Пакт. Гитлер, Сталин и инициатива германской дипломатии. 1938-1939

Фляйшхауэр Ингеборг

Инструкции Шуленбурга также предусматривали, что он «затро­нет широкий круг проблем (Япония, Польша, германо-советские пере­говоры)», перечисленные в не отосланной послу обширной инструкции! Шуленбург не захотел их обсуждать и, как он писал, до такого далеко идущего «разговора дело не дошло».

Согласно записям Астахова [769] , после вступительных замечаний о дополнительных немецких пожеланиях, касающихся сырья, Шулен­бург сразу же перешел к вопросу политических отношений. Астахов, в частности, отметил: «Шуленбург сказал, что все в министерстве ино­странных дел, в том числе и Риббентроп, ждут ответа на вопрос, затро­нутый Вайцзеккером в разговоре со мною, и рассчитывают, что я им сообщу ответ. Шуленбург уверял, что беседу Вайцзеккера со мной надо понимать как первую попытку германского правительства к обмену мнениями об улучшении отношений. Германское правительство не ре­шается пока идти в этом направлении дальше, опасаясь натолкнуться на отрицательное отношение с нашей стороны. Конфиденциально, ссы­лаясь на свою

беседу с Риббентропом, Шуленбург уверял, что атмосфе­ра для улучшения отношений назрела... Шуленбург настойчиво подчеркивал, что министерство иностранных дел ждет нашего ответа, прежде чем делать новые шаги. Сам Шуленбург задерживается на не­которое время в Германии, рассчитывая на прием у Гитлера». Его на­дежды не оправдались.

769

Телеграмма Астахова в Народный комиссариат иностранных дел от 17 июня 1939 г. («Год кризиса», т. 2, с. 38).

На самом деле Шуленбург, как обычно, сказал Астахову больше, чем указал в своей записке. По возвращении в Москву он рассказал сво­им сотрудникам и итальянскому коллеге, что разговоре Астаховым вел преимущественно «в личном плане» и «косвенным путем сообщил Со­ветскому правительству больше, чем был официально уполномо­чен» [770] . Очень откровенно говорил он с Астаховым о германо-советских отношениях и кое-что сообщил о своей собственной инициативе. Шуленбург уведомил, что Берлин готов сотрудничать с СССР в пределах возможного, и дал понять, что «лично он приветству­ет требование наркома «политической базы», но что СССР следует от­казаться от позиции недоверия и, наконец, объявить свои условия». В связи с этим посол подтвердил итальянскому коллеге, что в Берлине он прежде всего обсуждал возможность превращения действующего «со­глашения о нейтралитете» (Берлинский договор) в «пакт о ненападе­нии». Проводить Шуленбурга в Москву на вокзал прибыл Астахов. В многозначительных выражениях Шлип информировал об этом Риб­бентропа и Гитлера [771] .

770

Инициатива Шуленбурга ввела ученых в заблуждение. Напри­мер, Вебер (Entstehungsgeschichte, S. 195) задавался вопросом, «не по личной ли инициативе Шуленбург форсировал германо-советские от­ношения», и объяснял замеченное им «противоречие» тем, что посол, «выполняя расплывчатые и туманные указания Риббентропа, придал им дипломатически более искусную и конкретную форму».

771

Запись Шлипа от 26 июня 1939 г. с припиской: «Отправлено в Оберзальцберг, d. 28/6.12.25» (РА АА, Pol. 1163, AZ: Politik 3, Bd. 1, D536841).

Вопрос о германо-советском договоре Шуленбург обсуждал в Бер­лине с компетентными специалистами. Поинтересовался он и мнением своего предшественника в Москве Рудольфа Надольного. В центре бе­седы Шуленбурга с Надольным на этот раз стоял вопрос о рамках дейст­вия и возможном расширении Берлинского договора. Надольный одобрил намерения Шуленбурга подвести под германо-советские отно­шения твердую договорную основу. После английского заявления о га­рантиях ему виделась возникшая на горизонте угроза второй мировой войны. По его мнению, «в случае немецких посягательств Польша не покорится и коридор не уступит. Тогда Гитлер введет войска и, усмирив Польшу, пойдет дальше на Россию, чтобы затеряться средь русских просторов. Большевизм, вероятно, перестанет существовать, нов ко­нечном итоге наступит мир». А «посредничать или диктовать» этот мир будет уже Англия [772] .

772

Nadolny. Beitrag, S. 297.

Исходя из подобных предположений, Надольный по просьбе Шу­ленбурга проанализировал содержавшиеся в Берлинском договоре воз­можности и обсудил вопрос в министерстве иностранных дел [773] . Он пришел к выводу, что формально договор остается в силе, несмотря на политическое отчуждение обеих сторон. Его действенность зависела от воли партнеров. Но в связи с этим возникал вопрос, а не мог бы этот до­говор сделать недействительным англо-русское соглашение о взаимо­помощи. Статья 2, в которой подтверждался нейтралитет обеих стран в конфликтных ситуациях, показалась Надольному для этого не подхо­дящей, так как она ставила нейтралитет в зависимость от решения од­ной стороны относительно миролюбия или агрессивности другой. Поэтому он предложил изменить ее следующим образом: «При конф­ликтах одной из договаривающихся сторон с третьим государством вторая сторона будет соблюдать нейтралитет. Если, по ее мнению, конфликтом затрагиваются и ее интересы, то в соответствии со статьей 1 она вступает с другой стороной в контакт». Статья 1 Берлинского до­говора предусматривала поддержание дружеских контактов с целью согласования всех вопросов, касающихся совместно обеих стран. Здесь, по мнению Надольного, была заложена более благоприятная возмож­ность «сорвать английские усилия».

