Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Чтобы четко представить себе значимость внешнеполитических идей Сталина в середине марта 1939 г., целесообразно сопоставить их с предшествующими высказываниями подобного рода, а именно его от­четом перед делегатами XVII съезда партии 26 января 1934 г. [364]

Общим в этих отчетах было указание на обострение конфликтной ситуации в капиталистическом мире, обоснованное вульгарно-марксистской интерпретацией перерастания экономического кризиса ка­питализма в международный политический кризис, который опять же неизбежно ведет к войне. Речи отличались лишь оценкой глубины кризиса. В 1934 г. Сталин говорил об острой предвоенной ситу­ации, которая уже привела к отдельным региональным конфликтам. А вот в 1939 г. «новая империалистическая война», по его мнению, шла уже полным ходом, хотя еще не превратилась в мировую войну. В обоих случаях он понимал «войну как средство нового передела мира и сфер влияния в пользу более сильных государств» (1934) и за счет «неагрессивных государств» (1939). К «агрессивным странам» и «во­енному блоку» он в 1934 г. причислил Японию и Германию, а в 1939 г. — соответственно, Японию, Германию и Италию.

364

Отчетный доклад XVII съезду партии о работе ЦК ВКП (б) (И.В. Сталин. Соч.М., 1951, т. 13, с. 282-379.

Причину того, что пораженные тяжелым экономическим кризисом государства-захватчики смогли спровоцировать ряд региональных конфликтов с тенденцией к мировой войне, Сталин в 1939 г. видел «в отказе большинства неагрессивных стран, и прежде всего Англии и Франции, от политики коллективной безопасности, от политики кол­лективного отпора агрессорам в переходе их на позицию невмешатель­ства, на позицию «нейтралитета». Сталин охарактеризовал политику ложного нейтралитета Англии и Франции, которую можно было на­блюдать с момента подписания Мюнхенского соглашения, словами: «Пусть каждая страна защищается от агрессоров... наше дело сторона, мы будем торговать и с агрессорами и с их жертвами». По единодушно­му мнению ведущих западных дипломатов в Москве, Сталин сам бы охотно проводил подобную политику [365] .

365

Они не ограничивались Сталиным. На материале дипломатиче­ских отчетов того периода стоило бы провести психологически-историческое исследование относительно взаимных подозрений, попыток использования одних группировок против других вплоть до вооружен­ного конфликта с целью обеспечения максимальной безопасности. Об­разцы подобного мышления красной нитью проходят через дипломатическую корреспонденцию некоторых западных и восточных государств.

Политика невмешательства стран Запада означала, как считал Сталин, «попустительство агрессии, развязывание войны», которая не­избежно превратится в мировую войну. Так, под прикрытием невме­шательства западные страны охотно позволили бы Японии вести войну с Китаем, «а еще лучше с Советским Союзом», а Германии — «увязнуть в европейских делах, впутаться в войну с Советским Союзом». Полити­ка попустительства, сказал Сталин, связана с намерением западных держав «дать всем участникам войны увязнуть глубоко в тину войны... дать им ослабить и истощить друг друга, а потом, когда они достаточно ослабнут, — выступить на сцену со свежими силами, выступить, ко­нечно, «в интересах мира» и продиктовать ослабевшим участникам войны свои условия».

На самом же деле, по словам Сталина, над западными странами на­висла не меньшая угроза. Тезис о том, что входящие в антикоминтерновский пакт государства не имеют агрессивных намерений против западных держав, а лишь стремятся спасти мир от большевистской опасности, он назвал «неуклюжей игрой» нацистской пропаганды, ибо «смешно искать «очаги» Коминтерна в пустынях Монголии, в горах Абиссинии, в дебрях испанского Марокко».

Более важные примеры «нового передела мира», приведенные Ста­линым, касались территорий, прилегающих к Советскому Союзу. Он говорил о японской агрессии против Китая, о том, что Австрию и части Чехословакии отдали Германии в качестве приманки, чтобы иметь воз­можность «крикливо лгать в печати о «слабости русской армии», о «раз­ложении русской авиации», о «беспорядках» в Советском Союзе, толкая немцев дальше на восток, обещая им легкую добычу и пригова­ривая: вы только начните войну с большевиками, а дальше все пойдет хорошо [366] .

