Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Джентльменское соглашение

Еще одним результатом усилий Шуленбурга явилась договорен­ность между ним и Литвиновым об «уменьшении до сносных пределов обоюдных нападок в печати». По мнению министерства иностранных дел, то был «первый определенный признак сближения между Герма­нией и Россией» [199] . Эта договоренность, документального подтвержде­ния которой также не существует, непосредственно увязывалась с поездкой посла в Берлин. Шуленбургу, «которому наскучило по указа­нию Берлина выражать Наркоминделу в Москве официальные проте­сты, удалось договориться с Литвиновым о прекращении всяческих оскорбительных нападок в печати обеих стран на руководящих деяте­лей Советского Союза и Германии. Гитлер дал на это свое согласие» [200] .

199

DeWitt Pool. Light, p. 141; Hilger!Meyer. Alliance, p. 288; Hilger. Wir, S. 274f.; Herwarth. Hitler, p. 161; Beloff. Policy, p. 227; Duroselle. Politique, p. 90; Schorske. Ambassadors, p. 498. Через три года после то­го, как Де Витт Пул первым сообщил об этой договоренности, Э.Х. Kapp, указывая на сомнительный характер не названных Де Виттом источников,

объявил его версию неправдоподобной (Carr. Munich, I, p. 9f.) После этого появились воспоминания Эриха Кордта, Густава Хильгера и Ганса фон Херварта, главных свидетелей этой договоренно­сти между послом и народным комиссаром, и теперь данный факт уже не вызывает сомнений. Спорным остается точная дата и политическое значение договоренности.

200

Kordt. Wahn, S. 157, Anm.2

И Густав Хильгер относит это соглашение к октябрю 1938 г., при­чем в своих записях, представленных в 1953 и 1959 гг., он указывает различные даты. По его словам, инициатива совершенно однозначно исходила от Шуленбурга. В 1953 г. Хильгер писал: «Германский посол сперва предложил как знак доброй воли принять меры для прекраще­ния очернительной кампании против глав обоих государств. Идея при­надлежала Шуленбургу, но прежде, чем предложить Литвинову, он обсудил ее с посланником и со мной».

Опять же по данным Хильгера, еще до отъезда Шуленбурга в Бер­лин «инициатива... попала (у Литвинова) на благодатную почву; впо­следствии она обсуждалась на различных встречах: вначале в Москве, затем в Берлине. И наконец было достигнуто согласие. Следующий шаг был предпринят в октябре 1938 г., когда Литвинов и Шуленбург устно договорились о том, что печать и радио обеих стран с этого момента бу­дут проявлять сдержанность и прекратят подвергать нападкам противоположную сторону. Последствия этой договоренности стали первыми видимыми признаками того, что в отношениях между Совет­ским Союзом и Германией близились перемены. Готовность Сталина идти на соглашения подобного рода — это прямое следствие Мюнхен­ской конференции» [201] .

201

Hilgert Meyer. Allies, p. 288.

В исторической литературе эти высказывания воспроизводятся с определенными оговорками, принимая по меньшей мере как факт «со­глашение о моратории» между Литвиновым и графом Шуленбургом, достигнутое в октябре 1938 г. и исключавшее взаимные нападки в прес­се на высших представителей обоих государств» [202] . При этом остаются открытыми важные вопросы, относящиеся как к самой договоренности, так и к ее последствиям для политики в сфере пропаганды и печати пра­вительств Германии и СССР. Прежде всего неясно, действительно ли речь шла о «соглашении» (в какой-то форме), которое либо было прямо одобрено главами правительств, либо просто молчаливо допускалось ими [203] , а не всего лишь о прагматической договоренности между двумя хорошо сработавшимися и заинтересованными в разрядке партнерами по переговорам — Шуленбургом и Литвиновым.

202

Rauch. Nichtangriffspakt, S. 353; Hilger. Wir, S. 274ff.

203

Так Вебер (Entstehungsgeschichte, S. 21), ссылаясь на Хильгера, склонен признать, что подобная промежуточная форма соглашения су­ществовала, и говорит о «примечательной» договоренности Шуленбур­га и Литвинова относительно «прекращения нападок на глав государств в средствах массовой информации». Далее Вебер пишет: «Гитлер при­держивался этого соглашения; тон его речей оставался воинственным, однако объектом нападок стала теперь Великобритания. Эта новая тен­денция ... особо проявилась в его выступлении в рейхстаге 30 января 1939 г.»

Херварт (1982) внес некоторые уточнения, утверждая, что «джен­тльменское соглашение... с целью прекращения нападок лично на Гит­лера и Сталина в германской и советской печати» было заключено по настоянию Шуленбурга. Он считает, что это произошло «позд­ней осенью 1938 г., а точнее, между так называемой «хрустальной ночью» и отъездом Херварта в Мемель. Как свидетельствует личная пе­реписка Шуленбурга, Херварт был откомандирован в Мемель прибли­зительно 8 декабря 1938 г. [204] Херварт также считает, что «предложение Шуленбурга... (нашло) одобрение Гитлера и Сталина». Правда, как он сам утверждал, ему «тогда... договор (показался) не особенно важным, лишь позже мы увидели в этом первую веху намечающегося взаимопо­нимания между двумя странами» [205] .

