Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Советское недоверие к английскому ведению переговоров получи­ло дополнительный импульс 3 августа 1939 г., когда германский посол в Лондоне Герберт фон Дирксен при поддержке того же самого замести­теля министра иностранных дел Батлера, продолжая начатые Хадсоном и Вольтатом разговоры, приступил к широкомасштабным переговорам относительно германо-английского компромисса с глав­ным экономическим советником английского правительства сэром Г.Вильсоном. На этих переговорах, о содержании которых «знал тогда каждый опытный политический наблюдатель» [939] , по мнению совет­ской стороны, речь шла о новом «переделе мира» [940] среди капиталисти­ческих государств, и протекали они весьма успешно [941] .

939

Werth. Russland, S. 44, Anm.

940

GSAP, S. 419;

«История КПСС», т. 5, с. 71.

941

«СССР в борьбе за мир...», № 396, с. 527-533; ADAP, D, VI, S. 894. Anm.

3 августа Советское правительство решило выслушать германского посла, давно ожидавшего аудиенции. Молотов принял его поздно вече­ром. Беседа длилась один час и пятнадцать минут (Шуленбург) или полтора часа (Павлов) [942] . Во время нее нарком иностранных дел, по до­несению Шуленбурга, впервые «оставил привычную пассивность и по­казал себя необычно заинтересованным».

Значение этой беседы теснейшим образом связано с особой инст­рукцией, переданной послу специальным курьером Гитлера. Согласно советской записи, посол заявил, что является тем лицом, которое «име­ет поручение германского правительства подтвердить высказанное Шнурре» Астахову. Затем Шуленбург изложил значительно возрос­ший каталог подлежащих обсуждению проблем, который должен был засвидетельствовать добрую волю Германии, и закончил, указав на три последовательных этапа. Цель, по словам Шуленбурга, состояла в улучшении «политических отношений... путем освежения существую­щих или создания новых политических соглашений». Он-де уполномо­чен своим правительством «заявить, что, по его мнению, между СССР и Германией не имеется политических противоречий» ни на востоке, где Германия не принимает никакого участия в японских захватниче­ских планах против СССР, ни на западе, где «также нет пунктов, кото­рые вызывали бы трения между Германией и СССР на всем протяжении между Балтийским и Черным морями».

942

Шуленбург — в министерство иностранных дел (ADAP, D, VI, Nr. 766, S. 892-894); Россо в адрес Чиано (DDI, 8, XII, п. 780, р. 583). См. также: Hilger. Wir, S. 282; Kordt. Wahn, S. 163; Herwarth. Hitler, S. 180; Beloff. Policy, p. 261; Carr. Munich, II, p. 99; Weinberg. Germany, p. 38; Schorske. Ambassadors, p. 510; Вебер (Entstehung, S. 238) оши­бочно датировал беседу 4 августом 1939 г. Запись Павлова беседы Мо­лотова с Шуленбургом 3 августа 1939 г. в: «Год кризиса», т. 2, с. 159-163. См. также: Кобляков. Борьба..., с. 21; Андросов. Накануне..., с. 104; Sipols. Vorgeschichte, S. 299.

«Что же касается Польши, — говорилось в советской записи, — то требования Германии также не противоречат СССР. Эти требования были изложены в речи Гитлера. С Румынией Германия стремится раз­вивать хорошие отношения и не намерена при этом задевать интересы СССР. Посол заключает, что, принимая во внимание изложенное, имеются все возможности для примирения обоюдных интересов».

По записи Шуленбурга [943] , он изложил «основные пункты» полу­ченной инструкции: «заявление о Прибалтике», «к польскому вопросу» и о готовности Германии положить конец японской агрессии против СССР. В отношении Прибалтики, включая Литву, он подчеркнул «гер­манскую готовность... сориентировать... нашу позицию таким образом, чтобы обеспечить жизненные советские интересы в Прибалтике». Что касается Польши, то речь шла о готовности «соблюдать все советские интересы и договориться об этом с Советским правительством».

943

Письмо Шуленбурга Вайцзеккеру об этой беседе от 14 августа 1939 г. (ADAP, D, VI, Nr. 61, S. 55-56).

Ответы Молотова, которые Шуленбург передал в Берлин, впервые закладывали основу для возможного продолжения переговоров. Совет­ское правительство, по словам Молотова, твердо отстаивало свое мо­рально-политическое право преследовать «чисто оборонительные цели» для «укрепления оборонительного союза против агрессии» и, «что бы ни случилось», возлагало вину за последующие конфликты, в первую очередь в отношении Польши, на агрессивную Германию. Его демонстративная сдержанность свидетельствовала о том, что Совет­ское правительство сознавало тактический характер немецких предло­жений.

Молотов, в частности, подчеркнул, что не германское, а Советское правительство постоянно выступало за заключение выгодного эконо­мического договора. Он отверг жалобы Шуленбурга на ухудшение тона советской прессы в отношении Германии как «необоснованные» и заме­тил, что для разрядки обстановки необходимо постепенное улучшение культурных связей. Как пояснил Молотов, его правительство также желает «нормализации и улучшения отношений» с Германией, однако возложил «вину» в ухудшении отношений исключительно на герман­скую сторону. Он упомянул прежде всего три причины:

1 — антикоминтерновский пакт и «стальной пакт», которые пред­ставляли собой наступательные союзы;

2 — поддержку, которую оказывала Германия Японии;

3 — отстранение СССР Германией от международных конферен­ций (особенно от конференции в Мюнхене). Последний пункт Молото­ва свидетельствовал о желании Советского правительства

выйти из изоляции и на будущих международных форумах — например, на за­планированной итальянской стороной конференции по урегулирова­нию германо-польского конфликта — и иметь возможность отстаивать собственные интересы [944] .

