Пакт, изменивший ход истории
Шрифт:
В концептуальном плане международные отношения были для Сталина ареной не только и не столько дипломатии, сколько полем глобальной социально-политической активности. Понятно, что с другими государствами приходилось считаться как с субъектами международных отношений, но к мировым проблемам он предпочитал подходить с марксистских мировоззренческих позиций. С соответствующими — классовыми — рецептами их решения. В заданных концептуальных рамках использовались тактические средства и приемы, диктуемые реалиями «враждебного капиталистического окружения». Восхваляемый некоторыми авторами «прагматизм» Сталина был сугубо классовым, ограниченным, преимущественно представленным в черно-белых тонах.
Еще на XI партийном съезде (1923 г.) Сталин пространно обосновывал необходимость полной секретности при принятии решений по вопросам внешней политики. Высмеяв как «демократическую маниловщину» саму идею
Советско-германский пакт о ненападении от 23 августа 1939 г. (пакт Молотова-Риббентропа), ставший полной неожиданностью для правительств и общественности стран мира, и был тем «внезапным ударом с нашей стороны», о котором говорил Сталин в 1923 г. Предпосылкой же такого «внезапного удара» явилось то, что вопросы войны и мира — «самые важные вопросы из всех важных вопросов» — решались «в тесном кругу доверенных лиц партии». Более «тесном», чем состав Политбюро и даже «пятерки». О советской дипломатии предвоенного времени В.М. Молотов говорил, что это была «централизованная дипломатия», когда «все было в кулаке сжато у Сталина, у меня», но, понятно, «решающую роль сыграл Сталин…»{309}.
О предвоенной внешнеполитической стратегии Советского Союза можно предметно судить, обратившись к докладам Сталина на XVII и XVIII партийных съездах в январе 1934 и марте 1939 г., при сопоставлении международных разделов которых выявляется определенная последовательность.
Разделы построены одинаково — на противопоставлении «двух миров», капитализма и социализма. В 1934 г., охарактеризовав экономическое и политическое развитие в капиталистических странах как сопровождающееся потрясениями и военно-политическими катастрофами, Сталин заявил, что СССР «стоит отдельно, как утес, продолжая свое дело социалистического строительства и борьбы за сохранение мира»{310}. В 1939 г., обозревая пройденные пять лет, Сталин верен себе: «Для капиталистических стран этот период был периодом серьезных потрясений как в области экономики, так и в области политики… Для Советского Союза, наоборот, эти годы были годами его роста и процветания…»{311}.
Что следует из того, что внешнеполитические разделы докладов Сталина на партийных съездах 1934 и 1939 гг. в вопросах войны и мира мало чем отличаются друг от друга? Почему принципиальные антикапиталистические положения первого доклада повторены во втором? Что все это означает?
Во-первых, рефрен обоих отчетных докладов (впрочем, как и докладов на предшествующих съездах) — «мы и они», «социализм и капитализм» — выдавал классовое, то есть ограниченное мышление Сталина в подходе к вопросам международных отношений. Подходе, основанном на концепции «общего кризиса капитализма», чреватого, по его мнению, все более удлиняющимися экономическими кризисами и участившимися «империалистическими» войнами, ведущими к историческим изломам.
Во-вторых, это означало неизменность «генеральной линии» советской внешней политики с ее устремленностью к целям, отвечающим своеобразно понимаемым интересам Советского Союза, а потому, как считалось, отвечающим и интересам дела мирового социализма, означало постоянство курса этой политики на достижение ее классово-имперских целей.
Линия на противопоставление «двух миров», упор на «враждебное капиталистическое окружение» указывают на то, что, несмотря на объявленную в середине 1930-х годов Советским Союзом свою приверженность политике коллективной безопасности, сталинское руководство практически не видело особой разницы между фашистскими и нефашистскими государствами. В капиталистических странах, говорил Сталин в 1934 г., господствующие классы «старательно
С империалистическими войнами и вызванными ими социальными потрясениями, как видно из материалов партийных съездов 1930-х годов, Сталин недвусмысленно связывал успехи дела мирового социализма. Вот несколько его высказываний на этот счет. Если «буржуазия будет искать выхода в новой империалистической войне», то пролетариат «будет искать выхода в революции» (июнь 1930 г.){315}. Новая империалистическая война «наверняка развяжет революцию и поставит под вопрос само существование капитализма в ряде стран, как это имело место в ходе первой мировой войны». Если же «господа буржуа» организуют войну против СССР, то «они на другой день после такой войны не досчитаются некоторых близких им правительств…» (январь 1934 г.){316}. Наконец, за полгода до немецкого нападения на Польшу и начала Второй мировой войны Сталин в качестве одной из причин англо-французской политики умиротворения Гитлера назвал боязнь западных буржуазных политиков, что новая мировая война, по примеру первой, «может повести также к победе революции в одной или в нескольких странах» (март 1939 г.){317}.
Подобные рассуждения как бы естественным образом подводили к мысли о грядущей освободительной миссии Советского Союза, которая была достаточно прозрачно выражена в уникальном сталинском документе — знаменитом «Кратком курсе истории ВКП(б)», выпущенном в сентябре-октябре 1938 г. А именно в разделе «Теория и тактика большевистской партии по вопросам войны, мира и революции» главы 6-ой, посвященной периоду Первой мировой войны. Начинается раздел с противопоставления пацифистам, «вздыхающим о мире и ограничивающимся пропагандой мира», большевиков, которые «стояли за активную революционную борьбу за мир вплоть до свержения власти воинствующей империалистической буржуазии». Положение о достижении мира через борьбу за власть дополнялось обоснованием права большевиков на ведение «справедливой» войны, имея в виду: «либо защиту народа от внешнего нападения и попыток его порабощения, либо освобождение народа от рабства капитализма, либо, наконец, освобождение колоний и зависимых стран от гнета империалистов»{318}.
Положения о неприемлемости пацифизма для большевиков и их готовности вести так называемые справедливые войны были повторены в выступлении Сталина 1 октября 1938 г. на закрытом идеологическом совещании, посвященном выходу в свет «Краткого курса истории ВКП(б)», и вошли в Постановление ЦК ВКП(б) от 14 ноября 1938 г., принятое по этому же поводу (подробнее об этом уже говорилось). Подчеркнем только, что в постановлении ЦК отвергалось как «извращение» марксистско-ленинских взглядов по вопросу о характере войн в современную эпоху «непонимание различия между войнами справедливыми и несправедливыми, неправильный взгляд на большевиков, как на своего рода пацифистов»{319}.
Основным документом предвоенной советской внешней политики считается доклад Сталина на XVIII съезде ВКП(б)
10 марта 1939 г. Единственное его публичное выступление за долгое время, убедившее аккредитованных в Москве иностранных дипломатов в том, что Советскому Союзу не по пути со странами западной демократии. В выступлении, получившем известность на Западе как «речь о жареных каштанах», ставилась задача «соблюдать осторожность и не дать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками»{320}. Сомнений в том, что провокаторами войны он считает Англию и Францию — из-за их политики умиротворения, Сталин не оставил.