366

В отчетном докладе Коминтерну Дмитрий Мануильский исполь­зовал пояснения Сталина. План английской реакции состоит-де в том, чтобы, пожертвовав малыми государствами Юго-Восточной Европы, направить германский фашизм на восток против СССР; ей хотелось бы, чтобы СССР отвлек на себя германский империализм, ослабил бы Гер­манию на долгие годы и сохранил бы таким образом господствующее положение британского империализма в Европе. За выступлением Мануильского от 1 марта 1939 г. срочно последовала 15 марта примири­тельная речь Майского в Лондоне, в которой он охарактеризовал внешнюю политику СССР как политику всеобщего мира, «но не мира любой ценой, а мира, основанного на праве и порядке в международных делах». Хотя, согласно Майскому, Великобритания и СССР не всегда бывали единодушны в выборе «наилучших методов для обеспечения мира», все же «огромное значение» имел тот факт, что «в настоящий момент нигде в мире нет конфликта интересов» между обеими страна­ми. Майский, указав также на взаимную ответственность, утверждал, «что в конечном итоге судьба мира и войны зависит от характера отно­шений между Лондоном и Москвой» (Цит. по: Beloff. Policy, p. 228).

Характерным в этом плане, говорилось в докладе, был шум вокруг Украины. Западная печать до хрипоты кричала, что немцы идут на Со­ветскую Украину, что у них в руках уже Закарпатская Украина, что не позднее весны 1939 г. они присоединят Советскую Украину с ее более чем 30-миллионным населением к Закарпатской Украине с населени­ем в 700 тыс. человек. Похоже на то, продолжал Сталин, что этот шум имел своей целью «поднять ярость Советского Союза против Германии, отравить атмосферу и спровоцировать конфликт с Германией без види­мых на то оснований». Вполне возможно, сказал он, что в Германии имеются сумасшедшие, мечтающие присоединить слона, т.е. Советскую Украину, к козявке, т.е. Закарпатской Украине. На этот-де слу­чай в Советском Союзе найдется достаточно смирительных рубашек. Нормальные же люди сочтут подобные идеи смешными и глупыми.

Уверенность, с которой Сталин под нескончаемый смех и аплодис­менты слушателей, нанизывая один каламбур на другой, разоблачая многочисленных поджигателей войны в Англии и Франции и не столь многочисленных (как он, видимо, считал) в Германии, свидетельство­вала о преодолении им порога страха. Слова об отсутствии «видимых оснований» для конфликта между Германией и Россией не только ука­зывали на предшествовавшее устранение конфликтных проблем, но и подчеркивали существовавшую с 1934 г. постоянную заинтересован­ность Сталина в сохранении в Центральной и Восточной Европе сво­бодной от конфликтов зоны. Кажущееся

равнодушие, проявленное Гитлером к Украине, и поворот германской военной машины на за­пад — таковы известные нам причины видимого облегчения.

В этой связи следует упомянуть также и тот факт, что выражение «капиталистическое окружение», еще в 1937 г., с учетом военного зна­чения антикоминтерновского пакта, занимавшее центральное место в выступлениях Сталина [367] , в речи на XVIII съезде вовсе не присутство­вало. Германия, к такому выводу в тот период пришел, по-видимому, Сталин, повернувшись против поджигателей войны на Западе, тем са­мым оставила фронт капиталистического окружения.

С обоснованным, как он считал, сарказмом Сталин говорил о неко­торых политиках и деятелях западной прессы, которые через несколько месяцев после мюнхенского сговора чувствовали себя обманутыми в своих ожиданиях германского наступления на Россию, тем более что Гитлер открыто повернул против Запада. Можно-де подумать, «что немцам отдали районы Чехословакии как цену за обязательство начать войну с Советским Союзом, а немцы отказываются платить по вексе­лю, посылая их куда-то подальше». Эта большая и опасная полити­ческая игра западных стран, являвшаяся, по мнению Сталина, выражением извращенного макиавеллизма «старых, прожженных буржуазных дипломатов», может «закончиться для них серьезным про­валом». По Сталину, выходило, что в «новой мировой войне» неагрес­сивные демократические государства являлись непредсказуемыми противниками, а агрессивные диктатуры, напротив, предсказуемыми врагами.

