Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939
Шрифт:
В Токио 22 июля японский министр иностранных дел Хатиро Арита и британский посол в Японии Р.Крейги подписали соглашение, которое улучшало позиции Японии в Китае и облегчало ей ведение войны против СССР; соглашение Ариты — Крейги означало отступление Британской империи перед японским военным давлением. С советской точки зрения, это был «дальневосточный Мюнхен» [876] . Так же как и Чехословакии, Китаю отводилась роль жертвы. Все это произошло на фоне советско-японских ожесточенных боев на Халхин-Голе [877] . Вспыхнул сигнал опасности «капиталистического окружения» [878] .
876
«История КПСС», т. 5, с. 71-72. Текст соглашения в: DBFP, 3, IX, р. 313. См. также: Андросов. Накануне..., с. 101 \Beloff. Policy, р. 259; Sommer. Deutschland, S. 262; Hillgruber. Entstehung, S. 48.
877
«История КПСС», т. 5, с. 71-72.
878
Sewostjanow. Sowjetdiplomatie, S. 27ff.
Согласно
879
«История КПСС», т. 5, с. 74.
880
«История КПСС» (т. 5, с. 72) ссылается на доклад Ленина о концессиях от фракции ВКП(б) на VIII Всероссийском съезде Советов 21 декабря 1920 г. (В.И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 42, с. 99-100). Ленин защищал свою политику предоставления концессий капиталистическим странам. При этом он утверждал, что Советская республика смогла продержаться в течение трех лет и победить могущественный союз держав Антанты только потому, что никакого единства между этими державами не было, а была глубочайшая неискоренимая рознь экономических интересов, что единственная возможность для Советского государства выжить заключается в том, чтобы за счет экономических переговоров углубить американо-японские и англо-французские противоречия. По словам Ленина, «одними разговорами об этих концессиях уже выиграли» (при этом, конечно же, распускали слухи о ней). «И отсюда, — продолжал Ленин, — наша политика, — использовать рознь империалистических держав, чтобы затруднить соглашение или по возможности сделать его временно невозможным». Значит, по его словам, вопрос о хозяйственных переговорах с империалистическими государствами с экономической точки зрения являлся «вопросом совершенно второстепенным, и вся сущность его заключается в интересе политическом». При этом Ленин отверг упрек в том, что подобная политика равносильна развязыванию войны между империалистическими державами, которая приведет к пролитию крови рабочих этих стран. «Но вся наша политика и пропаганда, — сказал он, — направлена отнюдь не к тому, чтобы втравливать народы в войну, а чтобы положить конец войне». Советская республика, окруженная, по его словам, агрессивными капиталистическими странами, должна укрепляться с помощью выгодных торговых сделок, чтобы покончить с «вечными войнами».
Уже 21 июля, через три дня после того, как Шнурре официально принял советские условия, Советское правительство решило возобновить экономические переговоры. В тот же вечер об этом сообщило Московское радио [881] . 22 июля крупнейшие советские газеты под заголовком «В Наркомате внешней торговли» опубликовали сообщение: «На днях возобновились переговоры о торговле и кредите между германской и советской сторонами. От Наркомата внешней торговли переговоры ведет заместитель торгпреда в Берлине т.Бабарин, от германской стороны — г.Шнурре» [882] .
881
«New York Times», 22 Juli 1939; S. 3; Weinberg. Germany, p. 37.
882
«Правда», 22 июля 1939 г. Сообщение Шуленбурга в министерство иностранных дел от 22 июля 1939 г. (ADAP, D, VI, Nr. 699, S. 802). Граммон в адрес Кордэлла Хэлла, 22 июля 1939 г. (FRUS, I, General, No. 399, p. 330). Россо в адрес Чиано, 25 июля 1939 г. (DDI, 8, XII, п. 674 р. 509).
Сообщение ТАСС от 22 июля содержало лаконичное, но корректное изложение фактических событий. Причины появления этого сообщения неясны. Если прежде немецкие ученые усматривали в нем в первую очередь средство давления, с помощью которого Сталин намеревался заставить западные державы пойти на дальнейшие уступки, то теперь существуют и другие объяснения, учитывающие его неизменный внешнеполитический курс в то кризисное лето. Согласно этой версии, Сталин, публикуя сообщение, хотел отвести от себя упрек в том, что он ведет двойные переговоры, противодействовать завышенной оценке экономических переговоров и возникновению политических слухов. Стремился ли он в духе ленинской концепции (как указано в «Истории КПСС») одновременно вбить клин между Германией и Великобританией? Этот вопрос из-за недостатка соответствующей информации остается открытым. При довольно необычном способе оповещения о случившемся бросалось в глаза, что Советское правительство, которое раньше настаивало на том, чтобы переговоры велись в Москве, без всякого согласилось на возобновление переговоров в Берлине. Шуленбург объяснял такой поворот стремлением Советского правительства четко отделить политические переговоры (в Москве) от экономических переговоров (в Берлине) и не допустить, чтобы последние могли быть истолкованы как политические переговоры и средство давления на западные державы. В этой связи Шуленбург обратил внимание на то, что ни Молотов, ни Микоян в последних беседах не упомянули «политическую базу» — еще одно доказательство такого четкого разделения [883] .
883
Шуленбург в беседе с Россо (DDI, 8, XII, п. 674, р. 509).
