ПАПАПА (Современная китайская проза)

Янь Мо

Жители деревни давно уже задумывались о том, чтобы покинуть насиженные места: пшеница была убита зноем ещё в земле, высокие горы и мощные хребты превратились в пустошь. Засуха испепелила и надежды крестьян, которые они таили в душе день за днём, месяц за месяцем…

И вот однажды, когда в лишениях и страданиях подошло время сажать кукурузу, на небе, откуда ни возьмись, появились тучи. На улицах сразу же раздались звуки гонга и радостные возгласы. Кричали мужчины и женщины, старики и дети, и эти крики услаждали душу и сердце, словно оперные арии. Люди рекой выплеснулись на улицы, потекли с запада на восток, а затем с востока на запад, и в конце концов устремились за околицу и оттуда на гору.

— Сажать!

— Пришло время сажать!

— Небо послало нам дождь, пора сажать кукурузу!

Эти громогласные призывы и старших, и младших, казалось, разбудили всю горную цепь. Воробьи

вдруг взмыли в небо и в тревоге заметались взад-вперёд, сталкиваясь друг с другом, и их перья, словно снежинки, медленно кружась, падали на землю. Куры и свиньи стояли у ворот, остолбенев от испуга. Привязанная в хлеву корова резко подалась назад, чтобы освободиться от верёвки, поранила морду, и свежая чёрная кровь залила кормушку. Собаки и кошки забрались на крыши и оттуда в страхе следили за происходящим.

Целых три дня тяжёлые грозовые тучи густо покрывали небо.

За это время жители гор Балоу — деревень Люцзяцзянь, Уцзяхэ, Цяньлян, Хоулян, Шуаньмачжуан — достали из закромов семена кукурузы и поспешили положить их в землю до того, как пойдёт дождь.

Однако внезапно тучи рассеялись, и лучи палящего солнца снова залили горные хребты.

Через полмесяца несколько жителей заперли дома и, прихватив с собой пожитки, отправились прочь из этих голодных выжженных мест. Вслед за ними в считанные дни, словно муравьи, снявшиеся с места всей колонией, потянулись вереницы других вынужденных переселенцев. На всю округу раздавался грохот заколачиваемых окон и дверей. День и ночь массы людей, оставив деревни, двигались по горной дороге навстречу другой жизни, и всё слабее слышался беспорядочный топот удаляющихся ног.

На дворе было девятнадцатое число шестого месяца по лунному календарю. Старик вышел из деревни вместе с последней группой — несколькими десятками односельчан.

— Куда же нам отправиться? — спросили у него люди.

— На восток, — предложил старик.

— А куда на восток? — недоумевали односельчане.

— Прямо на востоке находится Сюйчжоу, добраться туда можно за тридцать-пятьдесят дней, вот там-то живут хорошо, — пояснил старик.

И люди пошли прямиком на восток. Знойное солнце беспощадно палило. Под ногами поднималась и опускалась пыль. Однако, пройдя восемь с половиной ли, старик остановился. Он решил наведаться на своё поле, чтобы в последний раз справить там малую нужду, а вернувшись, сказал односельчанам: «Идите без меня, идите всё время на восток».

— А как же ты?

— У меня на участке взошёл росток кукурузы.

— Но, почтенный Сянь-е, сможет ли он спасти тебя от голодной смерти?

— Мне уже семьдесят два, я не выдержу трудностей пути и умру в дороге. Раз уж суждено умереть, я хочу дожить свои дни в деревне.

Односельчане ушли. Группа людей, удаляясь, постепенно превратилась в вереницу чёрных точек и под палящим солнцем была похожа на медленно рассеивающееся облако пыли. Старик стоял на краю своего поля и, когда люди совсем исчезли из виду, почувствовал себя одиноким и брошенным; внезапно возникшая тишина ударила его в самое сердце. Его пробила дрожь от осознания, что во всей деревне и на всей горной цепи остался лишь он один — семидесятидвухлетний старик. Он нутром ощутил пустоту и безмолвие, и это состояние было подобно неожиданной смене сезонов — в одночасье вдруг наступила глубокая осень.

В тот день, когда солнце взошло над горой и из золотисто-жёлтого превратилось в ярко-красное, старик вместе со своим слепым псом, как и прежде, отправился на поле за восемь с половиной ли. Он ещё издали увидел в центре своего крошечного клочка земли в один му [59] и три фэня [60] побег кукурузы, который ростом был уже больше палочки для еды. Он зеленел под лучами палящего солнца и был похож на маленький родничок. «Чувствуешь? — старик обратился к слепому псу. — Как же он пахнет! Хоть за восемь, хоть за десять ли можно учуять влажный запах этого молодого побега». Собака кивнула и, коснувшись боком ноги хозяина, первой побежала к стебельку.

59

Му — мера площади, равная 0,07 га.

