ПАПАПА (Современная китайская проза)

Янь Мо

В тот вечер на стройке возле дамбы зажглись три газовых лампы. От них исходил резкий белый свет, одна освещала площадку, где работали каменщики, одна — место, где женщины дробили камни. У большинства женщин дома были дети и хозяйство, поэтому они решили отказаться от полцзиня зерна и двух мао. У лампы осталось чуть больше десяти девушек. Они все жили далеко отсюда, поэтому, набравшись смелости, все вместе ночевали в мостовом пролёте — его с двух сторон забили досками, оставив небольшое отверстие для входа. Цзюйцзы иногда оставалась ночевать в пролёте, иногда ходила в деревню (в деревне жила её двоюродная сестра, муж которой подрабатывал в уездном городе и иногда не возвращался домой на ночь, тогда сестра звала её к себе переночевать). Третья же лампа находилась в мостовом пролёте у кузнечной печи, освещая старика, молодого парня и ребёнка. На площадке, где работали каменщики, раздавался стук молотков,

их зубила вгрызались в камни, то и дело отбрасывая огненные искры. Каменщики трудились в поте лица, наш каменщик снял с себя куртку, и его красная фуфайка горела, словно факел. Девушки же сидели у лампы, рассказывая друг другу истории. Иногда раздавался хохот, и тут же слышалось шушуканье, молоточки беспрестанно стучали по камням. В промежутках между доносившимися от них звуками слышалось журчание воды. Цзюйцзы отложила молоток, тихонько встала и направилась к речке. В свете лампы её тень на песке стала неестественно длинной. «Смотри, осторожнее, а то какой-нибудь холостяк украдёт!» — сказала одна девушка вслед Цзюйцзы.

Цзюйцзы быстро вышла из освещаемого пространства. Светящиеся лампы были похожи на маленькие мячики с шипами, их красноватые, едва заметные шипы никак не могли до неё дотянуться. Наконец она вновь вышла на свет. Ей вдруг захотелось пойти посмотреть, чем сейчас занимается Хэйхай, и, стараясь больше не попадать под свет ламп, она шмыгнула в тень первой мостовой опоры.

Она увидела очертания Хэйхая, который был похож на домового, белоснежный свет лампы освещал его голое, как будто покрытое глазурью тело. Казалось, что его кожа, с нанесённым на неё керамическим лаком медного цвета, была такой же упругой и прочной, её невозможно было повредить или проткнуть. Хэйхай будто немного поправился, теперь кожа не прилегала вплотную к рёбрам, как раньше. Впрочем, здесь не было ничего удивительного: каждый день в обед она приносила ему из столовой чего-нибудь вкусненького. Хэйхай редко ходил домой на обед, если только вечером уходил поспать, а иногда, возможно, и ночевал прямо здесь — однажды утром девушка видела, как он вылезал из-под моста весь в соломе. Хэйхай двумя руками качал меха, движения его были лёгкими и плавными, как будто не он приводил в движение меха, а меха раскачивали его. Его тело наклонялось взад-вперёд, голова была похожа на арбуз, плывущий по волнам; в его чёрных глазах, словно светлячки, вверх-вниз порхали два ярких пятна.

Молодой кузнец стоял у наковальни в привычной позе, опираясь обеими руками на рукоятку кувалды и наклонив голову набок — его единственный глаз смотрел в одну точку, он был похож на петуха, который вдруг о чём-то задумался.

Старый кузнец вытащил из печи раскалённое зубило, Хэйхай на его место положил затупившееся. Раскалённое добела зубило отливало зелёным. Старый кузнец положил зубило на наковальню, постучал по нему маленьким молоточком, молодой кузнец лениво поднял кувалду, размахнулся, будто это была не кувалда, а соломинка, и легонько ударил по зубилу. Во все стороны полетели яркие искры. Ударившись о каменную стену, они рассыпались на миллионы маленьких искорок и упали на землю, часть из них попала на слегка выпирающий живот Хэйхая. Они трещали и испускали жар. Мягко отпружинив и описав в воздухе красивую дугу, они исчезли. Ударив один раз молотком, молодой кузнец словно очнулся ото сна, его мышцы напряглись, и движения стали ускоряться, девушка увидела на стене прыгающую тень, в ушах отдавался стук кувалды: «бум-бум-бум». Молодой кузнец уже весьма искусно управлялся с кувалдой, и маленькому молоточку в правой руке старого кузнеца оставалось только постукивать по кусочку, лежавшему на наковальне. Молодой кузнец легко угадывал, куда нужно ударить кувалдой. Старый кузнец переворачивал зубило, и едва его взгляд и мысль касались того места, куда нужно было ударить, как туда сразу же ударяла кувалда молодого кузнеца, иногда даже опережая его.

Девушка, раскрыв рот, восхищалась мастерством молодого кузнеца, всё время поглядывая на Хэйхая и старого кузнеца. Самый ловкий удар Хэйхай воспринимал особенно равнодушно (он даже прикрыл глаза, дыша в такт мехам), а старый кузнец особенно болезненно, как будто молодой кузнец ударял не по зубилу, а по его авторитету.

