Партизанская богородица
Шрифт:
Березы и осины, сосны и лиственницы росли в этой веселой тайге вперемешку, плотно зажав дорогу. Местами ветви смыкались, образуя над головой зыбкий, просвечивающий голубизною свод. Между стволами деревьев буйным подшерстком разрослись кусты и высокие травы. Багровые цветы иван-чая пиками торчали над плотной зеленой стеной.
«Глухомань! Самое партизанское логово!» — с подступившим снова раздражением подумал капитан.
Он ходко шел по желобочку тропы, постегивая березовым хлыстом по хорошо начищенным, но
Затем его внимание привлекли крупные синие колокольчики. Этим цветам пора уже отошла, но здесь, в затененной чаще, они еще доцветали, и чем ниже уходила дорога в распадок, тем гуще росли они по обочинам.
Капитан занес хлыст и резким круговым движением, как рубят лозу на ученье, пересек хрупкий стебелек цветка. Шедший позади низкорослый белобровый солдат едва успел отскочить, увертываясь от мелькнувшего в воздухе хлыста.
— Есть!.. Есть!.. Есть!.. — приговаривал капитан, ссекая один за другим синие колокольчики.
На пятом или шестом промахнулся.
Обернулся и процедил сквозь зубы:
— Не уйдешь!
И ссек повторным взмахом.
Ефрейтор Куркин, завидя вышедшего на поляну капитана, проворно вскочил. У мужика, сидевшего рядом на вывороченном из земли пне, не нашлось должной прыти.
— Встать! — стегнул капитан окриком.
Мужик послушно вытянулся. Потом, словно спохватившись, заплевал недокуренную цигарку и, бросив на землю, растер ногой, обутой в порыжелый разношенный чирок из самодельной юфти.
Капитан полоснул по нему взглядом.
Мужик стоял хоть и без выправки, но прямо, не развалисто. Росту он был ниже среднего, и смотреть на капитана ему приходилось снизу вверх. Глаза большие, словно чужие на сухом, обросшем темной бородою лице. Взгляд не испуганный, а скорее усталый. Одежонка небогатая: перешитый из солдатской шинели пиджак, штаны из крашеного домотканого холста. Все ношеное, в заплатах.
— Кто такой? — строго спросил капитан.
— Трофим Перфильев. Крестьянин здешний.
— Что делал в лесу?
Трофим, полуоборотясь, показал на вывороченный пень.
— Корчую деляну.
— Что ж тебе, земли не хватает?
— Не себе, — серьезно и словно не почуяв насмешки, ответил Трофим. Помолчал, добавил: — Хрисану Митричу, лавошнику нашему.
— Тэк-с... — Капитан, не спуская цепких глаз с Трофима, похлопывал хлыстом по голенищу...
И сразу сорвался на крик:
— Где партизаны?
Трофим молчал.
— Отвечай, пока жив!
Рубцов расстегнул кобуру. Вынул наган.
Трофим молчал. Только дернулся кадык на худой жилистой шее.
— Рой себе могилу! Где стоишь!
Капитан уже не кричал.
— Брат у меня... дозвольте, он похоронит, — сказал наконец Трофим.
Кровь отхлынула от его загорелого лица, и оно было теперь серым.
— Не разговаривай! Бери лопату! — прикрикнул капитан.
Трофим обернулся, но не успел еще нагнуться, как Рубцов выстрелил ему в спину.
Раз, другой, третий...
Третий уже в лежащего...
Капитан Рубцов с нескрываемым удовольствием оглядел стол, тесно уставленный всевозможной снедью.
«Попадья, черт побери, умеет принять гостей!»
Полнотелая попадья, конечно, заслуживала похвалы. Но, отнеся все великолепие стола ей в заслугу, капитан ошибался. Все деревенские богатеи постарались, чтобы попадье не краснеть перед губернским гостем. И щедрее всех откликнулся лавочник Хрисанф Дмитрич — тот самый, которого капитан три часа назад лишил безропотного и прилежного работника.
Хрисанф Дмитрич, впрочем, не знал про убийство Трофима Перфильева. Но если бы и знал, рука его не оскудела. Скорее, наоборот. Он, как и прочие «добрые хозяева», давно ждал избавителя, который бы приструнил отбившихся от рук голоштанных крикунов и смутьянов.
Если что и удручало Хрисанфа Дмитрича, то это неприсутствие за накрытым в значительной доле его щедротами столом. Уж очень ему хотелось завязать побыстрее знакомство с начальником отряда.
— Не по пустому любопытству, а для пользы дела, — убеждал он отца Феоктиста.
Но тот решительно воспротивился.
— Господин капитан устали с дороги. И нуждаются в отдыхе. А делами займутся завтра. Да и сами вы, Хрисанф Дмитрич, по зрелом размышлении возьмете в толк, что куда полезнее о делах разговаривать с господином капитаном завтра, когда они, отдохнув, в добром здравии и приятном расположении духа находиться будут.
Только и удалось Хрисанфу Дмитричу упросить попадью протиснуться на кухню, чтобы оттуда хоть единым глазком взглянуть.
Господин капитан тоже заметил выглянувшую из кухонной двери благообразную бороду, но не заподозрил в обладателе ее местного Ротшильда. «Бородища... наверно, староста церковный».
К тому же, в горнице оказалась особа, более заслуживающая внимания.
— Двоюродная моя племянница! — представила попадья с угодливой улыбочкой.
Девица была недурна: смазливое личико с круглыми, умело подведенными глазками, светлые кудряшки и весьма обещающая фигурка. Некоторая доля жеманности не заслонила от опытного глаза капитана, что в девице уже разбужено женское любопытство.
— София! — Она протянула капитану маленькую пухлую ручку.
— Пусть будет Сонечка! — капитан показал в улыбке ровные крупные зубы и приложился к ручке.