Пария
Шрифт:
– Милорд, – сказала она.
Рыцарь удостоил её краткого взгляда, а потом стал отвязывать верёвку от седла. Затем сильно потянул, и стоявший на коленях рыцарь упал лицом в грязь перед коленопреклонённой Эвадиной. Она нахмурилась, а потом заморгала, разглядев его грязное удручённое лицо.
– Уилхем?
Аристократ на коне заговорил, и слова звучали, словно скрежещущее эхо из недр шлема:
– Король объявил, что это – Поле Предателей. Если хочешь уберечь шею этого негодяя, то времени у тебя немного.
Эвадина снова поклонилась, и я заметил, как дрожал от благодарности
– Благодарю вас, отец.
Сэр Альтерик Курлайн, более известный учёным как Чёрная Роза Куравеля, выпрямился в седле, скрытые глаза ещё секунду смотрели на дочь, а потом он дёрнул поводья и ускакал в сторону берега реки. Атака рыцарей отогнала керлов к краю воды, и река там помутнела, поскольку многие отчаянно пытались переплыть на дальний берег. Рыцари, не желая терпеть никаких побегов с этого поля, пришпорили своих коней, загнали их в поток, и вскоре уже воды пенились красным.
– Дурная встреча в дурной день, Эви, – простонал аристократ на земле. – Хотя при виде тебя на сердце у меня всегда светлеет, даже сейчас.
Он поднялся и с обаятельной улыбкой посмотрел на Эвадину, демонстрируя белые зубы посреди грязи. От вида этой улыбки у меня в груди кольнула зависть, поскольку именно такую я всегда хотел отточить, но мне это никогда в полной мере не удавалось. Улыбка, в которой врождённая уверенность сочеталась с осознанной прямотой. На губах этого пленника она появилась легко и без усилий, но Эвадина в ответ лишь печально насупилась.
– Ты круглый дурак, – сказала она ему суровым голосом с оттенком скорби.
– Это утверждение сейчас сложно опровергнуть. – Его улыбка померкла, и прежнее страдальческое выражение полностью вернулось. Глаза потемнели, и он уставился внутрь себя, как это свойственно тем, кто обдумывает свою неизбежную смерть.
Эвадина напряглась, поднялась на ноги и повернулась осмотреть поле боя, от продолжающейся резни у берега до усеянной трупами земли сзади от нас. Битва уже закончилась, и туман рассеялся. Несколько акров непримечательного пастбища превратились в огромное истоптанное пятно чёрного, бурого и красного цветов. Среди мертвецов и умирающих бродили лошади без всадников, а тут и там маленькими группами останавливались воины, чтобы ткнуть алебардой дёргающиеся тела ещё не совсем мёртвых. Такова судьба оказавшихся на проигравшей стороне, когда король объявляет Поле Предателей. В такой день ни один аристократ не будет выкуплен, и ни один простолюдин не получит милосердия.
– Писарь, – сказала Эвадина, переводя взгляд на роту Ковенанта, и по её глазам стало ясно, что она едва удержалась, чтобы не вздрогнуть. По моим подсчётам в живых осталось примерно половина, что само по себе казалось чем-то вроде чуда. С неожиданным чувством облегчения я увидел, что Офила до сих пор жива, и, по всей видимости, не ранена. Они с сержантом Суэйном строили выживших, чтобы те собирали раненых и упавшее оружие. И того и другого было в избытке.
– Я не могу оставить роту, – сказала капитан, – поэтому вынуждена поручить этого человека твоим заботам. – Она кивнула на поникшего пленника. – Прошу тебя вывести его с этого поля и доставить
«Она просит меня о государственной измене?», думал я, отметив, что она оформила это задание в виде просьбы, а не приказа. Этот человек, этот Уилхем с красивым лицом и лёгкой улыбкой явно был одним из рыцарей-предателей. Он лишился права на жизнь, как лишусь и я, если меня поймают помогающим ему избежать королевского правосудия.
– Я сочту это величайшей услугой, – добавила Эвадина, заметив мою нерешительность.
– Капитан, могу ли я спросить, – сказал я, кисло глянув на вероломного аристократа, – кто этот человек, и почему его жизнь стоит того, чтобы вы рисковали нашими?
Я ожидал каких-нибудь упрёков, вежливого напоминания о нашем статусе, но она лишь чуть скривилась и тихо задумчиво ответила:
– Его зовут сэр Уилхем Дорнмал. Когда-то он был… моим наречённым, и я умоляю тебя спасти его, Элвин Писарь.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
– Больше никогда в жизни, – сообщила мне Тория, пока мы вели сэра Уилхема к нашему лагерю, проходя мимо разнообразных ужасов. Рядом воин на коленях, подняв руки, умолял о пощаде троицу алебардщиков из роты Короны:
– Мы же все солдаты?
Они послушали его хриплые крики, а потом принялись исступлённо колоть. Несмотря на открытые раны, он всё кричал последнюю фразу, словно в ней крылась какая-то магическая защита, не обращая внимание на жуткое доказательство обратного:
– Мы же все солдаты! Мы… же…
– Ни ради тебя, ни ради неё, – продолжала Тория и поморщилась от отчаяния и раздражения, а крики невезучего воина сменились скрипучими мучительными всхлипами. Но она даже не обернулась посмотреть, а всё говорила мне с суровой, настойчивой уверенностью: – Слышишь, Элвин? Хватит с меня играть в солдатиков.
– Из того, что я видел, играла ты неплохо, – пробормотал Брюер и поморщился, стаскивая перчатку с раненой руки и обнажая скверную красно-чёрную дыру.
– Пускай просящий Делрик на неё посмотрит, – сказал я ему. – А до тех пор перевяжи.
– Я бы посоветовал обратиться за помощью как можно скорее, – сказал наш пленник. Он заговорил впервые с тех пор, как мы его увели. Сэр Уилхем скривился, глядя на рану Брюера. – Выглядит определённо нехорошо. Стрела, надо полагать? – Он виновато пожал плечами в ответ на осторожный кивок Брюера. – Наши костианские лучники любят мазать наконечники всякой дрянью. Жуткие они, конечно, и манеры у них грязные, да ещё по ночам проводят странные ритуалы.
– Завали свою жопу! – отрезала Тория, злобно глядя на него, и тут же перевела взгляд на меня: – Не прошло и четверти часа с тех пор, как этот хуй с друзьями изо всех сил старались нас убить. Напомни-ка ещё разок, зачем нам спасать его шкуру?
– Приказ капитана, – с негодованием воскликнул Брюер. – Неужели ты можешь сомневаться в ней, после сегодняшнего дня-то? Мы идём под знаменем, благословлённом Серафилями.
– А сколько умерло под тем знаменем? – крикнула она в ответ. – Им от него ничего хорошего!