Паранойя. Почему он?
Шрифт:
– Ага, бегу уже.
– Настя! Не беси меня! Ситуация серьезная, папа Гриша в бешенстве. Яша начудил позапрошлой ночью по-крупному, так что не накаляй. Приезжай немедленно! Ты знаешь папу Гришу, тут всем не поздоровиться, и тебе в первую очередь!
– Конечно, кому же еще? – отзываюсь иронично, с удивлением обнаружив, что мне на все это абсолютно наплевать. Раньше я бы уже тряслась осиновым листочком на ветру, а теперь, будто меня и вовсе не касается. Впрочем, так и есть. Через пару часов я буду в Москве и, как говорится, еб*сь оно всё конем.
– Я что-то не пойму твоего спокойствия. Взрослая что ли до хера стала? Может, тебе тогда пойти и самой себя обеспечивать, раз тебе никто не указ? Или
У меня вырывается смешок, ибо Жанна Борисовна себе не изменяет.
– Давай, мам, - с улыбкой соглашаюсь спокойно, не замечая текущих по щекам слез.
Мне не больно. Нет. Я постоянно это слушаю и знаю, что это истинная правда. У папы Андрея своя семья, и я наверняка буду в тягость. Мне действительно придется искать работу, и как-то обеспечивать себя самой, но меня это не пугает, я с четырнадцати лет подрабатывала где-то. Просто я ужасно устала от того, что все, кого я люблю, ставят меня перед таким выбором, в котором нет вариантов, предполагающих ответную любовь.
Мама еще несколько минут плюется ядом угроз и обвинений, пока я не перебиваю, уточняя, уехал ли Яша. Убедившись, что его уложили в какой-то рехаб, прошу собрать мои вещи и сообщаю, что приеду через час. Мама пытается высказаться на этот счет, но я обрываю связь.
Допив чай, осматриваю в последний раз квартиру, забираю из найденного альбома фото Сережи на память, и дожидаюсь вчерашнего водителя. Он пообещался привезти к обеду продукты.
Передав ему ключи, прошу отвезти меня домой. Всю дорогу смотрю в окно и, как ни странно, с сожалением провожаю проносящиеся за окном улочки. Вспоминаю свой счастливый июль и чувствую невыносимую горечь. Жаль, а ведь все могло быть так красиво…
За этими размышлениями не замечаю, как мы подъезжаем к дому. Только сейчас накатывает небольшой мандраж, но я тут же подавляю его и решительно вхожу внутрь, с разбега натыкаясь на ледяной взгляд водянисто-голубых глаз из-под нахмуренных, белесых бровей.
– Явилась, - резюмирует папа Гриша, остановившись напротив, и сцепив руки в замок за спиной, оглядывает меня с ног до головы. Я цепенею, ибо знаю, не к добру это.
Чтобы наш генерал - губернатор в такой час был дома, да еще дожидался меня, меряя шагами холл? О, Господи, кажется, я действительно серьезно влипла! И последовавший приказ это только подтверждает.
– В кабинет поднимайся, Настя! Пора нам с тобой поговорить.
Сглатываю тяжело и, кивнув, следую за отчимом, лихорадочно пытаясь понять, о чем именно будет разговор. Знает ли он о том, что я – та самая девушка, из-за которой случился весь сыр – бор позапрошлой ночью? Серёжа обещал скрыть мое участие, но при таком количестве свидетелей, это вряд ли возможно, да и Яша, думаю, молчать не стал. А раз так, то что можно говорить, а что – нельзя, и как себя вообще вести?
Пока мой мозг кипит в поиске правильной линии поведения, мы заходим в кабинет. Папа Гриша жестом указывает мне на кресло напротив своего, и усевшись, несколько минут сверлит меня недобрым взглядом. Я понимаю, что это такая тактика, направленная на то, чтобы еще до начала разговора выбить собеседника из колеи, однако все равно на нее ведусь. От волнения путаются мысли, руки дрожат и ужасно хочется прервать это, действующее на нервы, молчание. Если уж помирать, так быстро. К счастью, папа Гриша не затягивает мои муки.
– Ну что, Тась, рассказывай, - откинувшись в кресле, начинает он допрос. – Где ты была эти два дня, почему на телефонные звонки не отвечала?