944

Гитлер понял, что к этому моменту советская готовность далеко не соответствовала его приглашениям и что Советское правительство было в первую очередь заинтересовано в бесконфликтном разрешении германо-польского кризиса с помощью международного урегулирова­ния. Этот факт он сразу же тактически использовал против итальян­ского желания созвать подобную конференцию, но без СССР. Так, в разговоре в Оберзальцберге 12 августа 1939 г. он сообщил Чиано, «что в будущем Россия не может быть больше отстранена от конференций го­сударств. Во время германо-русских переговоров русские... дали по­нять, что с этим они ...больше не станут мириться» (ADAP, D, VII, Nr. 43, S. 38).

В соответствии с записью советской стороны Шуленбург ответил, что «не имеет намерения оправдывать прошлую политику Германии, он лишь желает найти пути для улучшения взаимоотношений в буду­щем». Молотов на это ответил, по словам Шуленбурга, что «для изме­нения точки зрения германского правительства... (отсутствуют) доказательства». От имени Советского правительства он лишь заявил о своей «готовности... участвовать в поисках подобных путей». Здесь, со­гласно советской записи, Шуленбург, действуя по инструкции, обра­тил внимание на то, что «вхождение СССР в новую комбинацию держав в Европе... может создать затруднения для улучшения отноше­ний Германии и СССР». Ответ Молотова был принципиального плана. Если Германия, заявил он, заключила целый ряд наступательных сою­зов, то, «оставаясь верным своей последовательной миролюбивой пол­итике, СССР пойдет только на чисто оборонительное соглашение против агрессии. Такое соглашение будет действовать только в случае нападения агрессора на СССР или на страны, к судьбе которых СССР не может относиться безразлично».

Как сообщил Шуленбург министерству иностранных дел, позиция Молотова хотя и продемонстрировала «большую готовность к улучше­нию германо-советских отношений», однако в ней проступало и «старое недоверие к Германии». Общее впечатление посла сводилось к тому, «что Советской правительство в настоящее время полно решимости до­говориться с Англией и Францией». Он полагал, что его сообщения «произвели впечатление» на Молотова, и вместе с тем считал, что «с на­шей стороны потребуются значительные усилия, чтобы добиться пере­лома у Советского правительства».

Невзирая на сдержанный отчет, Шуленбургу после этой беседы было ясно, что он сумеет «договориться с Молотовым» [945] . Итальянско­му коллеге он выразил свое удовлетворение беседой и подчеркнул при этом не только все еще заметную сдержанность, но также открытую и свободную речь Молотова и особенно его сердечный тон. В письме Шлипу посол также отметил любезность Молотова, но наряду с этим и «очень большое недоверие к нам». Он, в частности, писал: «Я счи­таю, что мы подбросили Советам несколько очень заманчивых идей». Одновременно Шуленбург предостерегал от поспешных выводов. «В каждом слове, в каждом поступке,"— говорилось в письме, — просту­пает большое недоверие. Что это так, известно нам давно. Беда лишь в том, что недоверие подобных людей очень легко вспыхивает, но с трудом и очень медленно рассеивается» [946] . Как поняла и советская сторона, посол распознал дилемму, стоявшую перед Советским пра­вительством [947] .

945

Herwarth. Hitler, S. 180.

946

Шуленбург-Шлипу, 7 августа 1939 г. (ADAP, D, VII, Nr. 779, S. 905). Повторение Шуленбургом этого выражения (7 июля 1939 г. Риббентроп сообщил Аттолико, что он дал указание Шуленбургу вновь «подбросить эту идею» Сталину) позволяет заключить, что оно часто употреблялось на совещаниях в Берлине, посвященных планированию сближения! Из того же письма Шуленбурга Шлипу было видно, на­сколько посольство мало знало о том, что в действительности происхо­дило в Берлине и в какой растерянности оно ожидало возвращения Кёстринга и Типпельскирха, от которых надеялось получить информа­цию.

947

Андросов. Накануне..., с. 106.

В частном письме Шуленбург писал в Берлин, что Москва в эти жаркие дни является «центром мировой политики. Нас заваливают длинными телеграммами; шифровальщики буквально выбиваются из сил. В конце недели сюда прибывают военные миссии англичан и фран­цузов. Их переговоры будут очень трудными. Я им не завидую!.. Я на­деюсь, что войну можно все-таки предотвратить. Однако сегодня все так перепуталось, что никто не может с уверенностью сказать, что при­несет следующий день. Ничего не остается, как надеяться на лучшее!!! Стараюсь сохранять чувство юмора, хотя это не всегда удается. Так много всего, что может привести в отчаяние. Но ничто не поможет! На­до вещи принимать такими, каковы они есть, а не такими, какими мы хотели бы их иметь» [948] .

948

Шуленбург — Алле фон Дуберг, 7 августа 1939 г. (Nachlass, S 1/2, 2/1).