Пакт, изменивший ход истории
Шрифт:
5. О том, что в сталинском окружении вопросы международной политики обговаривались еще до съезда, можно судить по выступлению А. А. Жданова в Ленинграде 3 марта — за неделю до открытия съезда. Говорил Жданов в закрытой партийной аудитории то же, что стало известно из сталинского доклада, только намного откровеннее (подробнее см. главу десятую).
Угроза «исторического возмездия» Западу, публично высказанная Сталиным в сентябре 1938 г. и дополненная им же многозначительными антизападными высказываниями на съезде в марте 1939 г., раскрывает его намерения (как видим, не столь уж скрываемые!) в связи с «новой империалистической войной», которая развернулась между теми, кто составлял «враждебное капиталистическое окружение». Гитлер, следовательно, играл на руку Сталину, развязывая в Европе войну, которой советский руководитель хотел воспользоваться по-своему. Авантюризм Гитлера, пишет американский историк Р. Раак, создал для Сталина «поразительно благоприятную, хотя и опасную, дипломатическую ситуацию
Неудивительно, что Сталин, наряду с осуждением фашизма и его агрессии, все чаще выступал против стран Запада. Еще до Мюнхена, давшего известные основания для его критики политики умиротворения. В мемуарах посла США в СССР в 1936–1938 гг. Дж. Дэвиса описывается его встреча со Сталиным в начале июня 1938 г., которая запомнилась послу резкими оценками советским вождем политики английского премьер-министра Н. Чемберлена {332} . Прослеживаемые по советской печати обвинения в развязывании войны как германского агрессора, так и западных стран представляются вполне закономерными, учитывая сталинский взгляд на победу в Германии фашизма как на признак слабости буржуазии, которая «уже не в силах властвовать старыми методами парламентаризма и буржуазной демократии…» {333} . [30] Следовательно, не столь опасного в сравнении с западными «так называемыми демократическими странами» во главе с Англией — оплотом мирового капитализма, по давнему убеждению Сталина {334} .
30
Это положение повторено в международном разделе главы XI «Краткого курса истории ВКП(б)», вышедшего осенью 1938 г.
Отсюда — отмечаемая многими исследователями недооценка Сталиным опасности, нависшей над миром с приходом Гитлера к власти в Германии в январе 1933 г.
И уже вскоре, на партийном съезде в январе 1934 г., Сталин открытым текстом дал знать Гитлеру, что готов вернуться к практике, «получившей отражение в известных договорах СССР с Германией»{335}. То есть к многостороннему советско-германскому сотрудничеству в формате Рапалло (1922 г.) — Берлина (1926 г.).
Имеется достаточно оснований для утверждения, что в период между двумя мировыми войнами сближение с Германией оставалось приоритетной целью в европейской политике Сталина. На переговорах в Москве в сентябре 1939 г. с вновь приехавшим И. Риббентропом Сталин говорил о том, что «основным элементом советской внешней политики всегда было убеждение в возможности сотрудничества между Германией и Советским Союзом»{336}.
Примирительное отношение Сталина к нацистской Германии имеет и другое объяснение. Его повторные заявления о том, что Германию и СССР объединяло их общее ущербное положение как стран, пострадавших в Первой мировой войне, показывают, что Сталин рассматривал нацистское движение главным образом как реакцию на Версальский мирный договор, активными противниками которого были со времен Ленина большевики.
Все же недооценка Сталиным опасности фашизма (нацизма) проистекала, представляется, больше по другой причине — из отрицания им значимости буржуазно-демократических свобод. Поэтому конфликт фашистских стран со странами буржуазной демократии находил объяснение у кремлевских деятелей как очередное проявление «межимпериалистических противоречий». Западные демократические страны в лице Англии и Франции, носителей этих свобод, Сталин считал врагами более опасными, разрушение которых являлось главной целью его классово-имперской политики. Так борьба против Запада — давний и постоянный фактор советской внешней политики, в которой основной политико-дипломатической и пропагандистской мишенью была Англия, — в преддверии мировой войны получила еще один стимул: открывшуюся возможность воспользоваться антизападными устремлениями Гитлера.
