ПАПАПА (Современная китайская проза)
Шрифт:
Из шалаша у дороги высунулось улыбающееся лицо старика.
— Почтенный Чжун, ты поел? [33]
— Поел, — слабо улыбнулся он в ответ.
— Принесём жертву духу зерна?
— Принесём.
— А чья будет голова?
— Говорят… бросим жребий.
— Бросим жребий?
— А ты поел?
— Поел.
— А, сытый.
Больше никто не произнёс ни слова.
Деревья на горе росли так густо, что полностью закрывали небо, — а на склоне Чацзы — Семян чайного дерева — их было ещё больше. Некоторые стволы были обвязаны полосками бамбукового лыка — эти деревья шли на гробы. Жители деревни с детства должны были присмотреть себе на горе такое «дерево долголетия». Выбрав, они оставляли метку и возвращались к нему
33
Такой вопрос часто задают в знак приветствия, вместо «здравствуйте».
34
Жители горных районов провинции Хунань считают себя «потомками птиц». Культура этих народов разительно отличается от культуры «потомков драконов», населяющих район реки Хуанхэ.
Благородный муж должен сидеть с подобающим видом, стоять с подобающим видом и даже умереть с подобающим видом — умереть, не уронив своего достоинства. Пришло время умирать — умирай, какие могут быть к этому приготовления? Он взял кривой нож и решил подыскать подходящее место, где можно было бы вырубить острый деревянный кол, сесть на него и умереть, умереть с решимостью в сердце. Он видел, как люди умирали таким образом. Например, Хромоногий Лун из деревни Мацзыдун несколько лет назад: он харкал мокротой так, что не мог больше терпеть. После его смерти обнаружили, что, посадив себя на кол, он с такой силой вцепился пальцами в землю, что срыл перед собой слой дёрна. Но все знали, что он умер праведно — в муках, поэтому о нём сложили песню.
Портной Чжун выбрал небольшую сосёнку и руками, которые привыкли держать иголку и нитку, начал неумело стругать кол.
V
Сначала хотели принести в жертву духу зерна голову Бинцзая: убить это никчёмное существо — это всё равно, что избавить его от мучений. В жизни он ничего, кроме зуботычин, не видел, да и от матери такой, как у него, натерпелся. Но когда над головой Бинцзая уже был занесён нож, вдруг в небе прогремел гром, и все снова засомневались: неужели небо недовольно такой убогой жертвой?
Волю неба трудно распознать. Поэтому приготовили богатый стол с разными мясными блюдами и пригласили колдуна. Тот сказал: урожай плохой оттого, что петух-оборотень безобразничает — видите напротив Петушиную гору? Петушиная голова, которая смотрит как раз на два деревенских поля, и склевала просо.
Люди сразу стали говорить о том, что Петушиную голову надо взорвать. Но это дело затрагивало деревню Цзивэйчжай. Цзивэйчжай тоже была большой деревней с населением в несколько сотен человек. Вход в деревню украшала большая гранитная арка. Основным занятием жителей Цзивэйчжай было выращивание опиума, поэтому они были довольно зажиточными. Среди уроженцев деревни было несколько образованных людей: говорили, что кто-то стал писателем, а кто-то командовал войсками в Синьцзяне. Когда они возвращались в родные места, чтобы навестить родителей, то восседали в паланкине, который несли восемь человек.
На Новый год во всех деревенских дворах резали коров, и повсюду раздавалось коровье мычание. На этот зов стекались торговцы кожей. Рядом с деревней был колодец, там же росло большое камфарное дерево, под которым дети частенько играли маленькими камушками в шаньци — горные шахматы. Люди всегда считали это дерево и этот колодец символами мужского и женского начал, поэтому часто возжигали там благовония и просили небо о том, чтобы деревня пополнялась новыми жителями. В один год в деревушке родилось несколько девочек подряд, а ещё у одной женщины случился пузырный занос, [35] и все встревожились. Стали доискиваться причин, и кто-то сказал, что парень из деревни Цзитоучжай, проходя здесь,
35
Пузырный занос — редкая патология беременности, несовместимая с развитием беременности и рождением живого плода.
