Пария
Шрифт:
– Бля-бля-бля… – ругалась Тория.
– За Ковенант! За Ковенант! – кричала рота, и их голоса срывались на визг, когда передняя шеренга наступающих врагов в двадцати ярдах от нас опустила пики и побежала.
– За Ковенант!
Наша первая шеренга сделала шаг вперёд, уперев тупые концы пик в землю и опустив длинные копья под таким углом, который просящие вдалбливали в них столько дней.
– ЗА КОВЕНАНТ!
С той поры я часто размышлял, что в миг, когда впервые сомкнулись две шеренги пик, я бы обосрался, если бы только вспомнил, как это делать. А вместо этого я встал плотно за спину Брюера, как меня учили, подождал, пока вражеская пика проскользнёт по его оружию на расстояние вытянутой руки, и тогда
Владелец пики, явно разъярённый тем, что его разоружили, бросился вперёд с фальшионом в руке, и из его косматого лица вырвался утробный клич. Его атака оборвалась, как только он оказался зажат между Брюером и рябым справа от него.
«Это убийство», понял я, поднимая секач над головой, и опустил его, чтобы расколоть череп зажатого, рычащего парня.
И вот так, дорогой читатель, началась битва.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Бородатый мужик не упал сразу. Он явно умер, и по косматому лицу обильно текла кровь и другие серые вещества, но в давке соседние тела удерживали его вертикально. А ещё его глаза оставались открытыми. И так, пока противоборствующие стороны всё более беспорядочно толкали и кололи друг друга, мне приходилось терпеть неотрывный взгляд человека, которого я только что отправил на тот свет. Этот не моргающий напряжённый взгляд очень раздражал, и внезапно на меня накатила настолько сильная волна гнева, что я снова его ударил. Занёс секач, словно копьё, ткнул лезвием в уставившееся на меня лицо и рассёк его, а грубо выкованная сталь погрузилась в него и начисто там застряла.
– Ой, да что за нахрен! – прошипел я через стиснутые зубы, шагая вперёд, чтобы спихнуть проткнутого человека. Один из его компаньонов – жилистый мужик с безбородым лицом, похожим на морду хорька, – воспользовался этим и ткнул мою вытянутую руку длинным кортиком. Узкое острие больно кольнуло в запястье, но рукавицу не проткнуло. Зато сильнее меня разъярило.
Держа одной рукой секач, всё ещё крепко засевший в голове трупа, я сжал свободную в кулак и крепко врезал по лицу владельца кортика. Уклониться было некуда, и он, приняв на себя всю силу удара, без чувств упал на взбитую грязь. Я решил, что очень скоро его затоптали до смерти.
Схватив рукоять секача обеими руками, я захрипел и повернул его, радуясь, что крики, хрипы и вопли со всех сторон заглушают хлюпанье и скрежет металла, высвобождаемого из кости и плоти. На этот раз клинок высвободился, и бородатый мужик наконец-то упал, благодаря появившемуся между шеренгами узкому промежутку. Затем наступило очень короткое затишье, которого хватило только перевести дух и глянуть на примерно дюжину трупов и раненых, лежавших на разделявшей нас грязи. А потом, даже без команды просящих, рота Ковенанта бросилась вперёд.
Брюер и другие проницательные пикинеры из первой шеренги использовали этот короткий промежуток времени, успев поднять тупые концы своего оружия над головой, чтобы наконечник бил во врагов сверху вниз. Многие пики гнулись и ломались от напряжения, и среди них пика Брюера. Я видел, как он вонзил расщепленный обломок древка в шею врага, тот упал на колени, а из раны дугой хлестала кровь. Пинком отбросив поверженного противника, Брюер выхватил фальшион и принялся рубить толпу перед собой. Он сражался с отточенной сосредоточенностью, удары целил в ноги и по вытянутым рукам, оставляя позади себя покалеченных и кричащих людей.
Рядом с Брюером рябой пикинер размахивал топориком, демонстрируя такую же свирепость, хотя и куда меньшую сноровку. Рота, явно ещё под влиянием призыва Эвадины, исступлённо и яростно бросалась на врагов, а некоторые во время боя выкрикивали её клич:
– За Ковенант!
Стараясь не отставать
Я бросился к ней, а она посмотрела на меня – глаза осуждающе блестели, всё лицо забрызгано красно-бурой смесь крови и грязи. Её враждебность была такой сильной, что ей потребовалась секунда, чтобы отреагировать на мой предупреждающий крик:
– Вниз, блядь!
К счастью она успела пригнуться как раз вовремя и уклонилась от меча, подкравшегося к ней сзади мужика. Перед тем, как зарубить его, я успел взглянуть на его лицо: один глаз разрублен в хлам, ухо висело, а под срезанной кожей виднелась белая кость черепа. Меня подивило, какая сила духа нужна, чтобы сражаться с такими ранами. Видимо Самозванец мог воодушевлять не меньше, чем Эвадина.
Взяв пример с Брюера, я ударил не по туловищу одноглазого, а по ногам. Тяжёлый клинок ударил по бедру, разрубив плоть и сломав кость, и мужик упал в грязь, где к нему тут же подползла Тория и прикончила. Быстрая, жилистая, она, вскрывая горло парню, напомнила мне хорька, который извернулся, чтобы нанести смертельный укус кролику.
Я оглянулся и моему взору предстало неожиданно отрадное зрелище. Не только рота Ковенанта преуспела, отбросив фланг Самозванца на добрых сорок ярдов, но и кордвайнцы слева от нас тоже успешно били нападавших. У тех доспехи были лучше, чем у наших противников, но явно меньше веры в своё дело. Я решил, что это сборище наёмников, которых привлекли под знамёна Самозванца обещанием платы или наживы. Если так, то он тратил деньги не с умом, либо оказался недостаточно щедр. Я насчитал всего десяток тел, усеивавших землю перед кордвайнцами, и увидел нескольких удирающих наёмников, которые побросали оружие, спеша убежать.
Помимо этого, я на поле боя мало что мог разглядеть. От пота и дыхания такого количества людей и лошадей на относительно маленьком пространстве сгустился туман, через который видна была лишь смутная масса движущихся, сражающихся фигур. Тут и там посреди частокола вздымавшихся и падавших мечей поднимались на дыбы кони, но невозможно было понять, на чьей стороне преимущество.
– Пойдём, – сказал я, поднимая Торию на ноги. – Не стоит терять времени.
Я многозначительно глянул на просящих, следовавших за основными силами роты. Те из них, у кого были арбалеты, либо крутили ворот, либо подбегали поближе к схватке и выпускали болты прямо в лица врагов. Среди них я увидел Суэйна, но не мог найти Офилу и решил, что она, наверное, где-нибудь в гуще битвы, машет своей секирой.
Тория пошла за мной до самой давки, где мы снова встали позади Брюера. К моему облегчению я заметил, что между сторонами снова открылся промежуток, шире прежнего, и число противников сильно уменьшилось. Более того, на их лицах, вместо недавней яростной решимости, теперь я видел страх. Облегчение сменилось мрачной радостью, когда эта прореженная толпа резко развернулась и побежала. Их командиры не кричали, и не играли горны, но все они словно отозвались на невысказанную команду. Я видел, как один на бегу вытирал слёзы досады, другие останавливались выкрикнуть проклятия на диалекте, который никто из нас не понимал, третьи поднимали руки и складывали пальцы в жесты, видимо, считавшиеся у них оскорбительными. Впрочем, все они вскоре тоже побежали, когда арбалеты просящих отправили нескольких в грязь.