Память льда
Шрифт:
На дворе Итковиан остановился и прислушался. Со стороны площади Джеларкана еще доносились звуки сражения. Во всех остальных местах было тихо, и тишина эта потрясла его сильнее, чем недавняя какофония осады.
«Дорогой Фэнер, дай мне ощутить радость победы».
Он спустился по скользким ступеням, прошел по усеянному трупами пандусу и выбрался на улицу. «Серые мечи» молча шли следом. На этот раз им никто не противостоял. И тем не менее путь к Невольничьей крепости оказался долгим. Солдатам Итковиана приходилось сражаться с тем, что видели их глаза, обоняли носы
«Пусть меня именуют несокрушимым щитом. Я капитулирую перед тем, что меня окружает. Сам воздух здесь пропитан горем. Мертвый воздух, заполняющий мертвый город. Те, кому суждено выйти из подземелий, не раз пожалеют, что дожили до этого дня».
Путь к Невольничьей крепости пролегал между кладбищами. Итковиан бросил взгляд на место, где «Серые мечи» отчаянно бились с тенескариями. Все оставалось по-прежнему, и этот холм из тел ничем не отличался от множества других холмов. Как и обещал Брухалиан, ни один булыжник не уступили врагу без боя. Небольшой город сделал все, что было в его силах. Паннионцы еще вчера считали, что полностью овладели Капастаном. Однако судьба порою делает странные повороты, сметая недавних победителей.
Теперь настал черед баргастов торжествовать победу. Они принесли возмездие, которого захватчики никак не ожидали.
«Нет, ни баргастам, ни нам нельзя упиваться победой, — вдруг подумал Итковиан. — И нас, и кочевников эта война толкает в пучину безумия. Мы должны удержаться сами и помочь удержаться им. Ужас приносит горе, но из горя рождается сострадание».
Первых баргастов они встретили на границе Даруджийского квартала. Те размахивали окровавленными кривыми мечами. Кровью были забрызганы и их белые от краски лица.
— Эй, защитники! — крикнул Итковиану рослый баргаст (судя по всему — их командир). На капанском наречии он говорил с сильным акцентом. — Вы рады, что мы вас освободили?
— Радоваться пока рано, — ответил несокрушимый щит, стараясь говорить как можно спокойнее. — В Невольничьей крепости находятся ваши соплеменники. Мы идем им на подмогу. Защитное магическое сияние вокруг крепости заметно ослабело.
Кочевник понял его слова по-своему:
— Да. Скоро мы увидим кости наших богов. — Темные глазки баргаста с любопытством разглядывали «Серых мечей». — А ты — предводитель племени женщин?
— Это капанки. Мы даже не подозревали, что они проявят в бою такую отвагу. Теперь эти женщины — полноправные солдаты «Серых мечей».
— Мы повсюду встречали тела ваших соратников, — оскалил зубы баргаст. — Будь они нашими врагами, мы радовались бы их гибели.
— А если они — союзники?
Все баргасты дружно сделали странный жест, быстро приложив тыльную сторону правой ладони ко лбу, а затем их командир ответил:
— Куда бы ни падали наши тени, они падают на тела убитых. Вы здорово нам помогли. Враг, с которым нам пришлось воевать, был слаб и надломлен.
— Меня это не удивляет. У паннионцев нет настоящей веры. Только слепое подчинение,
— Для нас честь идти рядом с вами.
Даруджийский квартал почти целиком выгорел. Обрушившиеся остатки домов загромождали улицы. По виду развалины почти не отличались друг от друга, но один дом все же привлек внимание Итковиана. Стены здания были странным образом искривлены. Чувствовалось, что его неоднократно пытались сжечь. Камни фасадной стены почернели от копоти. И все же стены и крыша дома уцелели. Все окна были надежно забаррикадированы.
— Ну и странные курганы возводят твои сородичи, — хмыкнул шедший рядом баргаст.
— Пока не началась война, это был обыкновенный жилой дом, — пояснил Итковиан, думая, что его спутнику не приходилось еще видеть четырехэтажных зданий.
— Вам лень выносить своих покойников за пределы города, — продолжал баргаст. — Вы считаете, что могильные курганы портят вид. Вам нравится, когда с городских стен видно далеко. А мы ни за что не станем жить рядом с мертвецами.
Удивленный словами баргаста, несокрушимый щит повнимательнее присмотрелся к дому и оторопел: баррикады в оконных проемах состояли из… трупов.
«Боги милосердные, и здесь тоже! Кому же понадобилось столь упорно штурмовать это здание, не считаясь с потерями? Склеп в четыре этажа!»
— Мы тут уже были, — пояснил ему другой баргаст. — Стены просто горячие, а из трещин сочится густая кровь.
Баргаст сделал причудливый жест, означавший отвращение. Рукоятка кривого меча звякнула по кольчуге, сделанной из монет.
— Клянусь костями предков, мы сбежали отсюда.
— А больше похожих домов вам не встречалось? — осведомился Итковиан.
— Таких — нет. Но мы проходили мимо одного богатого особняка. Его охраняли ожившие мертвецы. Стояли в карауле у ворот и на стенах. А в воздухе пахло колдовством, гнилым порождением некромантии. По правде говоря, нам не терпится поскорее убраться из этого города.
Несокрушимый щит почти не слышал баргаста. Тайный орден Фэнера провозглашал истину войны. Он не скрывал правды о жестокости, которую люди способны обратить против себе подобных. Это только кажется, что стратеги разыгрывают сражения на столах, где вместо равнин и гор — пергамент карт. Устав Ордена проповедовал сдержанность, учил, что к славе не следует стремиться вслепую, в основе ее должно лежать просветление и понимание. В безграничной реальности таилось обещание искупления.
Однако теперь подобная философия обернулась против Итковиана. Все представления, на которых строилась его жизнь, стремительно распадались. Несокрушимый щит ощущал себя зверем в клетке. Сквозь железные прутья его со всех сторон кололи острия копий. Выбраться оттуда было невозможно, ибо клетку построил он сам. Возвел сознательно, скрепив каждый прут словами принесенных им обетов. Итковиан понимал, что и сейчас он не имеет права разломать эти прутья и вылезти наружу. Пока он жив, сила принесенных обетов сохраняется. И придется нести свою ношу, не считаясь ни с чем.