204

8 декабря 1938 г. Шуленбург писал в Берлин: «Херварт откоман­дирован на два месяца в генеральное консульство в Мемель, это еще од­но доказательство того, что там что-то «готовится» или назревает... будем надеяться, что все ограничится только двумя месяцами». (Nachlass, S. 1).

205

Herwarth. Hitler, S. 162.

Из бесед с сотрудниками министерства иностранных дел (Риббен­тропом, Нейратом, Вайцзеккером и др.) Де Витт Пул заключил, что «этот первый определенный признак примирения между Германией и Россией» появился осенью 1938 г. в форме договоренности между пра­вительствами. «Оба правительства, — писал он, — формально догово­рились о том, чтобы обычные нападки друг на друга в печати каждой из сторон свести до терпимых пределов».

По сути, эти данные выявляют следующую картину: Шуленбург в рамках дискуссий по подготовке дипломатической инициативы в узком кругу посольства в октябре 1938 г. среди прочих поднял также вопрос о прекращении взаимных оскорблений. Возможно, что к этому моменту он уже прозондировал почву в Наркоминделе (либо у самого наркома), где этот зондаж, по существу, не был неожиданным, так как Шуленбург и в предыдущие годы стремился к обоюдному устранению нападок в прессе. И уже тогда Литвинов проявил понимание и настаивал на том, чтобы первый шаг в данном направлении сделали средства массовой информации Германии. Не исключено, что во время консультаций в Берлине Шуленбург излагал это мнение своим коллегам и, по всей ве­роятности, руководству, настаивая на его реализации. Он ведь и раньше неоднократно рекомендовал корректно, менее напряженно от­носиться к советской стороне и воздействовать на германскую печать с целью смягчения нападок на СССР. Некоторые из коллег соглашались с его точкой зрения и прислушались к рекомендациям. Так, отчеты со­ветских дипломатов последующих недель говорят о чрезвычайно пре­дупредительном и обусловленном пониманием советской точки зрения поведении коллег Шуленбурга (например, руководителя восточноев­ропейской референтуры Шлипа и помощника статс-секретаря Вёрмана) [206] .

206

Запись переговоров Астахова с Вёрманном 19 ноября 1938 г. и пе­реговоров со Шлипом 2 декабря 1938 г. (ДВП СССР, т. 21, № 457 и 477, с. 640, 660).

Нет никаких документов, подтверждающих тот факт, что ини­циатива Шуленбурга нашла отклик в верхах. Первое документаль­но подтвержденное указание немецкой прессе о смягчении тона по отношению к СССР

датировано 9 мая и представляет собой реак­цию на смещение Литвинова [207] . Правда, есть два косвенных свиде­тельства того, что его настойчивость по поводу смягчения тона в Берлине имела определенные последствия. Так, в записях минист­ра пропаганды Геббельса, относящихся к первой половине декабря 1938 г., указывается, что он из тактических соображений отложил до полного созревания «восточного вопроса» освещение некоторых конкретных проблем (касавшихся, например, Мемеля и Литвы). «Кое-что, — писал Геббельс, — мы перестанем затрагивать в печа­ти. Теперь конфликт нам не нужен. Восточный вопрос следует ре­шать целиком» [208] . Выступая 22 августа 1939 г., накануне подписания пакта о ненападении, перед генералитетом, Гитлер за­явил, что он «осенью 1938 г. ...решил договориться со Сталиным». Якобы после знакомства в Мюнхене с трусливыми западными госу­дарственными деятелями он пришел к выводу, что, помимо его са­мого, другим великим политиком является Сталин, который также все внимание уделяет будущему. Поэтому Гитлер решил «вместе с ним перекроить мир». Он намеревался после смерти Сталина (ко­торый, по его мнению, был смертельно болен) Советский Союз «разгромить... затем начнется германское мировое господство» [209] .

207

«В отношении Советской России прессе надлежит быть крайне сдержанной» (Bundesarchiv(BA), ZSg. 102/16, S. 31).«... Предписан­ную сдержанность немецкой прессы по отношению к Советскому Сою­зу» (BA, ZSg 10/34, S. 235).

208

Goebbels-Tageb"ucher, 12. und 14 Dezember, 1938, S. 546,548.0 сохранении в принципе прежних настроений говорит тот факт, что не­сколько позже он назвал О ГПУ «сущей дьявольской организацией Ев­ропы» (S. 550).

209

IMT L-3, in: ADAP, D, VII, Nr. 193, Anm. 1, S. 171.