773

Письмо Надольного Шуленбургу от 4 июля 1939 г. (ADAP, D, VI, Nr. 614, S. 706-707).

Затем

Надольный обсудил мнение Шуленбурга о том, «что с рус­скими следует заключить пакт о ненападении». Однако Надольный считал, что статьи 1 Берлинского договора было достаточно, «чтобы ох­ватить все конфликтные ситуации», и что с точки зрения «тактики опи­раться на уже существующее соглашение, вероятно, даже лучше, чем стремиться к новому и тем самым признать отсутствие каких бы то ни было обязательств». Было бы вполне допустимо в преамбуле будущего экономического договора, сославшись на статью 1, указать на все за­трагивающие обе стороны вопросы. При таких условиях Надольный не видел причин бояться англо-советского соглашения и препятствовать его заключению. «Пока Берлинский договор имеет юридическую си­лу, — говорил он, — Советское правительство может заключать какие угодно союзы, однако против нас идти права не имеет, а, напротив... должно с целью дружеского согласования поддерживать контакт... Именно этому, а не заключению соглашения с англичанами следует уделить внимание».

Что касается Польши, «то русские, — по мнению Надольно­го, — желали бы себе, по крайней мере в Европе, мира и безопас­ности. Больше всего они боятся нас. Их вступление в коалицию с англичанами, если дело дойдет до этого, обусловлено прежде всего этим страхом, а не желанием войны или заинтересованностью в нарушении целостности Польши... Защищающий от всяких случай­ностей союз с Англией и одновременно какой-то инструмент, по­зволяющий избежать военных последствий этого союза, были бы СССР милее всего. Ну что ж, такой инструмент содержала статья 1 Берлинского договора. Главное — это захотеть ее применить... В остальном советские люди вполне могут согласиться на английские предложения о пакте». Надольный настоятельно рекомендовал Шуленбургу идти этим путем. «Мне кажется, — сказал он, — добить­ся такого результата, дорогой Шуленбург, — вот ваша задача. Она трудна, возможно, даже невыполнима. Но ради нее стоит потру­диться».

Подобное международно-правовое толкование Берлинского дого­вора совпадало с представлениями Шуленбурга. Характер его отчетов позволяет заключить, что для него было важно не мешать англо-франко-советским переговорам, а дать им уверено завершиться, одновременно дополнив германо-советским пактом, который Гитлеру придется соблюдать именно ввиду обязанности западных стран оказывать содей­ствие СССР. В таком случае была надежда, что СССР в силу своих двойных договорных обязательств окажется в состоянии обуздать Гит­лера, если он решит выступить против Польши.

Во время совместного пребывания в Берлине военный атташе гер­манского посольства в Москве информировал начальника штаба вер­ховного главнокомандования вермахта Кейтеля о положении в Советском Союзе. Предметом обсуждений, по всей видимости, являлся и вопрос о взаимопонимании с Россией [774] . Кёстринг считал, что сде­лать Россию военным противником Германии было бы крайне опасным легкомыслием. Расчеты на то, что на безлюдных и непроходимых про­сторах русского восточного фронта японцы смогут оказать германским войскам действенную помощь, он отвергал как весьма сомнительные.

774

Аргументы Кёстринга упали, как видно, на благодатную почву. По сообщению лондонской «Дейли экспресс», с середины июня 1939 г. генеральный штаб также стал настаивать на соглашении с Россией (Dallin. Russia, p. 35).

Кейтель посчитал его информацию настолько важной, что немед­ленно позаботился о встрече Кёстринга с Гитлером. Кёстрингу следова­ло в сопровождении главнокомандующего сухопутными войсками Браухича без промедления отправиться в Бергхоф и представиться Гитлеру. Таким образом, у него появилась возможность компенсиро­вать свое отсутствие на докладе 10 мая. Кёстринг отметил, что «Гитлер принял очень любезно, пригласил на завтрак. Затем последовал почти двухчасовой доклад, во время которого Гитлер дал мне спокойно выго­вориться, но со своей стороны даже не намекнул на собственные планы относительно России. Мое очень обстоятельное описание происшедше­го после чистки упрочения внутреннего положения в России, развития экономики он слушал некоторое время, не задавая вопросов, но затем внезапно попросил рассказать ему о Красной Армии» [775] .

775

Теske. K"ostring, S. 135f.

В ходе этой беседы Кёстринг упомянул кинофильм, в котором были запечатлены военные парады на Красной площади за несколько лет. Он содержал наглядный материал о внушительных советских военных до­стижениях за этот период. Кинофильм, позднее показанный Гитлеру, в немалой степени способствовал формированию у него знакомого нам восхищения Сталиным («Я совершенно не знал, — говорил он, — что Сталин такая симпатичная и сильная личность!»). По мнению Кёстринга, с этого начался «дружелюбный» период сближения двух дикта­торов [776] .

776

Геббельс подтвердил данную точку зрения. 15 марта 1940 г. он записал, что Гитлер однажды увидел Сталина, «в каком-то кинофиль­ме и сразу же проникся к нему симпатией. С этого, собственно говоря, и началась германо-русская коалиция» (Tageb"ucher, 1,4, S. 75).