60

Фэнь — мера площади, равная 0,1 му.

Впереди был глубокий овраг, горячий и сухой воздух внутри которого всякий раз обжигал старику лицо. Он снял с себя выцветшую холщовую рубашку, смял её в комок и вытер лоб. Запах пота был густым и тяжёлым. «Какое хорошее удобрение, —

подумал старик. — Вот через полмесяца стебель подрастёт, тогда я постираю эту рубашку, соберу воду и принесу её из деревни сюда, — будет у моей кукурузы праздничное, как на Новый год, угощение». Он бережно положил рубашку под мышку. Перед его глазами предстал росток — высотой в один чжа, [61] с четырьмя листами. Не было и в помине никакого привидевшегося ему пятого листа. Старик осмотрел верхушку ростка, легонько смахнул с неё пылинки. Он был разочарован.

61

Чжа — пядь, расстояние между вытянутыми большим и указательным пальцами.

Слепой пёс потёрся у ног хозяина, потом сделал круг-другой вокруг ростка. Старик сказал: «Слепыш, держись-ка подальше от ростка». Собака тут же встала, как вкопанная, издала несколько тонких, как молодая ивовая лоза, звуков и уставилась на хозяина, всем своим видом показывая, что готова к выполнению не терпящего отлагательств дела.

Старик понял, что пёс уже не в силах сдерживать свой мочевой пузырь. Подойдя к пожухлой акации на краю поля, он снял висевшую на ней мотыгу (все инструменты он хранил там), вернулся к стеблю кукурузы и с западной стороны, а не с восточной, как в прошлый раз, «цок-цок» — вырыл небольшую ямку: «Давай, делай свои дела». Пёс ещё не закончил мочиться, как глаза старика вдруг задёргались, а сердце бешено заколотилось. Он увидел на двух нижних листах крошечные крапинки, как будто к ним прилипла пшеничная шелуха. «Это сухие пятна? Я утром прихожу помочиться, вечером поливаю куст, откуда им взяться?» Старик наклонился, чтобы рассмотреть, и журчанье серебристо-золотистой собачьей мочи навело его на мысль, что эти пятна появились не от засухи, а от избытка удобрений. Собачья моча гораздо насыщеннее и намного горячее, чем человеческая. «Слепыш, мать твою, и ты всё ещё продолжаешь мочиться?» Старик вскинул ногу, пинком отшвырнул пса на пять чи, [62] и тот рухнул на безжизненную землю, как мешок зерна. «Я разрешил тебе помочиться, — вскричал старик, — а ты нарочно загубил мой росток кукурузы?»

62

Чи — китайский фут (мера длины, равная 1/10 м).

Пёс в растерянности стоял на месте своего приземления, и пересохшие колодцы его глаз вдруг увлажнились.

«Поделом тебе». Старик кинул на собаку сердитый взгляд, потом присел на корточки и, легонько притянув мягкий молодой листок, взглянул на прозрачные, словно бусы из зелёной яшмы, пятна. Быстро зачерпнул из ямки ещё не успевшую впитаться белую пену собачьей мочи и отбросил её прочь. Вычерпав её, взял мотыгу, закопал ямку и утрамбовал землю плоской стороной налопатника. Затем он сказал собаке: «Пошли, нужно принести из дома воды и немедленно смыть эти удобрения, а не то не пройдёт и двух дней, как от твоих поливов росток погибнет».

Пёс пошёл той же дорогой, по которой они поднимались в гору, старик следовал за ним. Горячий и глухой звук их шагов напоминал шелест сухих листьев, медленно и тихо опадающих в знойный день.

Подобно череде шагов старика и собаки, следовавших друг за другом, на стебель кукурузы наваливались всё новые беды — одна за другой.

Это случилось, когда у стебля вырос уже шестой лист.

Однажды старик пошёл к колодцу за водой. Вдруг небольшой порыв ветра сорвал с его головы соломенную шляпу, и она, переворачиваясь в воздухе, стремительно полетела вперёд по деревенской улочке. Он поспешил за ней. Ветер, словно сквозь сито, просеивая порывы, то ослаблял их, то усиливал, оставляя между шляпой и человеком неизменным расстояние в один чжан. [63] Так старик, преследуя свою шляпу, добежал до деревенской околицы. Несколько раз он был почти у цели, но неугомонный ветер усиливался и снова оставлял старика на несколько шагов позади. В его семьдесят два года ноги уже были не те, что прежде. И он подумал: «Ну и ладно, не нужна мне шляпа. Во всей деревне кроме меня нет ни единой души, я могу зайти в любой дом, и что, шляпу не найду?» Старик остановился и поднял глаза. На горе у дороги, словно храм, стояла одинокая соломенная хижина. Шляпа, гонимая ветром, наткнулась на её стену и дальше не полетела.

63

Чжан — мера длины около 3 м.