367

В докладе на Пленуме ЦК ВКП (б) 3 марта 1937 г. (И.В. Сталин. Соч. Станфорд, 1967, т. I (XIV), с. 189-224) Сталин в разделе V («Наши задачи») отметил: «Необходимо помнить и никогда не забывать, что ка­питалистическое окружение является основным фактором, определя­ющим международное положение Советского Союза» (с. 209).

Были и другие перемены в его взглядах. В то время как в отчете 1934 г. подчеркивалось обострение противоречий между отдельными капиталистическими странами, с одной стороны, и внутри данного ка­питалистического общества («революционный кризис»), с другой сто­роны, второй аспект, а именно возникновение (пред)революционной ситуации в капиталистических государствах, в речи 1939 г. упоми­нается лишь вскользь. Возможность «активной» внешней политики с помощью раздувания национальных революций, на которую еще с из­вестным энтузиазмом указывалось в речи 1934 г. [368] , исчезла из поля его зрения [369] . Зато в советской внешней политике появилось новое поня­тие: «мирная политика».

368

В расчете на «рост советских районов в Китае». Кроме того, он за­метил: «Победа революции никогда не приходит сама. Ее надо подгото­вить и завоевать» («XVII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). Стенотчет». М., 1934, с. 11,12).

369

Отчетные доклады Сталина на XVII на XVIII съездах ВКП (б).

Но что понимал Сталин в марте 1939 г. под «мирной политикой»? Ответ содержался в выдвинутой им программе советской внешней по­литики, состоявшей из следующих 4 пунктов:

1) «мир и укрепление деловых связей со всеми странами»;

2) со всеми соседними государствами, «имеющими с СССР общую границу», «мирные, близкие и добрососедские отношения» (также на базе взаимности);

3) поддержка народов, «ставших жертвами агрессии и борющихся за независимость своей родины»;

4) готовность ответить двойным ударом на удар агрессоров и под­жигателей войны, пытающихся нарушить неприкосновенность совет­ских границ [370] .

370

Подобные эвфемизмы служили действенному устрашению. В этой связи необходимо рассматривать и высказывания заместителя наркома обороны и начальника Политуправления Красной Армии Льва Мехлиса, в которых он, следуя новогоднему обращению Сталина, раз­вил принцип наступательной обороны. Если уже начавшаяся вторая ми­ровая война, заявил Мехлис, будет направлена против Советского Союза, то военные действия необходимо перенести на территорию про­тивника . «Красная Армия, — сказал он, — выполнит свой интернацио­нальный долги постарается увеличить число советских республик». Шуленбург, прибывший на два дня (2 и 3 апреля) из Берлина в Москву, чтобы затем в качестве руководителя германской делегации вылететь в Тегеран на церемонию бракосочетания персидского кронпринца, ис­пользовал короткое время для того, чтобы передать эти слова в качестве предупреждения берлинским адресатам (РААА, Botschaft Moskau geheim, Pol. 3, Nr. 1, InnenpolitikderSU, Bd. 1, Moskau, 3 April, S. 233240-7). Высказывание Мехлиса, которое тогда ввиду военной слабости Советского Союза восприняли как пустую фразу, после второй мировой войны, в иных конъюнктурных условиях, претерпело понятную, но ма­ло соответствующую фактам переоценку, и стало приводиться в качест­ве мнимого доказательства экспансионистских устремлений Красной Армии (MyllyniemL Krise, S. 42f; Rauch. Geschichte, S. 367). То, что оно в действительности было направлено на военное устрашение, вытекает не в последнюю очередь из подробного обсуждения дальневосточных кон­фликтов (бои на озере Хасан, агрессивные планы Японии).

Таким образом, советскую внешнюю политику, по крайней мере в ее официальном изложении, в тот момент определяли три задачи:

— укрепление «деловых связей» с капиталистическими странами с целью взаимовыгодного товарообмена;

— сохранение, при необходимости военной силой, статус-кво в прилегающих странах;

— военное устрашение потенциальных агрессоров и поджигателей войны.

Здесь косвенно выражалось желание по возможности не дать себя втянуть в предстоящую мировую войну. Все же тема «серьезной опас­ности» (эти «грозные события» не обойдут СССР стороной) многократ­но варьировалась Сталиным в Отчетном докладе [371] .

371

Сталин. Отчетный доклад на XVIII съезде ВКП (б).