Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Между тем в посольстве продолжало царить подавленное настрое­ние. В письме от 20 февраля посол подчеркнул, что неудачи все накап­ливаются. «Мы живем в трудное время! Но именно поэтому нельзя сдаваться! Нужно бороться!..» [317] За упорными попытками посла смяг­чить оскорбление, нанесенное Советскому правительству отозванием Шнурре, с большим вниманием следили дипломатические представи­тельства западных держав. Но вывод американского поверенного в де­лах в Москве Кэрка, который в отчете от 20 февраля 1938 г. сообщил, что переговоры Шуленбурга с Микояном находятся в стадии заверше­ния [318] , был преждевременным. Двумя днями позже Кэрк пошел еще дальше, утверждая, что благодаря проводимым с Германией перегово­рам Микоян приобрел «значительный политический авторитет в совет­ской иерархии» [319] , в то время как влияние Литвинова упало до такой степени, что «в Наркомате иностранных дел по этой причине намети­лись перемены».

317

Письмо Шуленбурга Алле фон Дуберг от 20 февраля 1939 г. (Nachlass, S. 5).

318

Кэрк — государственному секретарю, 20 февраля 1939 г. (FRUSI, No. 79, р. 316-7).

319

FRUS, Diplomatic Papers, Soviet Union, p. 737.

В

действительности же и второй визит Шуленбурга к Микояну 23 февраля [320] не изменил советской позиции. 27 февраля, в частном письме, вспоминая об отозвании Шнурре, Шуленбург с иронией заметил, что «теперь он вместо Шнурре имеет удовольствие вести очень сложные переговоры или по меньшей мере способствовать им». Он отметил: «Я не питаю больших надежд, что из этого что-нибудь да выйдет!» [321]

Но когда новый посол Японии в Москве Того в разговоре 28 февра­ля упрекнул Шуленбурга в том, что германские экономические перего­воры, по мнению дипломатического корпуса в Москве, имеют целью лишь «приободрить Москву», Шуленбург правдиво отметил, «что нет никакой уверенности... приведут ли они вообще к какому-нибудь ре­зультату». На предложение Того прервать переговоры хотя бы на неко­торое время Шуленбург, по его собственным словам, «несколько раз подчеркнул, что вовсе нет необходимости тормозить переговоры с Со­ветским Союзом, Москва сама об этом позаботится!» [322] .

320

Письмо Шуленбурга Алле фон Дубергот 23 февраля 1939 г. (Nachlass, S. 1).

321

Письмо Шуленбурга Алле фон Дубергот 27 февраля 1939 г. (Nachlass, S. 2).

322

Записка Шуленбурга от 28 февраля 1939 г., посланная в приложе­нии к телеграмме Вилюот 1 марта 1939 г. (ADAP, D, IV, Nr. 493, S. 550-552).

Причину «упорства», которое в это время демонстрировало Совет­ское правительство по отношению к представителям держав «оси», осо­бенно Японии, дипломатические наблюдатели в Москве в какой-то мере усматривали в новой оценке внешнеполитического положения: заявление Гитлера об отсутствии притязаний на Украину, сделанное польскому министру иностранных дел Беку, привело, по мнению неко­торых дипломатов, к тому, что Советский Союз «почувствовал себя со стороны Европы в большей безопасности» [323] .

323

Записка Шуленбурга от 18 февраля 1939 г. (там же, S. 2).

На деле положение, с точки зрения Советского правительства, бы­ло довольно затруднительным.

На востоке или на западе первый удар?

Ситуация, в которой оказался Советский Союз в момент отозвания Шнурре, а также в последующие недели, действительно оказалась сложной и противоречивой. На востоке, в Японии, по донесению Ри­харда Зорге от 23 января 1939 г. [324] , группа военных, представлявших Квантунскую армию и поддерживаемых военным министром Японии С. Итагаки, настаивала на войне с Россией, и в последние дни января 1939 г. вдоль советско-маньчжурской границы [325] участились пригра­ничные стычки.

324

Телеграмма Зорге советскому Генеральному штабу от 23 января 1939 г. («СССР в борьбе за мир накануне второй мировой войны», М., 1971. №100, с. 179-170).

325

Сообщения о столкновениях и провокациях на советско-маньчжурской границе (там же, № 111, с. 184-185, № 120, с. 193-194).

