Паломничество с оруженосцем
Шрифт:
– Нет, кое-что смутно припоминаю…
Уже поздно вечером, когда утомленный разговором Борисыч заснул, к ним в палату привезли нового пациента с забинтованной головой. Положили его на свободную кровать, согнав с нее жену Зинатулы. В двух местах на повязке алели пятна крови, лицо было бледным, как мел. Операционная сестра сказала, что у него черепно-мозговая травма – пьяный упал с "чертова колеса", – сделали трепанацию, но до утра, скорее всего, не доживет.
– А почему с головой накрыли? – спросил сонным голосом Митрич.
–
Однако утром объявили: что сегодня воскресенье, поэтому лифт чинить некому, морг тоже не работает, санитаров опять нет, но как только появится возможность, труп перенесут в подвал.
– Ну вот, теперь нам жмурика подселили, – резюмировал Митрич.
Саня проснулся позже других, окинул очумелыми со сна глазами мертвое тело под простыней. С минуту глядел с осуждением, а потом спросил:
– Завтрак был?
– Как быстро мы к бардаку этому привыкли, – принялся рассуждать Митрич, очищая банан. – Раньше, чтобы со мной в одной палате жмурика положили – да начмед сразу бы по шапке получил! А сейчас сижу, ем банан – и ничего, как будто так и надо.
– А ты-ты не ешь п-п-при мертвом, – сказал Зинатула, который, оказывается, заикался. Он отправил жену высыпаться домой (всю ночь она провела на стуле возле его постели), сам же пребывал в прекрасном настроении, о чем можно было судить по бодрым модуляциям в голосе.
– Был бы он живой, я бы при живом ел, а то, вишь, мертвый – не могу же я его оживить, – возразил ему Митрич.
После завтрака к ним в палату зашла та самая медсестра Люба, героиня поэмы, в коротком халатике, танкетках и желтых гольфах, облегавших круглые икры. Колупая маникюр, остановилась перед трупом.
– Любань, устроили тут мертвецкую, понимаешь, – пожаловался ей Митрич. – Ты что же клистир не вставишь Николаю Кузьмичу? – Николай Кузьмич был завотделением.
– Отстань, Митрич, без тебя тошно.
– Вот бы наколдовать-наколдовать, чтобы он встал, и сам в подвал пошел, – сказал Митрич.
– Тьфу, на тебя, Митрич, – сказала Люба. – Не хорошо смеяться.
– Почему не хорошо? Сразу видно, человек он был жизнерадостный: любил карусели. Сейчас нас, наверно, слушает и радуется, что не к каким-нибудь кунгутам попал, а к веселым людям.
Люба прошла по проходу между кроватями, чтобы получше разглядеть побуревшие бинты на голове у покойника, повязка в том месте выступала из-под простыни. И тут Зинатула, как только она приблизилась к его кровати, провел ладонью по ее голой ноге. Девушка даже вскрикнула.
Вдруг он резко нажал на тормоз, они чуть не ткнулись лбами в стекло.
– Ты так машину разобьешь, – сказал Андрей.
– Нехорошее название… – сказал Саня.
– Ну, так нельзя, – воскликнул Андрей. – Ты что, такой мнительный. Что ж теперь от каждого куста будем шарахаться?
– Может, назад поедем? – повернулся
– Обычное название, – сказал Андрей и серьезно добавил: – Бестемьяновка значит «без темья», «без темени», то есть без головы, бес тут ни при чем. Я пошутил, Саша, не сходи с ума.
– Ничего себе шуточки! – закричал Борисыч. – Я два года ни разу колесо не пробивал! Ну, не два – один, а тут на ровной дороге, только сказал… Тьфу-тьфу-тьфу. – постучал кулаком себя в лоб Саня. – А как ты узнал, что там Этот сидит?
– Ничего я не знал, просто совпадение.
– Красные шары – тоже совпадение!
– Он альбинос, болезнь такая: недостаток пигмента в организме – ничего тут сверхъестественного нет, – говорил, как можно убедительнее Андрей.
– А почему он рожу состроил? Нет, все равно, слишком много совпадений!
– Саша, бывает и не такое. Но мы всегда должны в своих выводах руководствоваться разумом, даже если все вокруг начнет проваливаться и противоречить нашим выводам. Это единственное на что мы можем опереться, чтобы не попасться в расставленные Им ловухи.
– Ну вот, опять – ловухи! – воскликнул в каком-то отчаянии Борисыч. – Тебя не поймешь, когда ты серьезно, а когда шутишь. Так было или нет?
– Было, но только не то, что ты думаешь.
– А что! что! – закричал Борисыч и ударил ладонями по рулю. – Что за игрушки, блин! Кто это был!
– Ну не знаю я! – закричал и Андрей, и добавил уже спокойнее: – Правда, не знаю – серьезно.
– Человек или нет?
– Скорее всего, человек.
Саня сидел с минуту молча, уставившись на дорогу, потом сказал:
– Ладно, поехали. – И они тронулись дальше.
Вскоре показались коровники с выбитыми окнами.
В деревне, куда они приехали, было две улицы, в центре ее виднелась свежая, из темного кирпича церковь, с гранеными, зелеными куполами.
– Лучше б дорогу сделали… – бурчал Борисыч. Он выбрал ближнюю улицу и поехал по ней.
Навстречу им попался человек в рясе.
– Тьфу ты – поп! А, все равно уже… – проговорил Борисыч обречено.
Они проехали еще немного и увидели второго, в таком же одеянии, запрягавшего во дворе лошадь.
– Э, да тут как бы не монастырь, – сказал Борисыч. – Здесь мы навряд ли что-нибудь соберем.
Путешественники остановились напротив магазина, на небольшой площади. Через дорогу зияли развалины бывшего клуба: на стене рядом с пустым проемом двери еще сохранилась облезлая вывеска. Не хватало также рам в окнах, простенков, а на крыше – кровли; внутри из-под обвалившейся штукатурки выглядывала деревянная арматура, висели провода и балки. Дальше улица поворачивала направо, а прямо, в тупике, из-за высокого зеленого забора сверкала, как игрушка, яркими красками новенькая церковь. За ней по одну сторону поднимался березовый лес, а по другую виднелись свежеструганные стропила недостроенного дома.