Все это достаточно наглядно иллюстрирует состояние умов в сталинском руководстве. Лидеры западных стран (не все, но многие) оказались людьми более дальновидными в оценке опасности фашизма. Напомним хотя бы о «карантинной
Таким образом, в 1930-е годы, несмотря на распространение угрозы фашизма и войны, сталинский Советский Союз по-прежнему вновь и вновь бросал вызов всем странам капитализма, не считаясь с переменами в них. Более того, были предприняты немалые усилия, чтобы сполна воспользоваться разворачивающимся глобальным военно-политическим кризисом.
В Кремле были убеждены, что именно кризисное развитие международных отношений создаст выгодную для СССР революционную ситуацию. В представлении Сталина, в новейшее время состояние международных отношений определялось растущим воздействием «общего кризиса капитализма», отражавшего усиление загнивания капитализма, подрыв его равновесия. А это означало «прежде всего», говорил Сталин на партийном съезде в 1930 г., что «мы живем теперь в эпоху войн и революций» {338} . [31] То есть, в сопряженную с насилием переходную эпоху от капитализма к социализму. Не без прямого, в нужный момент, участия Советского Союза — являющегося, напомним, по сталинскому определению, «базой и инструментом мировой революции» {339} .
31
Р. Такер, американский биограф Сталина, основываясь на сталинских высказываниях, пишет, что в своих действиях и политике советский лидер усматривал взаимосвязь между революционной ситуацией 1917 года и тем, как развивались международные отношения в 1930-е годы. Другой выношенной идеей Сталина была тема заговора внутренних и внешних врагов, ставшая «одной из характерных черт сталинского мышления». // Такер R Сталин. Путь к власти. С. 404.
Не потому ли Сталин был так немногословен, когда речь заходила о коллективной безопасности? Показательно и то, что публично он ни разу не высказался в поддержку народного фронта против фашизма и войны, лозунг которого выдвинул VII конгресс Коминтерна летом 1935 г. И коллективная безопасность, и коминтерновский народный фронт были для Сталина не более чем тактическими средствами, но никак не проявлением стратегической линии в международных делах.
Оборотной стороной критики Сталиным на XVIII съезде стран Запада стало то, что политике западных стран он противопоставил своего рода общую позицию СССР и Германии. Как по-другому интерпретировать то, что говорил Сталин в международном разделе своего доклада?
Затеянная в Мюнхене «игра», заявил докладчик, провалилась. Поскольку странам Запада не удалось «поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без видимых на то оснований»{340}. В свою очередь и Германия, продолжил Сталин, отказывается после Мюнхена «платить по векселю» — развивать агрессию в восточном направлении, посылая западные страны «куда-то подальше»{341}. И все это в контексте «новой империалистической войны», которая «стала фактом», хотя «она еще не стала всеобщей, мировой войной»{342}. Не стала из-за того, что Англия, Франция и США, хотя агрессия Германии, Японии и Италии всячески ущемляет их интересы, «пятятся назад и отступают»{343}.
Выделим, по крайней мере, два момента в сталинских рассуждениях на съезде.
Во-первых, для Сталина — что показательно — предвоенные международные отношения были ареной «игры», затеянной западными политиками, не признающими, как он выразился, «человеческой морали». Поскольку в этом аморальном мире «прожженных буржуазных дипломатов» (опять-таки западных) все дозволено, то Сталин заранее выдал себе индульгенцию на то, что и он может включиться в «игру». Суть такой геополитической игры советский вождь изложил довольно красочно (приписывая свои мысли лидерам стран Запада): «… дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны, поощрять их в этом втихомолку, дать им ослабить и истощить друг друга. А потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, конечно, в интересах мира”, и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия. И дешево и мило!»{344}. Пактом с Гитлером Сталин, как ему казалось, перехватил инициативу в этой чреватой опасностями «игре». Своему окружению после подписания пакта он объяснил: «Тут идет игра, кто кого перехитрит и обманет»{345}. Азартная игра, в которую был вовлечен весь мир.