Паранойя. Почему он?
Шрифт:
Как мне с ней обсуждать что-то, зная, что он - её отец? Да и вообще, как хранить секрет? У нас с ней раньше не было никаких секретов, и меня ломало, что он у меня вдруг появился, да ещё такой мерзкий. Но что мне остается?
– А теперь рассказывай! Всё! С самого начала, - недвусмысленно даёт Оля понять, что ничего.
У меня вырывается обессиленный смешок. Пытаюсь собраться с мыслями, но ни черта не получается. Перед глазами проносится история нашего с ним знакомства, и меня вновь начинает душить слезами. Спасибо проведению или кому там, что не позволили ничего рассказать Ольке в первую
– Нечего рассказывать. Влюбилась, как дура, а он женат - вот и вся история, - тяжело сглотнув подступивший ком, отвожу взгляд.
Подруга меняется в лице. На несколько минут повисает тишина.
– А ты как узнала? – осторожно начинает Прохода допрос.
– В магазине увидела с семьей, - ляпаю первое, что приходит в голову.
– Пизд*ц!
– качает Олька головой и тут же выдает в своем стиле.
– И че он? Обосрался поди?
– Ну, да, - усмехнулась я сквозь слезы, вспомнив Сереженькино лицо.
– Сделал вид, что не знакомы.
– Г*ндон трусливый! – сплюнула подруга, а мне и смешно, и не по себе. Он ведь ее отец. Но обдумать, насколько это правильно – обсуждать его в таком ключе, не успеваю. Прохода продолжает. – И сколько этому козлу лет?
Я прикусываю губу, и помедлив, нехотя признаюсь, зная, какую реакцию вызовет эта новость:
– Под сорокет где-то.
– Чего?
– обалдев, воскликнула Олька, уставившись на меня, как на восьмое чудо света. – Серьезно?
– Ну, по виду не скажешь, конечно. Выглядит он шикарно, но… в общем, да, сорок, - смущенно пробормотала я, приложив к горящим щекам похолодевшие ладони.
– Охренеть! Вот это ты дала тут без меня маху, – резюмировала Прохода и осторожно уточнила, вгоняя меня еще сильнее в краску стыда. – Ну, а… Было что?
От этого вопроса внутри все переворачивается, но я тут же давлю в себе любой намек на воспоминание и качаю головой, но Олька, естественно, не поверила.
– Настьк, ну, come on! – закатила она глаза.
– Хочешь сказать, сорокалетний дядя две недели с тобой за ручки держался?
– Ну, не за ручки, конечно, но я с ним не спала, - поднявшись с кресла, открестилась я и принялась собирать разбросанные подушки, только бы не видеть лицо подруги и не вспоминать ту ночь, когда сходила с ума от ласк ее папаши-ублюдка. Но Олька, словно прочитав мои мысли, продолжила.
– Ой, я тебя умоляю! Можно так охрененно пообжиматься, что никакой трах и рядом не валялся. А уж со взрослым мужиком и подавно. Он-то уже прошаренный – всякие штучки должен уметь, - она многозначительно пошевелила бровями, а меня передернуло.
Нет! Обсуждать с ней, какие «всякие штучки» умеет ее папа - это за гранью.
– Оль, пожалуйста, давай, закроем эту тему. Всё закончилось, и говорить об этом я не хочу, - устало попросила я. Прохода, естественно, возмущенно открыла рот, собираясь что-то возразить, но в последнюю секунду передумала. Вздохнула тяжело и недовольно поджав губы, поднялась со своего места.
– Ладно, не хочешь – не будем. Но и киснуть в четырех стенах я тебе не позволю, так что собирайся, - распорядилась она.
– Куда еще?
– Ну, как говорит мой папа, проветривать спаленку.
– Фу! –
– Да шучу, - засмеялась подруга. – Просто будем бухать, танцевать и кадрить горячих, молодых самцов.
– А ничего, что у тебя уже есть горячий, молодой самец?
– Да мы же чисто так… глазами пострелять, самолюбие потешить. Не, ну тебе, конечно, пора бы и «спаленку проветрить», но сейчас я бы не советовала.
– Спасибо, коть, но я воздержусь. Настроения нет ни «спаленку проветривать», ни горячих самцов кадрить. Да и смысла никакого не вижу. Лучше мне точно не станет, - постаралась я, как можно мягче, отвертеться, но Олька даже слушать не стала.
– Ой, Вознесенская, ты, как старая бабка, ей-богу! Собирайся! Лучше, может, не станет, но душу отведешь, так что давай… Юбку покороче, каблуки повыше, макияж поярче, - хлопнула она в ладоши и подтолкнула меня к выходу из студии.
Минут десять мы спорили. Желания контактировать с кем бы то ни было, а особенно, с похотливыми взглядами мужиков, у меня не было от слова «совсем», но поскольку проще застрелиться, чем переспорить Проходу, пришлось наводить марафет. Мама, как ни странно, поддержала этот вояж.
– Прекрасная идея, тебе давно пора развеяться и завязать знакомства по статусу в соответствующих местах, а то ты скоро совсем одичаешь в этой глуши, - в своей высокомерной манере недвусмысленно намекнула она на мои предрассветные шляния непонятно где и с кем, и дав парочку стандартных напутствий: сильно не пить и куда попало не лезть, благословила нас на загул.
Олька после общения с ней осталась под большим впечатлением. Особенно, подругу поразил наказ переночевать в гостинице и не позориться перед папой Гришей, если буду нетрезвая.
– Я в ахере, честно. Это вообще нормально?
– высказалась Прохода, когда водитель открыл перед нами дверь автомобиля.
Я улыбнулась и развела руками, не зная, что ответить. Для меня уже давно стало нормой, что маму, прежде всего, заботит мнение папы Гриши, его спокойствие и удобство, поэтому я не была особо удивлена. Олька же от негодования разве что на месте не подпрыгивала.
– Капец! Оторвись, но домой приезжай только, когда проспишься. Круто, ничего не скажешь.
– Так у нас всегда, - с невеселой усмешкой резюмировала я и как можно оптимистичней добавила. – Но это даже удобно.
– Удобно, конечно, но, как ни крути, неправильно. А если тебе плохо станет или в гостинице мест не будет или пристанет кто… да мало ли что может случиться?! Это хорошо у тебя есть я, и мои предки вытащат нас из любой передряги, но она – то этого не знает. А вдруг я напьюсь, брошу тебя одну в незнакомом городе с непонятными типами… Как она вообще спать собирается, не имея представления, как ты и что с тобой? Неужели у нее совсем сердце не болит? Да мои родаки, стоит только куда-то выползти, каждый час начинают наяривать, и это при том, что со мной охрана. А тут… Нет, мне ужасно за тебя обидно, - расстроенно покачала Олька головой. Она всегда меня чувствовала и переживала, как за саму себя. И это в очередной раз тронуло до глубины души. Улыбнувшись, беру ее за руку и, сжав, заверяю: