Память льда
Шрифт:
Бог исчез, а душа Итковиана начала заполняться болью всех жертв капастанской бойни. Он принимал абсолютно каждого, ибо был не вправе никого отвергать. А души все несли и несли ему свою память, полную страданий, надежд, любви, разочарований. И каждый отдавал воспоминания о страшных последних мгновениях жизни. Несокрушимый щит чувствовал вкус железа, запахи огня и дыма. И конечно, запах праха… Кто-то завершал свое земное существование с благочестивой молитвой на устах, кто-то посылал проклятия всем богам. Иные умирали молча. Десятки тысяч душ, боль которых Итковиан принял в себя.
«Я
Лавина чужого горя грозила опрокинуть Итковиана, однако он не сдавался. Он без устали дарил душам мир, очищая их от боли, дабы они отправились… куда? К стопам бесчисленных богов? В мрачные владения Худа? В пропасть Хаоса? Это уже зависело не от него. Он всего лишь выполнял свой долг, вызволяя эти души, пойманные в ловушку собственных мучительных смертей.
«Ты — несокрушимый щит, — мысленно твердил он себе. — Ты обязан стоять до конца. Освобождать души, провожая их в дальнейшее странствие. Такова суть принесенных тобой клятв. В свое время ты добровольно вызвался ходить среди мертвых и дарить им успокоение. Ты — целитель изломанных, сокрушенных душ. Без тебя смерть становится бессмысленной, а отсутствие смысла — величайшее преступление против настоящего и грядущего. Держись, Итковиан… будь стойким».
Но у Итковиана не было бога, к которому он смог бы прислониться и попросить о помощи. Он, смертный, взвалил на себя ношу, которая была по силам только богам.
«Пусть так. И все равно я не имею права сдаваться. Боги, услышьте меня. Я могу не быть вашим. Но ваши павшие дети — они мои. Так узрите же, что скрывается за моим холодным лицом. Узрите!»
Среди воцарившейся на площади звенящей тишины Итковиан медленно опустился на колени. Он по-прежнему сжимал в руках обезображенный труп Рат’Фэнера. Для Парана этот командир «Серых мечей» стал средоточием всех мировых скорбей. Капитан знал: подобное зрелище уже никогда не изгладится из его памяти.
Вряд ли те, кто наблюдал странное поведение Итковиана, догадывались о страшной буре, бушевавшей у него внутри… Несокрушимый щит долго стоял на коленях, а затем развязал тесемки шлема и снял его. Потные волосы приклеились ко лбу. Итковиан склонил голову. Труп в его руках зримо превращался в пепел.
Парану показалось, что несокрушимый щит перестал дышать. Он испуганно метнулся к Итковиану, обхватил его за плечи и хорошенько встряхнул:
— Не вздумайте делать вторую глупость, Худ вас побери! Не для того я с таким трудом добирался в Капастан! Поднимайтесь, пленник чести!
Голова Итковиана вздрогнула. Он не то вздохнул, не то всхлипнул.
«Боги, ваши бессмертные глаза видели все это. Но вы не сделали ни шагу. Вы не откликнулись на мой крик о помощи. Почему?»
— Эй, Молоток, быстрей сюда! — крикнул Паран, обернувшись через плечо.
Пока целитель бежал к ним, Итковиан отыскал Парана глазами, медленно поднял руку.
— Не знаю, каким образом, но вам удалось вернуть меня, — сказал он, преодолевая смятение.
Капитан заставил себя улыбнуться:
— Ничего удивительного. Вы же — несокрушимый щит.
— Да, — прошептал Итковиан. «Но не думай, малазанец,
— А знаете, я чувствую изменения в воздухе, — заметил Паран, пытаясь перехватить взгляд Итковиана. — Он… он очистился.
«Ты прав, малазанец. Но моя миссия еще не завершена».
Ворчун вполглаза следил, как малазанец и его целитель о чем-то говорили с командиром «Серых мечей». После всех этих безумных дней туман, окутывавший его мысли, наконец-то начал рассеиваться. Теперь можно было хорошенько обмозговать произошедшие с ним перемены, но вот о них-то ему как раз думать и не хотелось. Перемены пугали Ворчуна.
Что-то произошло с его глазами. Он и раньше не жаловался на зрение, однако теперь стал просто невероятно зорким. Любое движение, даже самое незначительное или далекое, привлекало его внимание, заставляло насторожиться. Он сразу определял, но не разумом, а на уровне инстинкта: одно совершенно не важно, а другое заслуживает внимания; это может стать потенциальной добычей, а вот это представляет собой угрозу.
Ворчун ощущал каждую свою мышцу, каждую связку и кость, мог сосредоточиться на любой из них отдельно от других, достигая такой чувствительности, которая даровала абсолютный контроль над своим телом. У него обострилось пространственное восприятие. Если понадобится, он мог теперь бесшумно пройти по густому подлеску, не хрустнув ни одной веточкой. Ворчун обрел способность застывать на месте и оставаться в таком состоянии столько, сколько ему было нужно.
Однако изменения не ограничивались одними только телесными ощущениями. Ворчун вдруг почувствовал в себе жестокость хищника. Он понял, что способен убивать с холодной неумолимостью, без тени сомнения или сострадания. И это открытие страшило его больше всего.
«Смертный меч Тигра Лета. Да… Трейк, я чую твою близость. Я знаю, чтo ты сделал со мной. Проклятье, можно было сперва хотя бы спросить, согласен ли я».
Ворчун оглянулся на своих солдат, зная, что точно такие же перемены произошли и с ними. Ужасающая истина. Изменились все, кроме Каменной. Она избрала себе древнего бога, которому служит Керулий.
«Ну, хоть это радует. Не хватало только, чтобы она преклонила передо мной колена. Молодец девчонка».
Почувствовав на себе его взгляд, Каменная повернулась. Ворчун подмигнул ей. Женщина поморщилась, и в глазах ее мелькнула тревога.
«Ее пугает жестокий убийца, таящийся во мне. Боги милосердные, да я и сам его боюсь».
Каменная помешкала, но все же подошла к нему:
— Как дела, Ворчун?
— Такое чувство, будто я только что проснулся.
— Очередной запой кончился. Пора трезветь.
— А что со мной было?
— Ты разве не помнишь?
— Вроде помню, но… что-то я не слишком доверяю своей памяти… Мы обороняли наш дом, и это было паршивее, чем оказаться между ног у Худа… Еще помню: тебя ранили. Ты умирала. Тебя спас малазанский целитель… А это Итковиан, и жрец-предатель только что рассыпался в пыль прямо у него в руках… Командиру «Серых мечей» не помешало бы хорошенько вымыться.
— Худ побери, Ворчун! Теперь я тебя узнаю. А я уж думала, мы тебя навсегда потеряли.