На северном участке западной границы, в наиболее уязвимом в во­енном отношении финско-балтийском районе, Советское правитель­ство начало заметно тревожить вопрос милитаризации Аландских островов [326] . Помимо прочего это нашло выражение в дипломатических попытках Советского Союза добиться согласия в этом вопросе с запад­ными державами [327] . Тревоги росли по мере того, как все очевиднее ста­новилась активность Германии в Прибалтике. Уже 9 декабря 1938 г. Астахов сообщил из Берлина, что Прибалтика занимает первое место среди областей, присоединения которых, ссылаясь на давние историче­ские права, добивается Германия [328] . И потому Советское правительство с подозрением следило за политикой «буржуазных» правительств При­балтийских государств. От него не укрылись прилагаемые этими пра­вительствами усилия, направленные на сближение с Германией, мощь и влияние которой возрастало. В середине февраля финский посланник в Москве, барон A.C. Ирие-Коскинен, докладывал министерству ино­странных дел, что Советское правительство обеспокоено сближением Польши и Литвы с Германией и задается вопросам, «какой путь изберет находящаяся сейчас на распутье Латвия» [329] .

326

О советской точке зрения см.: там же, с. 669-670, прим. 61).

327

Высказывание Майского в беседе с лордом Галифаксом 26 января 1939 г. («СССР в борьбе за мир...», №. 102, с. 171-172).

328

Астахов-Литвинову 9 декабря 1938 г. (там же, №.68, с. 118-119).

329

См.: SeppoMyllyniemL Die baltische Krise 1938-1941, Stuttgart (Schriftenreihe der Vierteljahrshefte f"ur Zeitgeschichte, Nr. 38, 1979, S. 41ff).

В начале марта подозрения Советского правительства относитель­но попыток Германии установить более тесные связи с Прибалтийски­ми государствами усилились и, должно быть, достигло наивысшей точки с получением 7 марта телеграммы советского полпреда в Эстонии К.Н. Никитина. Как сообщал Никитин Наркоминделу, Эстония за­ключила с Германией тайный договор о пропуске германских войск через свою территорию и уже приступила к расширению системы железных дорог в восточном направлении [330] . По мнению советской сто­роны эти сообщения позволяли сделать вывод — независимо от парал­лельно поступающей в Москву тайной информации, в соответствии с которой Германия в союзе с Италией свой следующий военный удар хо­тела направить на запад [331] , — что германские планы наступления на восток также разрабатывались.

330

Из телеграммы в Наркоминдел полномочного представителя СССР в Эстонии от 7 марта 1939 г. («СССР в борьбе за мир...», № 144, с. 224).

331

Военный атташе Германии в Варшаве сообщал, что Гитлер во время приема военных атташе определенно

дал понять, «что Германия совместно с Италией планирует акцию против западных держав». В от­личие от «чехословацкой акции» прошлого года, которая долгие меся­цы напрасно будоражила общественное мнение немцев, он готовил на западе внезапный удар. См. сообщение советской разведки 27 февраля 1939 г. («СССР в борьбе за мир...», № 136, с. 217).

Поэтому прежде всего актуальным оставался вопрос, касающийся планов Германии в Польше. Действительно в это время продолжали поступать сообщения о том, что Гитлер окончательно не отказался от своих польских планов и что ему «польская позиция относительно борьбы с коммунизмом ясна» [332] . Согласно сообщению германского по­сла в Варшаве, Ганса Адольфа фон Мольтке [333] , о котором стало известно и в Москве, германское правительство, несмотря на настойчивые пре­достережения посла Шуленбурга, не придавало советско-польскому коммюнике от 26 ноября 1938 г. серьезного значения; оно, видите ли, не сомневалось, «что в случае германо-русского конфликта Польша бу­дет на нашей стороне». Министерство иностранных дел Франции, похо­же, располагало аналогичной информацией [334] .

332

Беседа немецкого журналиста с послом Германии в Варшаве 13 февраля 1939 г. (там же, № 125, с. 198-199).

333

Ганс Адольф фон Мольтке, под руководством которого в герман­ском посольстве в Варшаве работали (сознательно или «втемную») агенты советской разведслужбы Шелиа (посланник), Ильзе Штёбе (его секретарь) и Герхард Кегель (торговый атташе посольства), был чело­веком «старого» министерства, женатым на сестре графа Петера Йорка фон Вартенбурга. Планы немецкого сопротивления были ему, по-види­мому, известны. Свою трудную должность в Варшаве Мольтке испол­нял до начала войны таким образом, что его французский коллега еврей Леон Ноэль счел возможным (после загадочной смерти Мольтке в Мадриде в 1943г.) написать: «Господин фон Мольтке показал себя в те­чение этого периода сдержанным в той мере, в какой это позволяли инструкции правительства, которому он служил с преданностью дворянина, но политика которого его постоянно тревожила. И если не­которые из его сотрудников немало способствовали осложнению ситуа­ции, то сам он всегда относился к стране, в которой исполнял свои обязанности, к членам дипломатического корпуса и особенно к послу Франции с огромным тактом, как дипломат лучших традиций» (Leon NoejLL L'aggressionallemandecontre la Pologne. Paris, 1946, p. 370).

