Папелучо
Шрифт:
терраса. На каждом этаже живет шесть семей, и человек может подружиться каждый день с новым
17
пацаном. Можно бросать на улицу всякие вещи, много времени проводя за этим занятием, и никто не
сможет узнать, из какой квартиры их швыряли. Впрочем, идет Страстная неделя, и я не должен ни с кем
развлекаться, а должен только призадуматься и размышлять.
Апрель 12
Ну, наконец-то, Великая Страстная Суббота, и можно
вещи:
1. У господина из квартиры рядом случился припадок и говорят, что он сделался весь синий. Я не
могу представить его очень синим, но дело в том, что приехала “скорая помощь”, дом наполнился
людьми, и они то и дело звонили сюда по ошибке.
2. У новой работницы из носа вытек целый литр крови, и ей приожили к голове разводной ключ.
3. В здании перегорели пробки, и мы все остались в темноте. Мы с Хавьером использовали это,
чтобы быть невидимками во всем здании. Поскольку лифт не работал, было очень и очень забавно,
потому что на лестнице мы встречались со старушками, сопящими от усталости, со злыми работниками,
со спортивными парнями, которые, насвистывая, поднимались, шагая через четыре ступеньки.
Столкнувшись с нами, они чуть нас не убили. Мы встречались с поварихами, которые носили разогревать
еду в другой дом с газовой плитой и других. У одной мы разлили суп, а другая на нем
поскользнулась и разбила поднос. И наверное, этот синий господин уже не был синим, потому что его не
могли увидеть.
Апрель 13
Сеньора, что живет в седьмой квартире очень сильно меня любит, потому что, как она говорит, я в
точности такой же как ее сын,умерший тридцать лет назад. Всякий раз, как она меня видит, она дает мне
плитки шоколада и приглашает к себе домой. Она рассказыват мне о своем сыне, говорит, что он был
очень умный. Правда у сына на фотографии лицо дурачка и девчоночья шея. Она показывает мне его
игрушки, но было бы лучше, если бы она их мне дала. Она – вдова, и он был ее единственным сыном.
Она говорит, что я – ее первая радость за последние тридцать лет. Мне так нравится быть чьей-то
радостью, хоть бы даже радостью этой немного усатой сеньоры. Как бы то ни было, она пообещала
сегодня вечером отвести меня в кино, если мне разрешат. А еще, если ей позволят, она отведет меня в
школу, потому что по ее словам, когда она со мной, она думает, что этот самый ее Мигелито жив. Как бы
там ни было, когда я думаю, что Мигелито должно было бы быть тридцать девять лет, мне жутко хочется
ударить его на фотографии.
Апрель 14
Вчера
шикарнейший фильм. Я всю ночь промечтал о пиратах, и вот теперь я знаю, что это – мое призвание.
Я буду пиратом в Северных морях. Эта сеньора пообещала мне привезти в школу в воскресенье корабль.
Господи, как же я хочу, чтобы было воскресенье, но ведь сегодня только понедельник, и завтра мы снова
отправимся в интернат.
В этом доме, в третьей квартире живет четырехлетний малыш. Он – из другой страны. В их семье
нет домработницы, а поскольку его родители работают, то они оставляют его одного, запирая на ключ. Но
Руди – сущий дьяволенок. Этот пострел просовывает мне другие ключи под дверь, я ее открываю, захожу
к нему, и мы играем в разные вещи и едим столько пирожков, что отлично проводим время и без
разговоров. Руди все время смеется, открывает все ящики, мы все осматриваем, наряжаемся пиратами и
совершаем морские набеги. А в обед, я снова запираю его, просовываю ключ под дверь, и никто не знает,
что я там был.
Оказывается, в квартире снизу живет гипнотизер, с такими же курчавыми, как у Домитилы,
волосами. Он заставляет людей спать, и я добился того, чтобы он меня загипнотизировал. Я даже не
понял, но он говорит, что я делал все, что он хотел, и что я говорил по-гречески.
Тогда я загипнотизировал Руди, но я должен был показывать ему, что он должен был делать, потому
что он не умеет гипнотизироваться. В любом случае меня позабавила его губная гармошка, и мы съели
целую банку мармелада. Руди был так счастлив. Как же это чудесно – делать других счастливыми.
Вечером был званый ужин. У меня выпал расшатавшийся молочный зуб, и я должен был его
проглотить, чтобы это не заметили.
18
Апрель 15
И вот мы снова в школе. Всякий раз, когда меня заставляют писать на классной доске, меня этим до
смерти пугают. Уж не знаю, как, но у меня стучат зубы, хотя у меня их нет почти ни одного. У
меня душа уходит в пятки, отнимается язык, и ноги наливаются свинцом.
Сифуэнтес мне сказал, что его сестра Роза хотела бы встречаться со мной, но я ему ответил, что
мне не нравятся женщины, потому что они очень уж трусливы. Однако ж по-любому, когда в воскресенье
приедут посетители, я присмотрюсь, страшная она, или же миленькая. Сифуэнтес говорит, что со всеми
вначале все происходит одно и то же, а потом оказывается, что ухаживать за девчонками – это самое