Пария
Шрифт:
Я запахнул поплотнее плащ и погрузился в размышления. Лорайн хорошо охраняют, а сэра Алтуса окружают люди короля, так что обоих будет нелегко убить. Лорайн всегда отлично обращалась с клинками, и, хоть мои военные способности и помогли мне пережить сегодняшний день, я знал, что с рыцарем-командующим мне не сравниться. «По крайней мере, пока он не спит», опасно шептал внутри сильно искушающий голос. «А вот когда человек спит, сражаться он не может» …
Тория тихо встревоженно охнула и это, к счастью,
– Ему осталось несколько часов, – сказал он, ведя нас к узкой койке, на которой лежал Брюер. Того раздели по пояс, и его мускулистое тело приобрело серый оттенок сухого сланца, кожа стала скользкой от пота, который испарялся и нехорошо пах. Рану перебинтовали, но кожа вокруг покрылась красными и скверными пурпурными пятнами. Грудь вяло вздымалась и опускалась, голова покачивалась, а невидящие глаза под дрожащими веками тускло блестели.
Рядом со мной замерла Тория, плотно обхватив себя руками. Я сдержал желание обнять её и успокоить. Ей бы такое не понравилось.
– Он захотел бы составить завещание, – сказал я Делрику. Чтобы вытолкнуть слова, сначала пришлось прокашляться от кома в горле.
– Что бы я ни дал ему, чтобы поднять, это убьёт его раньше, чем он сможет заговорить, – ответил просящий. – Но если говорить будешь ты, есть шанс, что он тебя услышит.
С этими словами он коротко кивнул и пошёл лечить очередную душу, которая могла дожить до рассвета.
– Ебучая отравленная стрела, – сказала Тория, стиснув зубы. Она подошла к голове Брюера и несмело положила руку на его покрытый потом лоб. – Его только чтоб свалить понадобилось бы по меньшей мере четыре человека.
– Да уж. – Я смотрел, как подёргиваются губы Брюера и думал, что вдруг где-то в лихорадочном сумбуре разума он всё же пытается огласить завещание. Удивительно, что за все годы заключения я ни на йоту не переживал бы о его смерти, а через несколько месяцев совместной свободы стою и глотаю слёзы. А ещё маленькая постыдная часть меня не радовалась перспективе с утра тащить его тело до могилы.
– Приведи благородного, – сказал я Тории, хватая одеяло и бросая его на торс Брюера. – И захвати мешок с доспехами.
– Зачем? – она озадаченно прищурилась.
Я стащил ноги Брюера с койки, и он низко, громко застонал.
– Это плата, – сказал я, и закряхтел, пытаясь его поставить. – И ни слова просящим или капитану. А особенно – Эйн.
Коническое укрытие Ведьмы в Мешке по-прежнему стояло под ветвями той высокой берёзы. Я остановил телегу у входа, возле недавно потушенного костерка, от которого тонкими завитками поднимался дым. Укрытие прикрывала шкура какого-то зверя, окаймлённая жёлтым от слабого света свечи изнутри. Я переживал, что здесь будет толпится куча других желающих воспользоваться особенными талантами каэритки, но, по всей видимости, сколько бы клиентов не пришло к ней после битвы, с наступлением ночи
К раздражённому фырканью старой тягловой лошади добавились всё более страдальческие стоны Брюера. Я слез с телеги, осознав, какая неуверенность перед предстоящей задачей меня охватила. «Чего тут бояться?», спрашивал я себя, уставившись на мерцающие очертания входа. «Она может ему помочь, или не может».
И всё же я колебался, и на переднем плане в голове нависли воспоминания о цепаре. А ещё я всё увереннее чувствовал, что если бы Эвадина об этом услышала, то определённо косо посмотрела бы на то, что я ищу помощи у каэритской ведьмы.
– Несём или нет? – спросила Тория с задней части телеги. Она держала руку Брюера – когда тряская телега выехала из лагеря, тот перестал лежать неподвижно и начал метаться слишком сильно.
Но решение уплыло из моих рук – вход в укрытие открылся, и появилась его обитательница. Во мраке две ромбовидные дыры на мешке казались бездонными, а глаза не отражали ни отблеска от факела сэра Уилхема. Он отправился с нами довольно охотно – чтобы попробовать сбежать, если представится возможность, решил я. Впрочем, пока навстречу попадалось довольно много солдат, по большей части в состоянии агрессивного опьянения, и это подавляло любые подобные мысли.
Ведьма в Мешке прошла мимо меня и заглянула за борт телеги на раненого, не обращая внимания на моё приветствие.
– Отравленная стрела, – сказал я, когда она продолжала молча смотреть. – Мы не знаем, какой яд. – Я замолчал, глядя, как изменилась форма мешка, когда она наклонила голову и придвинулась поближе к Брюеру. Я услышал, что она несколько раз принюхалась, а потом выпрямилась, и чёрные дыры глаз повернулись ко мне.
– Мы можем заплатить, – сказал я, махнув Тории, которая послушно передала мне мешок с доспехами Уилхема. – Отличные доспехи. Стоят целых пятьдесят летинов, если верить их прежнему владельцу здесь…
Тогда Ведьма в Мешке заговорила, и её голос доносился через ткань влажным хрипом. Слова были различимы, но лишь едва-едва, словно губы настолько изуродованы, что не могли точно произносить их:
– Доспехи мне не нужны. – Она подошла ближе, и мне пришлось сдерживать инстинктивное желание попятиться. Эта женщина издавала любопытный землистый аромат, как лес, поцелованный первым осенним дождём. На самом деле пахло не так уж плохо, но выбивало из колеи. Люди так не пахнут.
– Но, – продолжала она, и мешок пульсировал от её слов, – плату я возьму.
– У меня… – Мой голос стих и, как и прежде, взгляд приковали бездны-близнецы её глаз. – У меня есть несколько монет…
– Твои слова, твоё… – она подняла руки, которые в свете факела выглядели бледными и удивительно чистыми, и изобразила как перо двигается над пергаментом, – искусство. Такова будет плата.
Я согласно кивнул.
– Я напишу, что скажете.
Дыры глаз тихо рассматривали меня ещё один удар сердца.
– Заносите, – сказала она, возвращаясь в укрытие, и исчезла внутри, оставив вход открытым.