Но именно это противоречило желаниям Риббентропа. Поэтому сперва в его окружении воцарило уныние. Ведь оказался несостоятельным план использовать переговоры в Москве — со всеми вытекающими отсюда политическими выгодами — в качестве средства срыва трехсторонних переговоров. Шнурре дал Астахову это почувствовать, когда пригласил к себе 24 июля на открытие переговоров. Его недовольство односторонним советским заявлением было очевидным. Впредь, сказал он Астахову, подобные сообщения следует публиковать только по взаимному согласованию. Шнурре попросил «передать это в Москву». Астахов пообещал все сделать, но заметил, что хотя ему и неизвестны в точности мотивы выпуска сообщения ТАСС, однако о его целесообразности говорит тот факт, что оно «рассеяло массу нелепых слухов, распространившихся» в Берлине не по вине советской стороны и «нашедших отражение в мировой печати» [884] .
884
Запись Астахова беседы с Шнурре 24 июля 1939 г. («Год кризиса», т. 2, с. 120-122).
Для
885
Как сообщил Шнурре автору, Риббентроп дал ему указание во время переговоров «действовать решительно. Дескать, оставшиеся открытыми вопросы являются второстепенными в сравнении с политическим значением соглашения».
886
Письмо Вайцзеккера Шуленбургу, 22 июля 1939 г. (ADAP, D, VI, Nr. 700, S. 803); Schorske. Ambassadors, p. 505; Allard. Stalin, S. 150; Braubach. Weg, S. 23.
В окружении Гитлера заметно поднялось настроение. Казалось, исчезли все сомнения, которые две недели назад побудили Гитлера созвать «партийный съезд мира». 22 июля итальянский посол в Берлине Аттолико в дополнение к своему предыдущему донесению сообщил Чиано: «Теперь подтвердилось, что вероятное крушение англо-франко-советских переговоров рассматривается высшим руководством как признак реальной возможности «изолировать» Польшу от ее союзников. а это могло бы послужить сигналом для нового германского удара [887] в том, что «русских» удалось усадить за стол переговоров, Гитлер, вне всякого сомнения, увидел реальную возможность изолировать Польшу от Востока. Непосредственным следствием, вероятно, явилось назначение срока нападения на 26 августа [888] .
887
Аттолико — Чиано, 22 июля 1939 г. (DDI, 8, XII, п. 649).
888
Росси (Jahre, S. 35) обратил внимание на то, что, определив этот срок, Гитлер поставил себя в зависимость от Сталина. Ему нужно было согласие Сталина «до назначенного времени, если он не хотел поставить под удар весь план». Росси недооценивал английскую альтернативу Гитлера.
Когда в последующие дни из Москвы просочились сведения, что политические переговоры с западными державами формально нашли свое первое завершение 24 июля [889] в парафировании проекта договора (в действительности они были отложены до начала военных переговоров) и что западные страны теперь готовы приступить в Москве к переговорам о военной конвенции, Гитлер окончательно решил «захватить инициативу по отношению к Советскому Союзу» [890] . По словам очевидца Клейста, именно с этого момента началась настоящая «скачка». Гитлер немедленно поручил министру иностранных дел окончательно перевести стрелки на сближение со Сталиным. Такой старт сразу же сильно «воодушевил» Риббентропа. Если до того, опять же с точки зрения Клейста, «почва зондировалась лихорадочно, но с оглядкой, то теперь безудержно ринулись вперед. Нетерпеливый Риббентроп пускает во весь опор до тех пор сильно сдерживаемых лошадей» [891] . «Драматический поворот» начался [892] .
889
Bonnet. Fin, p. 401; Hillgruber. Aussenpolitik, S. 22.
890
Из рассказа Карла Шнурре автору.
891
Kleist. Trag"odie, S. 63; ders., Hitler, S. 45.
892
Braubach. Weg, S. 23; Hilger. Wir, S. 282.
Растопить «лед» отчуждения Риббентроп вновь доверил обаятельному и бойкому на язык юристу Шнурре, энергично и настойчиво выступающему за сближение. Будучи представителем экономического рессорта министерства иностранных дел, он особенно подходил для ведения запланированного секретного политического зондажа. Ибо, как вспоминает тогдашний референт и посольский секретарь отдела экономической политики д-р Вальтер Шмидт, «все, что обсуждалось между нами и Советским Союзом, хранилось... в глубочайшей тайне. В Берлине, кроме министра, статс-секретаря Вайцзеккера и непосредственного исполнителя Шнурре, лишь немногие были в курсе дела. Секретность абсолютная. Для маскировки политические беседы Шнурре регистрировались в делах экономического отдела, а политический референт, тайный советник Шлип, узнавал лишь то немногое, что ему время от времени неофициально сообщал Шнурре. На тот случай, если что-нибудь вообще просочилось наружу, стремились создать впечатление, что переговоры Шнурре касаются исключительно экономических вопросов» [893] .
893
Schmidt. Jahre, S. 15.
О тесном переплетении экономических и политических вопросов свидетельствует докладная записка «Возможности межрегиональной военной промышленности под немецким руководством», представленная в августе 1939 г. имперской службой по проблемам развития экономики [894] . В ней излагались основные идеи нового экономического порядка в Европе в условиях войны, призванного обеспечить защиту «от блокады находящейся под германским правлением группы европейских государств». Авторы работы, которые учитывали использование немецкой оборонной промышленностью потенциала Финляндии, Прибалтийских государств, Польши и Украины, пришли к общему выводу, что «без экономического союза с Россией... полностью обезопасить оборонную промышленность от последствий блокады» невозможно. «Абсолютной защиты от блокады межрегионального пространства можно достичь только через тесное экономическое сплочение с Россией... Полная гарантия возможна только с сырьевыми ресурсами (дружественной нам) России».
894
BA, R 25/53, S. 1-15.