Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
Девушка подошла и встала на четвереньки.
– Что, уехали? – спросила она вполголоса.
– Тебя как зовут? – забыл спросить, – проговорил, пытаясь протиснуться дальше, Андрей.
– Анна. – Она помогла ему, вытянула за плечи. Затем посадила, подсунув под спину сиденье.
– Иди, Анна, на дорогу, останавливай всех подряд: самим нам отсюда не выбраться, – сказал майор, морщась от боли.
Машины проезжали мимо: из-за сумерек никто не замечал перевернутую "победу". Промчалась "скорая помощь" в сторону города. Анна выбежала на дорогу и замахала обеими руками, но та устрашающе взвыла и пронеслась, не сбавляя скорость. Наконец ей удалось остановить старенький "москвич",
– Тихо, не так быстро… – Он весь взмок и побелел при этом.
Перед самым городом мужик спросил:
– Может, заедем в ГАИ сообщим?
– У меня машина не зарегистрирована: что так отберут, что так… – отвечал Андрей, он пребывал в каком-то полусне: все предметы ему представлялись преувеличенно значительными и большими. Боль притупилась: мужик вез аккуратно, и "москвич" почти не трясло.
– Тогда так, завтра с шурином поеду назад, мы ее попробуем оттащить к себе в деревню, – сказал водитель, подумав. – Если до того не растащат… А там поправишься – заберешь ее.
Мужик назвал деревню и район.
– Я тебе запишу, – пообещал он. Андрей поблагодарил и опять погрузился в дремоту.
Владелец "москвича" знал только областную больницу – туда он их и привез.
Андрея долго не принимали без "полиса", но тут вышел в марлевой повязке под носом, весь забрызганный кровью, огромный, как мастодонт, ушастый, жизнерадостный дежурный травматолог и распорядился везти майора на рентген. Анна отдала сумку с вещами, они не успели даже проститься.
После рентгена его, уже раздетого, подняли на лифте в операционную. Там травматолог поставил ему несколько уколов и куда-то ушел. Нога начала неметь, деревенеть, ее словно распирало льдом. Вернулся он с ручной дрелью, гаечными ключами и плоскогубцами.
– Зачем ключи? – спросил Андрей.
– Ремонтировать тебя будем, – ответил доктор. Подошла сестра, спросила: "Позвать санитаров, чтобы переложили?" – "Зачем? – на каталке сделаем". – Он приподнял двумя руками ногу, а она подсунула брезентовую шину. Смазали до колена черной от йода салфеткой в зажиме, передавая его друг другу. Затем, закрепленной в дрель, спицей врач просверлил насквозь голень Андрея, торчащие из ноги концы вставил в ржавую скобу, затянул болты, откусил плоскогубцами лишнее и скомандовал везти его в палату.
В палате они включили свет и разбудили всех, кто там находился. Врач, две сестры и один ходячий больной переложили Андрея с каталки на свободную кровать. Травматолог привесил ему на ногу через блок гири, и все ушли.
Несмотря на тупую боль в ноге, на то, что ее тянуло и выкручивало, к тому же она замерзла, Андрей тут же заснул.
Как только ворота за Андреем были закрыты, Борисыч крепко задумался: то ли ему забраться в кладовую и отпить немного медового вина из бутыли – не маленькой, что была в шкафу, а большой, из которой пополнялась маленькая, – то ли отправиться на поиски выпивки куда-нибудь еще? Отливать из бутыли становилось небезопасно, так как в вино приходилось добавлять воду, и Валера уже заметил странное превращение, – правда, решил, что оно происходит с ним самим. "Вроде я всю технологию выдержал, – пробормотал он на днях, наполняя третий стакан. – Ну-ка, Борисыч, ты попробуй. Или я достиг совершенства, и вино меня уже не берет?" Борисыч с серьезным видом, отставив мизинец, пригубил, "пожевал", как при дегустации, сказал: "Отличное
Борисыч уже принял составленное им самим лекарство, туда вошли: слитые из рюмок водка и пиво, пузырек муравьиного спирта и еще какая-то жидкость из аптечки, с надписью "наружное для Порфирьевой", которую он там заприметил дней пять назад. Он слил все в один стакан, чтобы приглушить резковатый оттенок "наружного" – однако после коктейля ему стало еще хуже. "Не надо мешать!.." – грозил он сам себе пальцем, мужественно борясь с рвущимся наружу "наружным".
Идти тоже было некуда. Неожиданно он вспомнил, как гуру говорил Сидхайке, будто у Семена запой, поэтому ему больше в долг не давать. (Добраться до самогонки было невозможно: она хранилась в шкафу под замком.) И вот, не питая особых надежд, но и не теряя окончательно веры, Борисыч отправился к Семену.
Семен жил на другой улице в обычном бревенчатом пятистенке. Борисыч толкнул калитку, увидел хозяина и сразу все понял: тот сидел на крыльце и пытался вытряхнуть последние капли из бутылька, в котором, судя по этикетке, когда-то был одеколон. Борисыч помог ему подняться и спросил на всякий случай:
– Что, совсем ничего не осталось?
Семен был просветленно пьян, как может быть пьян русский человек на пятый день запоя, поэтому он только восторженно покрутил головой. Глаза его напоминали двух божьих коровок и выражали примерно столько же. Борисыч мрачно вздохнул, хотел спросить еще что-то, но посмотрел на Семена и передумал: и так каждое слово давалось с трудом.
– А Махатман?.. больше?.. не даст? – спросил Семен не сразу, а с паузами между словами.
Борисыч задумчиво покачал головой.
– У кого можно взять, а? Семен? – спросил он, и они стали перебирать места, где была вероятность раздобыть выпивку – вернее, перебирал Борисыч и предлагал Семену, а тот пошатывался и неизменно крутил головой.
– А у Любастры?
– она же твоя сестра… – Семен продолжал сиять, но завертел головой отрицательно.
– Пошли сходим. – Любастра работала в деревенском магазине. Семен с той же готовностью кивнул, и они двинулись в путь.
Идти было еще тяжелее, чем говорить: словно они в буран, держась друг за друга, брели по колено в снегу. Их постоянно сносило назад или в сторону, они падали под ударами стихии, но поднимались и продолжали движение. (Падал Семен, а с ним и Борисыч, который пытался удержать его на ногах.)
– Только ты сам зайдешь, – сказал Борисыч, – мне она точно не даст… После того…
Он как-то одним жестом сумел передать, что подразумевал, а именно поход в магазин в голом виде. Семен и с этим согласился. Его более трезвый товарищ остался за дверью, он же по стенке вошел внутрь.
В магазине были покупатели, там слышались голоса. Как только появился Семен, все сразу стихло.
– А че твой мудист не заходит? чего это он прячется: стесняется, что ли? – ишь стеснительный какой исделался! – услышал Борисыч язвительный голос Любастры и удивился: как она могла его увидеть? В окно, наверно…
– Любань, нам водки для конпресса… Маришке конпресс надоть… – начал вспоминать Семен речь, которой научил его Борисыч.
– Это твой йох тебя подослал? Ему конпресс на одно место надоть, а не Маришке! – дальше Саня ничего не мог разобрать, потому что от крика продавщицы зазвенели стекла – или в голове так отдалось. Услышал только, когда открылась дверь: – Залупу вам на воротник, а не конпресс!..