С тех пор две деревни стали враждовать между собой. Потом ещё кто-то говорил, что существует вековая кровная вражда между деревней Мацзыдун и деревней Цзивэйчжай, вину за которую потихоньку списали на змей. Это спорное дело было бездоказательным, и потому отложили его в долгий ящик. А у местных властей всё не доходили руки, им было недосуг приехать с расспросами.
Слухи о том, что в деревне Цзитоучжай собираются взрывать Петушиную голову, однако, находили подтверждение, что ещё больше раззадоривало жителей деревни Цзивэйчжай. Земля на их полях была плодородной, потому что удобрялась куриным помётом, как же можно было не беспокоиться о том, что взорвут Петушиную голову? Противники сошлись на горе, помахали руками и ногами, и парни из Цзитоучжай отступили.
В деревне по-прежнему было спокойно, всё шло своим чередом. То там, то тут вскрикнет петух, или послышится звон коровьего колокольчика, или из-под чьей-либо крыши донесётся женский голос, ругающий мужа, а затем всё снова погружается в безмолвие. Бинцзай, раскачиваясь из стороны в сторону, бил в маленький медный гонг. В кармане у него лежали кусочки батата, нарезанного соломкой, он вытаскивал по одному-два кусочка и разбрасывал их, чем привлёк двух собак, которые стали вертеться вокруг него. Он понимающе улыбнулся старой чёрной собаке со двора портного Чжуна и, повернувшись к двум банановым пальмам, громко крикнул: «A-а!» Последнее время он полюбил храм предков — возможно, помнил, что в день, когда ему хотели отрубить голову, ел там мясо. Поэтому он, низко наклонив голову, устремился туда, словно собираясь коснуться финишной ленты.
Несколько детей, игравших у храма предков, увидели его.
— Смотрите, драгоценный детёныш пришёл.
— У него нет отца, он ничей детёныш.
— Я знаю, он превращается в паука.
— Совсем не так, это его мать превращается в паучиху.
— Давайте заставим его кланяться нам в ноги.
— Нет, заставим его есть коровью лепёшку! Вонючую-превонючую! Ужасно вонючую!
— Ха-ха-ха!
Бинцзай, направляясь к ним, ударил в гонг, слизнул сопли и в сильном волнении позвал: «Папа».
— Кто твой папа? Тьфу! На колени!
Дети окружили его, схватили за уши и заставили опуститься на колени перед коровьей лепёшкой, ещё мгновение — и он коснётся её кончиком носа.
К счастью, подошли взрослые. Они были очень оживлены, и это отвлекло детей — те пошумели и разошлись. А Бинцзай всё ещё стоял на коленях, пока не сообразил, что вокруг уже никого нет. Тогда он поднялся, посмотрел по сторонам, пробурчал что-то, а потом яростно стал топтать ногами соломенную шляпу доули, [36] которую обронила одна из девочек; через некоторое время он, как ни в чём не бывало, догнал толпу людей и стал глазеть на происходящее.
36
Доули — букв. «шляпа на доу» (10 литров); соломенная шляпа конической формы, обычно — из пальмовых листьев.
Взрослые привели быка. Грязь с него уже смыли, и шерсть была чистой, а тазовые кости очень сильно выпирали. Морда быка, вечно жующего жвачку, была перемазана слюной и пахла сеном. Но Бинцзаю не было страшно — животных он не боялся.
Подошёл мужчина с большим тесаком в руке, воткнул его в землю, разделся до пояса и стал пить вино из большой чашки. Нож для Бинцзая был в диковинку. Тщательно вымытый, клинок светился серебристым светом, мягким и прохладным, притягивая к себе взгляды. Деревянная рукоятка ножа с вырезанным на ней орнаментом была натёрта тунговым маслом до золотистого блеска. По всему видно было, что удобней её не сыскать: кажется, нож вот-вот сам впрыгнет тебе в руку, чтобы — вжих! — и отсечь всё что угодно.