ПАПАПА (Современная китайская проза)

Янь Мо

На покрытом толстыми листьями мягком початке, похожем на большую спелую морковь, старик нащупал ряд неровных эластичных комочков. Пульс его замер, как будто резко закрыли дверь в сердце, руки всё так же обхватывали початок, а губы плотно сжались. Спустя мгновение, когда старик осознал, что мягкие и эластичные комочки на початке — это уже завязавшиеся семена, дверь в его сердце будто бы снова резко распахнулась, и оно заколотилось так бешено, словно по груди били молотком. Его возбуждённое загорелое до черноты лицо, испещрённое морщинами, мгновенно отразило самые разные чувства. Обхватившие початок руки сильно зачесались, словно покрылись лишаем. Старик поднёс их к лицу, подул на них, потом вышел из загородки и, сняв с акации мотыгу, принялся рыхлить землю вокруг

стебля.

Кусочки взрыхлённой земли были мелкими и однородными, как зёрна пшеницы или проса, они издавали густой горячий аромат, как бывает во время сбора урожая. Старик взмах за взмахом рыхлил землю мотыгой от кукурузного стебля до самой ограды из циновки. Его прерывистое дыхание напоминало перетёртую пеньковую верёвку. Потом он убрал циновку и бросил её под акацию. Слепой пёс в растерянности ковылял за хозяином, а тот молча продолжал работать, теперь уже разрыхляя землю за оградой, у бочки с водой. Он остановился лишь тогда, когда нечаянно ударил черенком мотыги по бочке и та тонко и влажно зазвенела. Горячая светлая улыбка озарила лицо старика. Постояв мгновение не шевелясь, он воскликнул: «Слепыш, время созревания урожая пришло: у кукурузы появилась завязь!»

В ответ Слепыш лизнул губы хозяина, а тот повалился на землю и, обращаясь к небу, сказал: «Я дождался этого — урожай скоро созреет». Пёс же стал лизать его пальцы… Так старик и уснул, чувствуя шершавые, щекочущие прикосновения собачьего языка.

После пробуждения старик снова внимательно осмотрел кукурузный початок и заметил, что тёмная зелень на листьях уже не была такой насыщенной, как раньше, — на ней проступил тонкий слой желтизны. Эта желтизна была не только на самых нижних листьях, но и на недавно появившихся на верхушке стебля. Радости на лице старика как не бывало. Он всю жизнь проработал в поле и знал, что причина появления такой желтизны кроется в недостатке питания. Только при наличии удобрений в период завязи семян зёрна покроют весь початок. А лучшее из них — человеческие фекалии и моча. В прежние годы, когда наступал сезон созревания семян, старик выливал по полному ковшу таких удобрений под каждый стебель кукурузы. Его посевы — пшеница, бобы, гаолян — всегда были самыми лучшими в деревне. Никто в горах Балоу не мог сравниться с ним!

Несмотря на то что губы старика высохли так, что были похожи на иссушенную землю на этом склоне, он не пошёл пить и даже не набрал в миску воды для Слепыша. Он ломал голову, где бы взять удобрения. Во всех деревенских уборных было так сухо, что оттуда чуть дым не шёл, а если где-то и остались фекалии, то они были больше похожи на сухой хворост и не могли служить удобрением. Сам старик и его пёс уже много дней не ходили по большой нужде — их желудки полностью впитывали крысиное мясо и косточки. И тут он вспомнил о несъеденных крысиных шкурках и отправился на дно оврага, туда, куда их выбрасывал, но не нашёл ни одной. Предположив, что пока он ходил за водой к источнику, их съел пёс, старик хотел расспросить об этом Слепыша, но лишь молча постоял перед ним. Затем он подошёл к кастрюле и выпил чашку оставшегося от варки крысы бульона, на поверхности которого плавали пятнышки жира. Не закрывая кастрюлю крышкой, старик обратился к собаке: «Если почувствуешь голод или жажду, пей». Затем, взяв мешок из-под съестного, отправился в деревню на поиски удобрений.

Вернулся старик с пустым мешком, опираясь на бамбуковую палку. В пути ему приходилось останавливаться через каждые три шага, чтобы сделать передышку, — у него совсем не осталось сил. Бросив мешок на землю, он подошёл к навесу. Собака по-прежнему лежала там, а в кастрюле по-прежнему оставалось на чашку бульона и одиннадцать пятнышек жира. «Ты не пил?» — спросил старик пса. Тот с трудом пошевелился. Старик подошёл к кастрюле и ложкой стал черпать бульон. Он выпил чуть меньше половины чашки и проглотил пять жиринок. «Остальное тебе», — обратился он к собаке. Затем снова вернулся к стеблю кукурузы. Взглянув на листья, он увидел, что светлая желтизна как будто бы сгустилась и начала подминать под себя зелень.

