Пария
Шрифт:
Я больше не пытался поднять ей настроение, поскольку теперь меня занимал свой затаённый ужас. В открытый страх он пока не перерастал, и я надеялся, что и не перерастёт. Как и во время стычки с сержантом Лебасом, паника не захватила меня, поскольку не осталось возможности избежать опасности. Но всё равно, отсутствие опыта в том, что ждало меня назавтра, порождало весьма неприятные чувства в животе, которые упрямо не желали проходить.
– Ты ведь это уже делал, – сказал я Брюеру, который по-прежнему полировал свой нагрудник. – В смысле, участвовал в битве.
– Дважды, – подтвердил он, поднёс тряпку к языку и стал растирать слюну по стали.
Я
– Как думаешь, мы все помрём? – Яд уже выпарился из её голоса, и говорила она с ноткой мрачного смирения.
Брюер на миг остановился и задумчиво нахмурился.
– Некоторые наверняка. Не все. Отвага и боевой дух в битве значат не меньше, чем дисциплина и боевые навыки. А этой роте, благодаря нашему помазанному капитану, отваги не занимать. – Он кисло глянул на многочисленные костры, усеивающие темноту вниз по склону. – А что до остальных, то они явно кажутся разношёрстной компанией. На мой вкус, слишком много керлов, которые предпочли бы оказаться где-то в другом месте. Но всё же король собрал большое воинство. Это уж точно что-то значит.
– У Самозванца много ветеранов, – отметил я. – Сплошь убийцы, как говорят.
– У Красных Дюн я видел, как люди, которые сражались в дюжине битв, бросали оружие и убегали. – Брюер пожал плечами и вернулся к своему делу. – Храбрость как верёвка: рано или поздно кончится.
Чувствуя на себе тяжесть наших с Торией взглядов, Брюер вздохнул и посмотрел на каждого из нас своим единственным глазом.
– Вы двое умеете драться. Это вам на пользу. Поймите, битва – несмотря на всю пустую болтовню знати о галантности и прочем – всего лишь очень большая драка, с оружием вместо кулаков. Когда разгорится её ярость, когда стройные шеренги сольются в огромную толпу бойцов – вот тогда битва выигрывается или проигрывается. Это драка. Так что… – он продемонстрировал редкую улыбку, – деритесь, и у вас будет шанс остаться в живых, когда всё закончится.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Просящие подняли нас прямо перед рассветом. До сих пор кажется чудом, что мне тогда удалось проспать большую часть ночи. Ещё удивительнее, что сон был крепкий. Кроме того, я смог умять плотный завтрак из хлеба, молока и свежих фруктов, которые сержанту Суэйну удалось где-то раздобыть. Плотный комок ужаса в моём животе не рассосался, но и внезапному зверскому голоду помешать не мог.
– Ешь! – инструктировала Офила значительно менее увлечённую Торию, бросив ей яблоко из полупустой корзины. – Сегодня тебе понадобятся силы.
Тория, с бледным лицом и впалыми глазами от бессонной ночи, без выражения смотрела в ответ. А клинок-просящая всё равно задержалась и хмуро смотрела на неё, пока та послушно не откусила от фрукта, и быстро выплюнула, как только Офила двинулась дальше.
– Эта корова меня терпеть не может с первого дня, как я вступила в этот кружок ебанатов, – пробормотала Тория.
– Честно говоря, вряд ли дело в этом, – сказал я, забрав у неё яблоко, раз ей оно всё равно явно было ни к чему. Откусил несколько раз и ухмыльнулся Тории: – На самом деле совсем наоборот.
Я ожидал, что она в ответ прорычит ругательство-другое, но вместо этого узкое лицо Тории преисполнилось серьёзной искренности. Она подошла ближе, схватила мою руку и, глядя мне в глаза, заговорила тихо, но настойчиво:
– Элвин… просто
– Стройся! – пронзил холодный утренний воздух голос сержанта Суэйна, и ему тут же вторили голоса других просящих.
– Буду преследовать тебя, ублюдок! – прошипела Тория на прощание и побежала на своё место в отряде.
– Походный строй! – выкрикнула Офила, проталкиваясь через толпу. – Собрать оружие! Построиться в шеренги! Живее! Эйн, доложись капитану. Что стоишь, девчонка? Бегом!
Эйн задержалась, чтобы весело улыбнуться мне и Брюеру, а потом побежала к палатке Эвадины. Мне оставалось лишь надеяться, что Офила передала моё предложение приковать её цепью.
– Стоять прямо, Бич вас побери! – Просящая двигалась вдоль нашей шеренги, выпрямляя ссутулившихся и раздавая подзатыльники отстающим. Она никогда не отличалась нежностью, а сейчас вела себя ещё суровее, не оставляя никаких сомнений в том, какие последствия наступят для нарушителей дисциплины.
– Писарь, – сердито сказала она, приближая своё лицо к моему, – Этот крюк положи на плечо, как я тебе показывала. – Отступив назад, Офила оглядела наши ряды и выпятила челюсть, неохотно показывая таким образом одобрение, которое не слышалось в её голосе:
– Этим утром взор короля направлен на всех вас, – крикнула она, – и я не позволю вам позорить капитана своей неряшливостью.
Казалось, что мы довольно долго ждали, замерев, но на самом деле прошло, наверное, всего несколько минут. Я слышал, как у кого-то урчало в животах, и это урчание пару раз подчёркивалось знатным пердежом. От мысли, что на войну нас отправляет столь зловонный хор, с моих губ слетел смех, который тут же распространился по отряду. К моему удивлению Офила дала нам немного повеселиться, и только потом рявкнула команду молчать. Полагаю, её немного подбадривал вид смеющихся солдат перед лицом неизбежной резни.
Наконец, раздался сигнал горна, и мы двинулись с места – Офила повела отряд в марширующую колонну роты. К этому времени напряжение в моём животе стало превращаться в тошнотворный, мутный ком, который слегка колыхнулся, когда я увидел, что наш отряд последний в строю. Несколько раз на марше мы тренировались всей ротой, и каждый раз отряд, оказывавшийся в конце колонны, всегда оказывался на правом краю линии соприкосновения. А оказаться на правом краю любой линии очень нехорошо, как я узнал во время путешествий с Клантом.
«Понимаешь, парень, тут всё дело в обходе флангов», – говорил он мне как-то вечером во время нашего пребывания на юге. «Проще говоря, надо постараться обойти противника, чтобы оказаться за его жопой. И, по причинам, известным только Серафилям, почти всегда враги выбирают правый фланг».
Поэтому, поникший духом, я послушно маршировал вместе с остальными и смотрел, как остальная рота выстраивается слева от нас. Внутренности скрутило ещё сильнее, когда мы построились в три шеренги справа от них, закрыв расстояние между ротой и рекой. Нашему отряду пришлось половину численности разместить посреди высокого тростника и кустов, покрывавших берег. Земля под нашими ногами была мягкой и вскоре от такого количества сапог перемешалась в грязь. Бросив взгляд налево, я увидел, что не просто наш отряд оказался у края роты – сама рота стояла на оконечности боевых порядков всей армии.