Придав зубилу форму, старый кузнец отвернулся, чтобы его охладить. Он значительно посмотрел на молодого кузнеца, презрительно скривив вниз уголки рта. Молодой кузнец пристально следил за движениями мастера. Девушка увидела, как старый кузнец, вытянув руку, проверил воду в ведре, поднял зубило, осмотрел его, затем он согнулся, как креветка, и, не отводя взгляда от воды в ведре, как бы проверяя, легонько коснулся заострённым концом зубила воды. Вода в ведре зашипела, вырвалась тонкая струйка пара, окутав красный нос старика. Через некоторое время старый кузнец

вынул зубило. Поднеся его к глазам, он глядел на его кончик, словно хотел продеть нить в игольное ушко. На лице старика появилось довольное выражение, каждая его морщинка излучала радость. Он закивал головой, как будто получив ответ на свой вопрос, и полностью опустил зубило в воду. Шумно повалил пар, в пролёте образовалось маленькое облачко в форме гриба. Свет от газовой лампы стал насыщенно красным, всё как будто колебалось в дымке. Туман рассеялся, в пролёте снова стало тихо, Хэйхай по-прежнему, как во сне, качал меха, молодой кузнец по-прежнему стоял в раздумьях, напоминая петуха, лицо старого кузнеца по-прежнему было похоже на финик, его глаза блестели, как будто покрытые лаком, на руке у него всё так же был виден шрам, напоминавший навозного жука.

Старый кузнец достал ещё одно раскалённое зубило и проделал всё то же самое, но, когда пришло время закалять, его действия немного изменились. Старик проверил рукой температуру воды. Добавил холодной. Его лицо стало довольным. И когда он собрался опускать зубило в воду, молодой кузнец вдруг подскочил и молниеносно опустил правую руку в воду. Старый кузнец машинально опустил зубило прямо на руку молодому кузнецу. Из пролёта завоняло палёной кожей, ударив в нос девушке.

Молодой кузнец вскрикнул, выпрямил спину и, злобно скалясь, прокричал старику: «Мастер, уже три года!»

Старый кузнец бросил зубило в ведро, в ведре всё забурлило, пролёт снова затянуло паром. Девушке было плохо видно их лица, она только услышала, как старый кузнец сказал сквозь туман: «Запомни!»

Не дожидаясь, пока туман рассеется, она выбежала, закрыв рот руками, у неё в животе всё скрутило. Уже сидя у груды камней, девушка, сидящая рядом, подмигнув, спросила у неё: «Цзюйцзы, ты чего так долго, небось с тем пареньком на джутовое поле ходила?» Она ничего не ответила, не замечая насмешки девушки. Зажав двумя пальцами горло, она еле сдерживалась.

Раздался свисток, оповещающий о конце рабочего дня. Эти три часа девушка как будто находилась во сне. «Задумалась о парне? Цзюйцзы?», «Пошли, Цзюйцзы», — окликали её. Но она сидела не двигаясь, глядя на снующие на свету тени.

— Цзюйцзы, — сказал каменщик, стоя как вкопанный у неё за спиной, — твоя двоюродная сестра просила передать, чтобы ты сегодня шла к ней ночевать, пойдём вместе?

— Вместе? Ты кого спрашиваешь?

— Что с тобой? Ты чего?

— Кто?

— Ты!

— Я?

— Пошли!

— Пойдём.

Из-под моста слышался плеск воды, она остановилась. Каменщик был в шаге от неё. Она повернула голову и увидела, что в первом пролёте с западной стороны шлюза всё ещё ярко горит свет, остальные лампы уже потушили. Она направилась в сторону шлюза.

— К Хэйхаю?

— Хочу увидеть его.

— Пошли вместе к этому чертёнку, а то ещё свалишься под мост.

Цзюйцзы почувствовала, как близко к ней находится каменщик, ей казалось, что она даже слышит, как стучит его сердце. Они шли всё дальше и дальше. Она склонила голову набок и тут же уткнулась в крепкое плечо каменщика, она отклонилась назад, но её обняла крепкая рука. Каменщик положил руку на её грудь в форме пампушки, слегка сжал её. Её сердце билось в груди, как голубь. Они шли, не останавливаясь. Выйдя на свет, она убрала его руку с груди. Он понимающе отпустил её.

«Хэйхай!» — позвала она.

«Хэйхай!» — позвал он.

Молодой кузнец своим единственным глазом посмотрел на неё, на него, и желваки заходили ходуном на его скулах. Старый кузнец сидел на своём настиле из соломы, в его руках, как маузер, лежала трубка. Он окинул взглядом тёмно-красную Цзюйцзы и светло-жёлтого каменщика, устало и добродушно сказал: «Присядьте, подождите. Он сейчас придёт».

…Хэйхай с пустым ведром карабкался на дамбу. Когда они закончили работать, молодой кузнец, потягиваясь, сказал: «Жуть как есть хочется, Хэйхай, возьми ведро, сходи на огород, накопай немного батата, выдерни несколько редек, перекусим». Хэйхай слипающимися глазами посмотрел на старого кузнеца. Старый кузнец сидел на соломенном настиле, как побеждённый потрёпанный петух.

«Чего вытаращился? Я сказал — иди, значит иди, щенок», — приказал молодой кузнец, распрямляя спину и вытягивая шею. Он бросил взгляд на мастера, неподвижно сидящего на настиле. Обожжённая рука болела, но приятное ощущение того, что он теперь знает, какая должна быть температура воды, полностью перекрывало эту боль.

Хэйхай взял пустое ведро и, топая ногами, вышел наружу. Выйдя из-под моста, он услышал, как где-то ухнуло, как будто что-то упало в колодец. Было так темно, что в глазах Хэйхая замерцали вспышки света, подобные всполохам молнии. Испугавшись, он, закрыл глаза и упал на колени. Когда он их открыл, небо уже не было таким ярким, свет от звёзд мягко освещал Хэйхая и тёмно-серую землю…