334

Как сообщал 10 февраля 1939 г. из Парижа Я. Суриц, Боннэ в уз­ком кругу открыто говорил о том, что «без жертв на востоке не обойтись и что следует дать выход германскому стремлению к сырьевым источни­кам на востоке» («СССР в борьбе за мир...», № 124, с. 198).

В Наркоминделе, как видно, преобладало мнение, что Польшу по-прежнему интересовала Советская Украина, — мнение, возникшее в результате поведения Польши в период судетского кризиса. Польское правительство будет, дескать, пытаться не допустить прохода герман­ских войск через свои территории, но как заявил Литвинов 19 февра­ля [335] , Польша «будет готова в случае надобности поступиться своими мечтаниями и не возражать против похода Гитлера через Румынию... Не возражала бы Польша также против похода Гитлера через Прибал­тику и Финляндию, с тем, чтобы она сама выступила против Украины, синхронизируя все это с политикой Японии».

335

Там же, с. 202; Sipols. Vorgeschichte, S. 228.

Распространявшиеся в Берлине слухи о том, что Германия через Польшу на востоке и Румынию на юго-востоке ищет пути наступления на СССР [336] , подтверждали, по мнению советской стороны, эти предположения. Присоединение 24 февраля 1939 г. Манчьжоу-Го на востоке и Венгрии [337] на западе Советского Союза к антикоминтерновскому пак­ту [338] (месяц спустя, 27 марта, к ним примкнула Испания) означало еще более тесный военный охват СССР «фашистскими агрессивными госу­дарствами». Ответные меры Советского правительства — подписание 19 февраля [339] польско-советского торгового соглашения и разрыв 2 мар­та [340] дипломатических сношений с Венгрией — продемонстрировали дипломатическим наблюдателям в Москве его чрезвычайно ограничен­ную возможность маневрирования во внешней политике.

336

Краткий отчет полномочного представителя СССР в Германии о политической ситуации в этой стране в 1938 г. (там же, № 148, с. 230-232).

337

В своем отчете министерству иностранных дел от 3 февраля 1939 г. Шуленбург косвенно предостерегал от вовлечения Венгрии в антикоминтерновский пакт, указав на то, что, по советским представле­ниям, он связан с «военными договоренностями» и носит характер враждебного союза. В качестве предупреждения странам, сближаю­щимся с этим союзом, Советское правительство может приостановить функционирование своих дипломатических представительств (ADAP, D, V, Nr. 283, S. 319-320). В письме Вайцзеккеру от 6 февраля 1939 г. (ADAP, D, IV, Nr. 487, S. 546-547) он еще сильнее выделил мысль о том, что антикоминтерновский пакт, по мнению советской стороны, являет­ся «не идеологическим соглашением, направленным против мирового коммунизма, а политическим пактом, имеющим целью нападение на Советский Союз».

338

См.: Beloff. Policy, S. 217; Andreas Hillgruber. Die «Hitler­koalition». Eine Skizze zur Geschichte und Struktur des «Weltpolitischen Dreiecks». Berlin-Rom-Tokio 1933-1945. — In: HelmutBerdingu.a. (Hrg.). Vom Staat des Ancien Rdgime zum Modernen Parteienstaat, Festschrift f"ur Theodor Schieder, M"unchen/Wien, 1978, S. 467-84 (hierS. 472).

339

Polnisches Weissbuch, S. 181ff, 204ff; Beloff. Policy, p. 216.

340

3 марта 1939 г. ТАСС опубликовал коммюнике, в котором сооб­щалось об этом факте.

Впечатление недостаточной внешнеполитической подвижности Советского Союза перед лицом столь сложной и не совсем понятной перегруппировки сил на его границах не сглаживали и громкие воин­ственные призывы советских средств массовой информации, постоян­но твердивших о том, что «Красная Армия непобедима» [341] . С точки зрения очевидцев, подобная демонстрация военной мощи указывала, однако, на ускоренные темпы подготовки советских войск (после пре­кращения чистки военного аппарата) к неизбежной, по их мнению, конфронтации.

341

«Правда», 6 и 23 февраля 1939 г. по случаю 20-й годовщины осно­вания академии им. Фрунзе и дня Красной Армии. См. также: Werth. Russland, S. 29.