как через водосливную плотину, его сила быстро ослабеет и яма размыва не превысит пятнадцати метров. Из всех вариантов этот давал на модели самую лучшую картину. Его и осуществили.
— Рада за
— Думаете, нам позволили спокойно распоряжаться? Меня задергали. Казалось, камень летит в бездонную прорву. Несколько часов не было никакого продвижения вперед. Тут и на человека со стальными нервами оторопь найдет.
— Но вы не позволили восторжествовать самотеку и отсебятине!
— Я заранее обрисовал процесс руководителям стройки. Но ненасытность реки была потрясающая.
— Вы хотите сказать, что, если бы не хватило камня, проран закрыли бы вами?
— Если правильно понимать ответственность, в отдельных случаях следует идти и на это.
Евгений Ильич засмеялся. Его обстоятельность и предусмотрительность надежно защищали от любых случайностей. А как же иначе? Сооружения должны выдержать девятибалльный толчок и пропустить паводок, который может случиться раз в десять тысяч лет. И есть много других требований, которым они должны удовлетворять. Запас, прочности: плотинам надлежит стоять незыблемо.
— И задачу задает нам Кызылаякский гидроузел. Эта плотина обеспечит водозабор в Каракумский и Каршинский каналы. Оба канала велики, они ополовинят матушку Амударью. Прежде мы стремились, чтобы в каналы поступало поменьше наносов. А тут нас попросили посодействовать в обратном. Есть над чем поразмышлять!
— Я никогда не была сильна в русловых процессах. Я не знаю Амударью. Я не чувствую ее. Высоконапорные сооружения — другое дело. Я и прежде специализировалась на туннелях!
— Тогда курируйте Курпсайский, Рогунский и Байпазинский гидроузлы. В Курпсае мы получим 800 тысяч киловатт энергетических мощностей, и очень скоро, через пять лет после начала работ. Строительный туннель не стали облицовывать бетоном и сберегли время. За это пришлось побороться. «Загубите туннель, один мощный вывал закупорит трубу!» Так нам говорили. Но эти пессимистические прогнозы, как вы понимаете, не сбылись. Зато водосбросы будут работать в тяжелейших условиях. Паводковый поток низвергается в нижний бьеф со стометровой высоты. А надо уберечь берега от больших размеров. Причем надежные рекомендации мы должны были передать проектировщикам еще вчера, строители наступают нам на пятки. Тогтогульский метод интенсивной укладки бетонной смеси дает удивительные результаты.
— А что Рогун? — спросила я.
— Вопросы те же самые, но отвечать на них можно без спешки. Там пока подготовительный период: дороги, поселок.
Евгений Ильич принес фотографии. Из плексигласовой трубы река Нарын низвергалась вниз и размывала, размывала, размывала. Сложность проблемы усугублялась тем, что скальный грунт пока не поддавался моделированию. Мы заменяли скалу несвязным грунтом и получали искаженные результаты, например, гигантскую яму размыва, похожую на лунный кратер или жерло вулкана. Сверхвысокие скорости были мне ближе, чем блуждающая, насыщенная наносами Амударья, спокойно текущая к своему быстро мелеющему морю.
— Чур, это мое! — воскликнула я. Евгений Ильич не возражал.
Модели на открытых площадках были засыпаны снегом. Одну из них мне предстояло оживить в самое ближайшее время. Я уже видела горный каньон, и петляющее между скальных откосов белое русло Нарына, и кипение большой стройки, и плотину, перегородившую поток, и реку, устремившуюся в туннель, в обход плотины и падающую в облаке водяной пыли из железобетонной трубы вниз, на скалы, в свое прежнее русло. Русло не выдерживало, берега ползли, коммуникации исчезали в чудовищной яме размыва. «Сделай что-нибудь!» — умоляли меня. И я делала. Как?