Старик корил себя: «Почему же ты заранее не припас удобрений? Разве ты не Сянь-е, старейшина деревни? Отчего же ты, чёрт тебя подери, не вспомнил, что во время завязи семян кукуруза больше всего нуждается в подкормке?» Той ночью он лёг спать рядом со стеблем. Проснувшись утром, он заметил, что на нескольких листьях зелень почти исчезла, и желтизна покрыла их, словно бумагой.

Следующую ночь старик тоже провёл рядом с кукурузой. А на третий день он не только заметил, что ещё несколько листьев сверху донизу пожелтели, но и то, что среди красных рыльцев прежде времени появились два сухих волоконца. Старик легонько сжал початок — тот был слабым и мягким, словно глина. Он потрогал пальцами зёрна, ощутил, какие они заострённые и сухие, как собственные позвонки, которые он недавно ощупывал.

На третью ночь старик не лёг спать рядом со стеблем. Он вырыл лопатой в земле небольшую канаву в полтора чи шириной, три чи глубиной и пять чи длиной, достаточную для того, чтобы там еле-еле смог поместиться человек или свободно лечь собака.

Это была могила. Она настолько близко примыкала к стеблю кукурузы, что часть корня обнажилась. Закончив копать, старик немного отдохнул, лёжа на земле, затем подошёл к очагу и заглянул в кастрюлю. В ней по-прежнему было полчашки крысиного отвара и шесть пятнышек жира, плававших на поверхности у стенок, словно лодки, причалившие к берегу. Старик хотел пить. Он зачерпнул немного бульона ложкой, но снова отложил её и сказал: «Нет, эти полчашки отвара для пса. Слепыш, ты уже три дня не пьёшь, почему?»

Пёс лежал под навесом, эти три дня он почти не шевелился. Освежающий лунный свет заливал его тело. Приподняв голову, Слепыш устремил свой незрячий взор туда, откуда доносились слова хозяина, но, ничего не ответив, снова опустил голову на передние лапы. Небо уже начинало светлеть. Это был момент, когда цвет ночи над горами сменялся дневным сиянием. Старик припал к бочке и отпил несколько глотков. Затем он взял ножницы и, словно шилом, пробил отверстие в нижней части бочки.

Когда из отверстия начала сочиться вода, старик залепил её землёй. Казалось, делать ему больше было нечего. Он повесил мотыгу на дерево, положил лопату рядом с могилой, плотно прикрыл бочку циновкой, свернул слоями одеяло под навесом, аккуратно разложил под столбом чашки, ложки, палочки для еды. Затем встал перед стеблем кукурузы, взглянул на листья — их полностью поглотила желтизна — и сжал пальцами дряблый початок, напоминавший мешочек с водой. Повернув голову, старик увидел, что солнце готовилось всплыть между двумя вершинами на востоке. Красный рассвет кровавым океаном залил горы и равнины. Старик, стоя между навесом и стеблем кукурузы, взглянул на горы, и ему показалось, что он увидел там тысячи пасущихся красных коров…

Старик знал, что сил у него совсем не осталось. Потерев глаза, он посмотрел на небо и увидел, что окаймлённые золотом чешуйчатые облака скользят перед солнцем, словно рыбки, плавающие в красном озере. «Сегодня солнце будет весить не меньше одного ляна и четырёх цяней», — подумал он и, обернувшись, взглянул на весы, лежавшие под навесом. Он подошёл к собаке, погладил её, взял на руки и положил в недавно вырытую могилу, чтобы она своей шерстью обтёрла её стенки. Затем достал пса из канавы и произнёс: «Слепыш, либо ты умрёшь первым, либо я. Кто из нас останется в живых, тот и должен закопать того, кто умрёт».

Сказав это, старик погладил пса по спине, вытер слёзы в уголках собачьих глаз и достал из мешка медную монетку. Положив её на ладонь иероглифами кверху, он взял переднюю правую лапу пса, потёр ею монету и сказал: «Кому жить, а кому умирать — пусть решает судьба. Я подброшу эту монету, и если она упадёт иероглифами кверху, то ты закопаешь меня, и я стану удобрением, если иероглифами книзу — я закопаю тебя, и ты станешь удобрением». Два пересохших колодца собачьих глаз внимательно смотрели на старика. Лапа неподвижно лежала на монете в ладони хозяина. Мутные чёрно-красные слёзы капали в недавно вырытую стариком могилу.