Память сердца
Шрифт:
– Что это тебя через столько лет в деревню потянуло? Плохо живется в Москве? – ехидненько подковырнул он.
Я смотрел на него и поражался: «Надо же! Таких и время не берет!»
– Да, нет!.. Просто решил, между делами, приехать, родину повидать. Да и должок кой-кому отдать! Или вернуть…
Видимо, в моем голосе его что-то зацепило. Китайские глазенки округлились:
– Должо-ок?! Через столько лет? А где ж ты раньше был?
– В Москве. Кино снимал.
– Переслал бы с кем-нибудь или по почте…
– Думал, потеряют. Хотелось ему самому отдать, в глаза посмотреть. Хариз!.. Ты помнишь стог сена в лесу в
Он недолго думал. Вспомнил быстро:
– Вначале, может, догадывался. А позже узнал, что ты с отцом косил для своей клячи…
– Значит, знал!.. Ну а случай в Козловке, когда ты чуть лошадь не загубил? Оглобля, оборвав пеньку, будто тебя искала! Моталась то вправо, то влево!.. А ты, разинув рот, наверху стоял, пока мужики твою лошадь распрягали… Помнишь?!
– А-а-а!.. Это что, ты подрезал?.. Отец мне говорил: «Подумай, кому плохо сделал? Любое зло всегда отзовется!» Надо же!.. А я все думал: кто, за что?.. Если б знал, поджег бы!.. А это ты – «эвакуированный»!..
Я был удовлетворен: Хариз задавлен. «Умыт».
Неуклюже запрокинув руку, он почесал спину, потом грудь. Что-то упорно и мучительно хотел вспомнить:
– Неделю тому сон привиделся: вроде лошадь чего-то сено не жует… Бывает же! И все на той же опушке!.. Вот совпадение. К встрече, видать…
Я, не прощаясь, пошел от него. Метров через сто и почему-то оглянулся: Хариз все еще смотрел мне вслед.
Наверное, я во сне сегодня увижу отца своего – улыбающимся…
Мой сосед – «Омар Хайям»
Мой сосед по даче – простой, не очень хитрый человек, но не лишенный природного ума и мудрости, скажем, современный Омар Хайям частенько повторяет:
– У нас любят создавать трудности. А потом топчутся круг них, в затылке чешут, гадают, как их преодолеть. Создают институты, общественные организации, повторяющие и проверяющие друг друга. А те тоже по-своему кумекают, как выработать «общее мнение» и преодолеть «указанные трудности». Обмениваются опытом. А каждая общественная организация (у них же свои привилегии) создает свои трудности!.. И так сам черт не разберет, в чем дело?.. А дело вот в чем: увидел трудность, – размахнись во всю ширь и со всего плеча – трах!.. И указ по стране: «Все, что связано с такой-то трудностью, раз там нет никакого блага для народа, аннулировать к едрене матери! Стереть и забыть мигом – как нос вытереть! А пустошь, где была трудность, засеять русским душистым хлебом. Посадить цветы, на крайний случай»!
Затейливо выражается, афористично. Но что-то есть в этом! Или еще так:
– Нерадивых уволить без привилегий и тут же выпить на посошок «Пшеничной». Да за очищение поруганной совести – повторить! И… боле не закрывать глаза на вред, нанесенный народу всяким там Починкóм али пылким хранителем русской культуры Швыдким, а то еще пуще – главным попечителем родной медицины и социальной системы Зурабовым! Кес кё сэ на самом-то деле?! Починóк, член правительства Российского, а жену отправил рожать в Америку. Чтоб родила сына али дочь в американской упаковке, в евонной подданности! Это надо ж умудриться, «ихня мать»! Вот сволота!.. А знаешь, сколь у нас эрудированных надутых «популяризаторов», вроде как «насекомых, ползающих по телу матушки-России»? И все эти организации на невиданных зарплатах
Вы говорите, есть женщины в русских селеньях?.. А я скажу: и мужики – будь здоров! Мыслители, за Россию радетели.
Косьба – покос
Из вольной деревенской жизни мне чаще всего почему-то вспоминается косьба или, как ее еще называют – «покос». Когда косят хлеб – рожь там или пшеницу – это понятно. Это дело нужное и своевременное. Но проходит уборка как-то обыденно. «Уборка» – так надо. Как надо умыться, надо напилить дров, надо накормить скот – житейские будни.
А покос – нет! Его ждут год. К этому дню – «Петрову дню» – мужики косы да серпы ладят. Последние дни кукушка кукует.
Бабы готовят новый покосный сарафан, юбку из легкого материала – обязательно красочную, не похожую на прошлогоднюю. Об этом знают все и смотрят – какая на ком обнова. И опять: злобы и зависти нет, а только радость! Встретятся посередине улице с ведрами – одна с водой, другая до колодца еще не дошла – и судачат, кто в чем появится или уже «показалась – в новом покосном». Наряжаются накануне. Чтоб все видели! А не то завтра сглазят…
– А Настюха-то в этом году перещеголяла всех, вот молодец. Ты смотри! А Света-то, гля, туда же! Ну, озорница. А говорила: «Ездила в район несколько раз – и нет ничего». А сама достала-таки!..
– У ей песня новая: стихач Зинюр сочинил. Говорят, в Стешкиной бане разучивали. Дочка Розы – Макаровых, с того конца деревни прибегала, присылал ее кто-то за «решетом, которым воду переливают»…
– Это Махмуд, он всех эвакуированных разыгрывает: то за решетом, то копыто просит принесть коровье, – «вечером вернет». «А нет, – так утром обязательно сам занесет!..»
– Шутют все над эвакуированными.
– Учат их. А те не обижаются.
– А что обижаться-то, родители их сами над приезжими шутили когда-то. Все ж из деревни!.. Ой, заболталась, а корову-то и не поила! Побегла я. – Обернулась: – А-а ты-то что сделала?
– Да что мне замуж выходить, что ль? Прошлогоднее перешила. Добавила кой-что. А ты?
Подружка махнула рукой:
– Я не пойду, внучек дочка обещалась принесть. Дочка пойдет. Пущай!..
Это бабы. А мужики уже сложились, определились: кто деньги собирает, кто куда поедет, кто гармониста привезет. Кто – пожарную кадку с питьевой водой…
Косы у всех отбиты, наточены. Бруски соскоблены и в новых плетеных сумах. Рубашки покосные у жен еще с зимы приготовлены. Для всех членов семьи лапти новые из свежего лыка сплетены. Все мужики – в предвкушении праздника покосного. Даже дети готовятся на покос посмотреть: как косят, песни поют, гармоника играет…
А начинается покос традиционно: встали все в ряд – двадцать человек или боле. Сосчитались: «Первый, второй, пятый, десятый…» Раскинули руки, распределились, чтоб не касаться друг друга: получилось между косцами по полтора с лишним метра.