– А что, что-то случилось? – уточняю осторожно, хоть и знаю, что Можайский терпеть не может, когда отвечают вопросом на вопрос, но мне нужно хотя бы примерно представлять,
– То, что случилось – это одно, - как и положено хорошему стратегу, не дает он мне ни единой зацепки. – Сейчас меня интересует, с чего ты вдруг решила, что можешь себе позволить приезжать домой, когда тебе вздумается?
– Может, потому что я уже совершеннолетняя? – решаю идти ва-банк, надеясь, что он ответит что-то в духе мамы - «обеспечивай тогда себя сама», и я со спокойной душой пойду собирать вещи, но папа Гриша лишь хмыкает и расплывается в снисходительной улыбочке.
– Ты всегда была девочкой позднего зажигания. Что, гормоны заиграли? – насмешливо заявляет он в своей бесцеремонной манере, вгоняя меня в краску стыда. Задохнувшись, теряюсь на мгновение, но папа Гриша тут же переходит в наступление, не подозревая, что дает мне в руки беспроигрышный козырь. – Кто хоть герой?
– Илья Терёхин, - шепчу, как и положено, смущенно, незаметненько выдыхая с облегчением и в то же время чувствуя, как захлопнулась ловушка. Как теперь завести разговор о переезде?
– Терёхин… Терёхин… - меж тем задумчиво перебирает папа Гриша в своей памяти фамилии. – А-а… это у которого папаша владелец сети клубов и ресторанов?
– Да.
– Низковато летаешь, донь, - иронизирует, но тут же добродушно добавляет.
– Ладно, для первого раза сойдет. Сейчас, как раз, неплохо быть поближе к народу. Пацан нормальный или проблемный?
– Нормальный вроде, - отзываюсь тихо, думая, что теперь делать. Наверняка папа Гриша потребует пригласить Илью на ужин.
– Ладно, разберемся, - недовольно поджимает отчим губы и словно прочитав мои мысли, распоряжается.
– Пригласи парня к нам на ужин на выходные.
– Может, не будем торопиться? Мы всего ничего встречаемся…
– Ну, трахаться вам это ничуть не мешает, - припечатывает Можайский, отчего у меня пульс подскакивает, лицо же начинает пылать раскаленным огнем. Смотрю на папу Гришу во все глаза, на что он издевательски замечает. – Ну, чего краснеешь? Ты же совершеннолетняя у нас, вот и говорю с тобой, как со взрослой, а то вы с братцем, вижу, вообще не вдупляете, что происходит. Один шляется по барам и творит под носом у моих врагов черте что, другая - думает, будет трахаться с кем попало, словно не падчерица губернатора, а хер пойми кто! Вы что, совсем идиоты? –заводиться он с полуоборота и, подскочив с кресла, нависает надо мной. – Ты понимаешь, что тут каждый только и ждет, когда мы оступимся? За нами наблюдают с лупой! Если я не могу навести порядок в семье, то, что я вообще могу? Может, детей и не судят по отцам, но вот отцов по детям – cтрого. Вы – моё отражение. Один ваш неверный шаг, и моя репутация будет испорчена. Мне уже пришлось прогнуться и пойти на поводу у местного царька из-за твоего братца, но больше я не допущу подобной ошибки! Теперь вы у меня будете по струнке ходить: рот открывать и дышать только с моего позволения! И если я говорю тебе привести своего парня на ужин – значит ты берешь и приводишь, и никаких «всего ничего»! Бл*дства у себя под носом я не потерплю! Вот закончишь школу, уедешь учиться в Нью-Йорк, там что хочешь, то и делай, а здесь – никакого самовольства, иначе я тебе устрою сладкую жизнь! Поняла меня?
– Предельно, - отвечаю дрожащим голосом и едва сдерживая слезы, зная, что бессмысленно, предлагаю свой вариант. – Я могла бы уехать в Москву и доучиться там, тогда не пришлось бы переживать еще за меня.
– Ты что, вообще меня не слышишь? – ожидаемо взрывается отчим. – Ты думаешь, мне нужны тут обсуждения, почему ты вдруг ни с того ни с сего посреди учебного года уехала в столицу?
– Может, у меня отец заболел, может, бабушка! Да мало ли причин? – возражаю с жаром, хватаясь за последнюю возможность, как утопающий за спасательный круг.