ПАПАПА (Современная китайская проза)
Шрифт:
Старик успокаивал: «Не надо плакать. После смерти, если моей душе суждено будет переселиться в тело животного, я стану тобой, а если тебе предложат стать человеком — становись моим ребёнком, и мы, как и прежде, будем вместе». Пёс перестал плакать. Он изо всех сил пытался встать, но его передние лапы обмякли, и он снова повалился на землю возле могилы.
Старик ещё раз предложил Слепышу допить полчашки крысиного отвара, но пёс отрицательно покачал головой. Тогда старик сказал: «Пора кидать монетку, пока у каждого из нас ещё есть силы, чтобы закопать другого».
Слепыш повернул голову в сторону выкопанной могилы. Погладив его в последний раз по спине, старик поднялся с бугорка, на котором сидел. Солнце широкими шагами продвигалось к вершине хребта. На обширной,
Слепыш по-прежнему не двигался. Он снова согнул передние лапы перед хозяином. Но старик был неумолим: «Не нужно кланяться мне. Это воля неба — я стану удобрением для кукурузы». Однако взял монету, подошёл к собаке и нежно погладил её по голове со словами: «Говоришь, что чувствуешь себя виноватым, тогда я подброшу монету ещё два раза. Если из трёх подбрасываний два раза выпадут иероглифы — умирать мне, а если два раза оборотная сторона — умирать тебе».
Пёс поднялся с земли. Старик снова подбросил монету. Она упала прямо перед собачьей мордой. Старик взглянул и сказал: «Нет смысла дальше бросать», — и мягко опустился на землю. Пёс отыскал то место, где раздался звук упавшей монеты, потёр лапой и лизнул языком верхнюю её часть. Потом лёг на землю, и вскоре под его головой образовались два влажных комка глины.
Старик сказал: «Пойди, допей отвар и закопай меня». Он поднялся и взял из-под навеса тонкую бамбуковую палку в два с лишним чи длиной. Палка была полой и свободно пропускала воздух. Старик вставил палку в маленькую дырочку в нижней части бочки, с помощью резиновой прокладки заделал отверстие вокруг палки, чтобы не было протечек. Затем нажал на внешний конец этой полой палки — из него показалось маленькое зёрнышко воды. «Кап-кап», — капли сверкали, как зёрна. Одна за другой они падали у самого корня кукурузы. Можно было услышать сине-красный звук впитывающейся в почву воды, и вскоре земля вокруг пропиталась влагой.
Около стебля кукурузы старик насыпал кучку земли, чтобы лишняя вода стекала подальше. Закончив эту кропотливую работу, он отряхнул землю с рук и посмотрел на солнце над самой своей макушкой. Взял весы и в последний раз взвесил солнечный свет — один лян и пять цяней. После этого старик взял плеть, встал на открытом участке земли и раз десять взмахнул ею в сторону солнца, отчего солнечный свет, словно лепестки грушевого цвета, осыпался у него на глазах множеством мелких осколков. Совершенно выбившись из сил, старик повесил плеть на место и закричал во всю глотку: «Я — твой предок Сянь-е — всё ещё могу вырастить стебель кукурузы, чтобы он дал плоды. И что ты со мной, Сянь-е, можешь сделать?»
В лучах солнечного света раздалось песочно-жёлтое хриплое эхо, похожее на звук, который издаёт треснувший гонг. Эхо неслось от одного склона к другому, всё дальше и дальше, постепенно затихая, пока совсем не смолкло. Дождавшись тишины, старик подтащил циновку к середине канавы-могилы и обратился к лежавшему слепому псу: «Закопаешь меня и иди на север по дороге, о которой я тебе говорил, пока не дойдёшь до оврага с родником. Там есть вода, а ещё вся земля там
Солнце светило прямо на макушку старика, и кусочки земли в его волосах при каждом движении сталкивались друг с другом. Договорив, старик стряхнул землю с волос и лёг вплотную к стенке канавы, на которой выступали корни кукурузы. С головы до ног накрывшись циновкой, он велел: «Слепыш, копай. Засыпь меня землёй, а потом иди на север».
В горах стояла мёртвая тишина. В беспощадных лучах солнца таилась мощная сила, которая могла в любую минуту вспыхнуть пылающим огнём. Запах выжженной земли, словно дым, крутящимся вихрем разлетался в безграничной пустоте. На горных вершинах, в ложбинах, в деревнях, на дорогах, в руслах пересохших рек — везде разливался густой и вязкий солнечный свет, похожий на серебристо-золотистый бульон.
Считается, что если осенью нет дождя, то зима обязательно будет снежной. Однако зима никак не приходила. Когда же она наконец наступила, то была холодной и беспощадной, но такой же сухой. Сильнейшая засуха длилась непрерывно до сезона созревания пшеницы [77] следующего года. Вот тогда, наконец, появились дождевые облака. Они то сгущались, то рассеивались на протяжении почти двух недель. Только спустя полмесяца пошёл дождь. Тяжёлый сумрак покрывал горы Балоу целых сорок пять дней. Дождевая вода залила всё вокруг. Дождь застилал землю, будто весь мир накрыла огромная волна. Когда дождь закончился, наступил сезон посадки осенних культур. В горах стали появляться люди, тащившие с собой одеяла, чашки и плошки, в руках они несли годовалых малышей. Ночью шорох шагов в лунном свете был сине-белым, он то доносился, то прерывался. Когда наступил день, люди хлынули непрерывным потоком. По склонам, словно шум бурного речного потока, разносился скрип телег и коромысел, а также звуки человеческой речи — красно-белые возгласы радости и удивления при виде редкой зелёной травы и листвы на деревьях.
77
Сезон созревания пшеницы — четвёртый-пятый месяцы по лунному календарю.
Сезон посадки осенних культур стремительно приближался. Вернувшиеся в родную деревню после долгих скитаний люди вдруг испугались, осознав, что ни в одном доме, ни в одном дворе не осталось семян! В горах Балоу в радиусе нескольких сотен ли не было ни зёрнышка.
Вдруг кто-то вспомнил, что ровно год назад почтенный Сянь-е остался здесь, чтобы заботиться о ростке кукурузы. И тогда люди отправились на его поле за восемь с половиной ли. Ещё издалека они заметили на участке в один му и три фэня одиноко стоящий навес. Добравшись до него, селяне увидели, что на поле, которое старик обрабатывал, трава росла так пышно, как будто была специально посажена, и от неё шёл чистый голубой аромат свежей зелени и приятный жёлто-белый запах глины. Этот нежный травяной аромат, похожий на плеск воды тихой ночью, со звоном растекался по горам.
Среди этой зелени селяне сразу увидели созревший и уже высохший прошлогодний кукурузный стебель. Его верхушка обломалась, а сам стебель, словно ствол маленького деревца, наклонившись, оперся на две циновки. Некоторые покрытые плесенью листья опали на землю, а другие всё ещё висели на стебле и походили на высохшие листы бумаги. На стебле был виден свисающий початок размером с валик для стирки, который спокойно колыхался на ветру. Его иссушенные чёрные рыльца при первом же прикосновении упали в траву, словно увядший цветок. Селяне оторвали початок от стебля и поспешили снять с него засохшие листья. Внутри этого огромного початка толщиной с человеческую голень и длиной с руку от локтя до запястья в общей сложности было тридцать семь рядов зёрен. Однако лишь семь зёрен размером с ноготь блестели, словно прозрачные нефритовые бусы. Остальные были серо-жёлтыми, сморщившимися, как сухие бобы — они не достигли зрелости.