Возвратившись в Москву, посол, по-видимому, 15 ноября 1938 г. в беседе с Мерекаловым проинформировал советскую сторону о немец­кой готовности ограничить кампанию взаимной брани. Неясно только, как советская сторона оценила эту готовность. Насколько позволяют судить советские дипломатические отчеты, до начала лета 1939 г. так­тический характер этой готовности не вызывал сомнений. Именно до этого момента отмечаются (правда, все реже) советские протесты про­тив клеветы на государственных деятелей. Между тем критика в сред­ствах массовой информации «фашистских агрессоров» по-прежнему увязывалась не с личностями, а с идеей классовой борьбы, прагматиче­скими и идеологическими установками, вытекающими из реалистиче­ской оценки немецких целей и угроз.

Нет никаких оснований считать достигнутую между Шуленбургом и Литвиновым договоренность (в какой бы форме это ни произошло) межправительственным соглашением. Важным является прежде всего ее изначальный импульс, побудивший Гитлера и немецкие органы про­паганды изменить тактику. Вместе с тем эта договоренность не привела к заметному снижению глубоко укоренившейся подозрительности со­ветской стороны к долгосрочным немецким планам. Официальные высказывания последующих недель свидетельствовали о том, что дого­воренность никак не повлияла на идеологическую и военную бдитель­ность правительства Сталина.

Экономическое умиротворение и военное устрашение

Как показывают речи и выступления в связи с празднованием 21-й годовщины Октябрьской революции, антифашистская позиция СССР даже усилилась. Во внутренней жизни она сопровождалась новой вол­ной террора под лозунгом борьбы с врагами народа, агентами иностран­ных держав и шпионами зарубежных стран, что означало устранение потенциально ненадежных сил в армии и органах государственной без­опасности. Навсегда «исчез» командующий дальневосточными вой­сками Красной Армии маршал Блюхер [210] . Его расстреляли в ноябре 1938 г. [211] Наркома внутренних дел и, следовательно, шефа ГПУ Ежова заменил через несколько недель земляк Сталина, грузин Лаврентий Берия [212] . Из Наркоминдела удалили назначенных Литвиновым руко­водителей отделов Вайнштейна(Германия) и Вайнберга(Англия) [213] . К концу 1938 г. половина из назначенных в начале того же года народных комиссаров была освобождена от занимаемых должностей [214] .

210

В политическом отчете министерству иностранных дел 18 ноября 1938 г. (ADAP, D, IV, Nr. 480, S. 536) Шуленбург отметил, что «внут­риполитические меры последних лет (расстрелы генералов, чистки и т.п.), направленные главным образом на укрепление власти Стали­на», будут и в дальнейшем признаны необходимыми. «А потому чистка продолжается, в результате которой люди, подобные маршалу Блюхе­ру, внезапно бесследно исчезают...»

211

О продолжающейся чистке в армии в тот период см.: John Erickson. The Road to Stalingrad. Stalin's War with Germany. London, 1975, vol. 1, p. 6.

212

См.: Teske. K"ostring, S. 219. Шуленбург — Алле фон Дуберг 5 де­кабря 1938 г. писал: «Здесь ходят слухи, согласно которым печально из­вестному шефу ГПУ Ежову пришел «конец». Весьма похоже, что слухи соответствуют действительности. Никто о нем не заплачет!» (Nachlass, S. 5). В письме от 8 декабря 1938 г., адресованном той же Алле фон Ду­берг, говорилось: «Между прочим, имеется новость, товарищ Ежов ус­тупил комиссариат внутренних дел грузину Берия... О смене официально объявлено. Посмотрим, не наступит ли действительно ос­лабление террора» (там же, S. 2).

213

Отчет Кёстринга Типпельскирху от 10 октября 1938 г., в: Teske. K"ostring, S. 297.

214

Политический отчет посла в Москве министерству иностранных дел от 18 ноября 1938 г. (ADAP, D, IV, Nr. 480, S. 536).

К столь суровому превентивному идеологическому очищению во­енного и государственного аппарата Сталина в известной мере побуди­ло его особое восприятие обострения внешнеполитической ситуации. Накануне празднования [215] Молотов в разделе своей речи, касающемся международного положения, заявил о том, что «вторая империалисти­ческая война», война между двумя группировками капиталистических держав, уже началась: фашистские агрессивные державы (Германия, Япония и Италия) привели в движение свой военный потенциал, чтобы померяться силами с «демократическими» государствами (Англией, Францией и США). Что касается Советского Союза, то здесь, по словам Молотова, удар фашистских агрессоров наносится одновременно с вос­точного и западного направлений, причем вопрос о нападении в районе озера Хасан «решался, собственно, не в Токио... а, скорее, в Берлине»; то были, по его мнению, прямые последствия направленного против СССР «антикоммунистического пакта».

215

Речь Председателя Совета Народных Комиссаров Молотова 8 но­ября 1938 г. См. также отчет итальянского посла Аугусто Россо мини­стерству иностранных дел Италии от 9 ноября 1938 г., в: Augusto Rosso. Rom 1979 (Collana di Testi Diplomatici, 7), p. 91; Beioff. Policy, p. 219.