Пария

Райан Энтони

– Как и говорил рядовой Дорнмал, – продолжал я, – одни больше, другие меньше, но все низко сидят в воде.

– Значит, полностью загружены, – предположил сержант Суэйн, и прищурился, рассматривая флот. – Старейшина оказался прав: они привезли против нас, по меньшей мере, двадцать тысяч мечей. И, похоже, они не собираются делать одолжение и лезть на стену.

– И всё же, высадиться им негде, – задумчиво проговорила Эвадина. Она не казалась особенно обеспокоенной, а лоб морщился скорее озадаченно, чем озабоченно. – Внешние дамбы защищены морской стеной и даже в высокий

прилив слишком круты для кораблей. Они могут напрямую атаковать гавань, но с заблокированным входом им придётся подниматься по молу, а его оборонять так же легко, как и стену.

– Может, они не видят смысла атаковать, – вставил Уилхем. – Пока они остаются во фьорде, ни один торговец не выедет из города и не попадёт в него. То же касается и рыбаков.

Суэйн тихо одобрительно хмыкнул.

– Значит, блокада. Этот их тильвальд хочет морить нас голодом, пока не сдадимся.

– И это поднимает вопрос запасов, милорд Фольваст, – сказала Эвадина, повернувшись к старейшине.

Он сегодня выглядел более собранно, стоял прямее, и на его красивом лице застыло выражение спокойной уверенности. Однако мне показалось, что он чуть бледнее обычного, а выражение лица – результат усердных тренировок перед зеркалом.

– У нас достаточно зерна, солёного мяса и других припасов, чтобы протянуть всё лето и до самой зимы, – сказал он. – И даже дольше, если правильно делить еду. Если ручной пёсик Сестёр-Королев думает, что сможет одолеть мой город, то его ждёт разочарование. – Он фыркнул, напряг спину и беспечно махнул рукой в сторону аскарлийских кораблей: – Скорее они будут голодать, капитан. Пускай сидят там и варятся в своей языческой вони. Зимой фьорд Эйрика становится каналом для айсбергов, которые откалываются от ледников на западе. Только последний дурак останется там на якоре в это время. Если их не заставят убраться урчащие животы, то перспектива получить пробоину в корпусе уж точно заставит.

– Нет ничего хорошего в том, чтобы просто сидеть здесь месяцами, капитан, – сказал Суэйн. – У нас в гавани хватает лодок. Дайте мне около дюжины, мы выберемся ночью и подпалим эти скорлупки. Это наверняка воодушевит роту.

Эвадина немного подумала и кивнула головой.

– Хорошо, Сержант. Но только добровольцев. – И любые идеи о том, что у неё остались ко мне какие-либо тёплые чувства, испарились, как только она перевела взгляд на меня. – Что думаешь, Писарь? – спросила она, подняв брови, и едва заметно изогнула губы в выжидательной улыбке. – Хочешь ещё раз сразиться с язычниками?

«Она считает меня предателем?», подумал я, и задался вопросом, не вызвало ли у неё подозрений моё возвращение в целости и сохранности. Но с другой стороны Уилхем тоже вернулся невредимым, и она не питала к нему никакой ненависти. «Значит, просто злится», решил я. Стиснув челюсти так, что они заныли, я поклонился, снова прижав костяшки пальцев ко лбу.

– Как прикажет Ковенант, капитан, – сказал я.

Всего добровольцев Суэйн набрал три десятка душ. Брюер и Тория, как только узнали, что я участвую в этом

безумии, тоже шагнули вперёд, и их уже было не отговорить. Уилхем также к нам присоединился, и, к моему удивлению, Эйн разрешили пойти добровольцем.

– Она горит желанием доказать свою отвагу и приверженность Ковенанту, – сказала капитан, когда я коротко, но решительно высказал возражения. – Кто я такая, чтобы отвергать её?

Группа собиралась на пристани неподалёку, на всех были только самые лёгкие доспехи. Все вымазали лица сажей, и можно было брать только затемнённые фонари. Эйн явно горела желанием и ловко запрыгнула в одну из трёх лодок, которые должны были вывезти нас из гавани. Я смотрел, как она расположилась на носу, а потом повернулась и радостно помахала нам с Эвадиной, стоявшим на набережной.

– Она по-прежнему безумна, – сказал я. – Не настолько, как раньше, но её разум не в порядке. Сомневаюсь, что битва его исправит.

– Тебе нужно больше веры в твоих товарищей. – Эвадина говорила тихо, но с привычной твёрдостью. – На самом деле, Писарь, тебе не хватает веры во многих отношениях.

С губ едва не сорвался яростный ответ: «Да нахуй мою веру!», но мне удалось вовремя его удержать.

– Капитан, я понимаю ваше желание наказать меня, – аккуратно сказал я. – Но мои друзья тут ни при чём.

– И почему ты решил, что это наказание? – Она вопросительно уставилась на меня. – Что ты мог натворить, чтобы заслужить такое отношение?

Закипали ещё более неразумные слова, но и на этот раз их удалось сдержать, хоть и с большим трудом.

– Я не буду извиняться за спасение жизни Брюера, – сказал я. – Хоть языческими средствами, хоть нет.

– А как же его душа? Ты думаешь, Серафили пропустят его через Порталы, когда она настолько замарана?

– Писание гласит, что благодать Серафилей безгранична в своём сострадании. Возможно, капитан, это вам не помешало бы побольше веры в них.

Гнев завёл меня далеко за грань, и я ждал суровой команды знать своё место, а то и приказ Суэйну заковать меня в железо. А вместо этого гнев Эвадины оказался лишь мимолётным. Её лоб наморщился, а потом разгладился, она опустила голову, закрыла глаза и медленно вдохнула.

– Я знаю, почему ты сделал то, что сделал, – сказала она, открывая глаза. – И Серафили в своей мудрости сочли нужным явить многое из того, что ты сделаешь, Элвин Писарь. Так что знай, это… – она указала на лодки, – не наказание.

Её взгляд остановился на моём лице, и в нём сияла такая проницательность, которая показалась мне более обескураживающей, чем её страх. В кои-то веки я не мог придумать ни слова в ответ, просто тупо молчал и смотрел, как она подошла ближе и, прищурившись, уставилась мне в глаза.

– То, что они показывают, часто… запутано, и даже противоречиво. Я видела и триумф, и поражение на Поле Предателей. Видела, как Совет светящих и смеётся, и благословляет меня, когда я прошу разрешения создать эту роту. А теперь Серафили послали видения о тебе… и мне. – Она подняла руку и протянула к моему лицу. – Иногда мы…