Паранойя. Почему он?
Шрифт:
У меня вырывается тихий стон, когда он больно прикусывает мой подбородок и, скользнув языком по шее, оставляет засос, будто ставя печать. Я содрогаюсь от волной накатившего удовольствия и кончаю, Долгов тут же следует за мной, и через секунду мои бедра и промежность орошает теплыми каплями.
– Твою мать! – дрожа, выдыхает Сережа сквозь зубы, уткнувшись мне в шею. Я тоже все еще дрожу, между ног отчаянно пульсирует, в голове же пусто: ни единой, проклятой, полной яда и вины, мысли. Но я знаю, что это только пока. Как только пройдет эйфория, реальность обрушится на меня всей своей тяжестью и раздавит, как мерзкую, противную муху, осмелившуюся попасть в банку с
Не знаю, сколько мы так стоим. Когда Долгов, отстранившись, натягивает штаны, я все еще оглушена произошедшим, и замерев размазанной, испачканной массой по стене, наблюдаю за ним, будто издалека. Даже дергающая боль в затекших руках и стекающие по ногам противно –холодные капли не отрезвляют. И слава богу! Я до ужаса боюсь момента, когда придет осознание случившегося, а потому с замирающим сердцем жду первых слов. Но Долгов, молча, подходит к столу, жадно допивает остатки виски прямо из бутылки, и даже не взглянув на меня, нетвердой походкой направляется на выход. Если он хотел опустить меня еще ниже, то у него получилось. Чувствую себя шлюхой, которую гадко, извращенно отымели в подворотне.
Оставшись одна, сползаю медленно по стене и едва сдерживаюсь, чтобы не завыть в голос от расползающейся, словно раковая опухоль, пустоты. Меня, будто до суха выпили.
Полнейшая эмоциональная контузия. Нет даже злости. Ни капли злости к нему, за то, что не остановился, когда просила, ни капли жалости к себе, ибо я сама завела этот поезд тем ночным звонком позапрошлой ночью, и прокручивала снова и снова маленький ключ, стягивая тугую пружину механизма.
Никто не мог сделать мне больнее, чем я сама себе сделала, не сумев отказать, и когда горячие капли разбиваются об раскрытые ладони, позволяю себе зарыдать. Дрожа всем телом и не сдерживая отчаянный вой. До болезненной икоты, сжимающей грудь, выпускающей позорные громкие всхлипы. Я рыдаю, как маленькая девочка, у которой отобрали куклу. Вот только у меня отобрали не куклу, а нечто более важное.
У меня отобрали достоинство. Слизали его горячим, умелом языком и размазали опытными пальцами.
Господи, лучше бы он сделал это как полагается, чтобы мне было максимально больно, тогда бы мы смогли разделить это на двоих! Но нет, досталось лишь мне одной. Целое блюдо, которое едва могло влезть в сворачивающийся от тошноты желудок.
И эта тошнота с каждой секундой подступает все ближе и ближе к горлу. Меня наизнанку выворачивает от постыдной влажности между ног, от фантомного присутствие его пальцев и члена, точно знающих, где их место. А главное - от себя самой, окунувшейся с головой в эту грязь и нащупавшей в ней крышесносное удовольствие, от которого даже не хочется отмыться, более того, хочется повторить. Хочется, чтобы он вернулся и доделал то, что начал - опустил на самое дно, утопил в омерзение к себе и заставил требовать еще и еще, еще и еще, пока от совести, принципов и порядочности Насти Вознесенской не останется ни следа. Но, увы, они все еще со мной. Я захлебываюсь стыдом, слезами и бессилием перед этим проклятым притяжением, и не знаю, что мне делать.
После всего произошедшего я не могу оставаться в этом доме, да и в городе тоже, иначе окончательно сойду с ума. Как мне теперь смотреть в глаза Ольке и Ларисе, ни говоря уже о том, чтобы сесть с ними за один стол, давя из себя вежливые улыбки, а если еще представить, как на все это будет смотреть Долгов, помня меня на все согласную, кончающую от его мерзких ласк у этой стены…
Нет! Ни за что! Я больше не в силах выносить эту пытку. С меня хватит. Просто хватит! Я не создана быть бездушной стервой,
Подстегиваемая этими мыслями, поднимаюсь с пола. Между ног так липко, мокро и противно, что меня передергивает. Подолом футболки стираю следы нашего безумия и, передернувшись еще раз, поправляю трусики. Кое –как собравшись с духом, поднимаюсь в выделенную мне комнату, собираю вещи, и стараясь не думать о последствиях, сбегаю.
Правда, они настигают меня уже на выходе из дома: стоит только заглянуть к охране и попросить вызвать мне такси или машину с водителем, встречаюсь с понимающими, едва скрытыми ухмылочками. От понимания, что эти двое стали свидетелями нашего странного секса, к горлу подступает тошнота, страх разноситься по крови и сковывает все тело.
Пока жду машину, дрожащими руками достаю телефон и звоню Долгову. Я не хочу с ним разговаривать, и уж тем более, пересекаться, но это не та ситуация, на которую можно махнуть рукой.
– Что хотела? – вгоняет меня в ступор злой, слегка приглушенный голос. Несколько секунд охрениваю, но тут же накатывает ярость.
– Сказать, что ты - придурок! – огрызаюсь тихо, отойдя подальше от охранной будки. Долгов, судя по звуку и паузе, тоже уходит в более безопасное место.
– Всё? – вкрадчиво уточняет, чиркая зажигалкой, доводя меня до точки кипения.
И это после того, что произошло? Просто вот это сраное «всё»?
Сейчас понимаю, уйдя из кухни молча, он оказал мне огромную услугу. Слышать его раздраженный, нетерпеливый голос гораздо больнее и унизительнее. Но сцепив зубы, озвучиваю причину звонка.
– У тебя камеры на кухне, охрана все видела.
– И? – следует невозмутимый ответ.
– Ты что, совсем бухой? Иди забери эти чертовы видео. Сделай, бл*дь, что-нибудь!
– Истерить перестань и включи, наконец, мозги!
– То есть у тебя всё под контролем? Можешь кого хочешь насиловать под носом у своей жены, и никто слова не скажет, верно? – спрашиваю ехидно, кипя от бешенства.
– Верно, Настюш, - насмешливо соглашается он и, сделав затяжку, издевательски выдыхает. – Особенно, когда хм… «насилуешь» девку, которая просто ломается для вида.
– Ты - редкостный мудак! – выплевываю до невозможности банальный ответ, но я просто не знаю, что ещё сказать. Мне стыдно и в тоже время рвет на части от негодования. Сбрасываю звонок, и начинаю расхаживать взад -вперед, пытаясь сдержать подступившие слезы.
Да, он прав, я не слишком –то сопротивлялась, но неужели ему мало того, что он сделал? Зачем опускать меня еще сильнее? Зачем, мать его, з а ч е м? Чего он добивается этим? Я и без его издевок чувствую себя грязной, подлой тварью.
А, впрочем, какая к черту разница? Пошло оно всё! Сейчас я уеду из этого проклятого дома, а завтра из города, и как бы не было тяжело, вернусь к привычной жизни и забуду эту скотину. Дома будет проще: никаких искушений, случайных встреч, разговоров…
– Ну, и куда ты собралась? – раздается позади его голос. Едва не подпрыгнув, оборачиваюсь резко и натыкаюсь взглядом на букет Ильи в руках Долгова.
– Зачем ты его принес?
– Решил выкинуть, раз пошёл на улицу. Не люблю, когда гости оставляют после себя мусор. Тебе ведь он всё равно не нужен?
– снова насмехается он, имея в виду вовсе не букет.