Партизанская хроника

Ваупшасов Станислав Алексеевич

— Назначьте Долика заведующим конным парком, — обратился ко мне Вербицкий. — Он сам просится, да и разведчикам, которые возвращаются усталыми, нужна подмога.

— Правда, — поддержала Валя. — Долику я охотно доверю своего коня.

Я согласился. Долик получил первую постоянную служебную должность.

Мы с Луньковым вышли за линию лагеря. Здесь партизаны под руководством Кускова рыли щели. Эти окопы, в рост человека, должны были опоясать весь лагерь, чтобы партизаны имели возможность вести огонь и укрываться от бомбежки.

Удивительно ловко работал Добрицгофер.

Он далеко выбрасывал из окопа вырытую землю.

— Словно под Москвой, — увидев нас, весело проговорил он. — Там фашисты не прошли — не пройдут и здесь.

— Что ж, товарищи! — громко сказал я. — Здешний лес мы, как видно, уже обжили. Пора осваивать местные участки железной дороги.

Работа остановилась, все вызвались идти подрывать вражеские эшелоны. Пришлось отобрать более опытных. Руководителем группы назначили Любимова.

Вечером Долик запряг лошадей, и двое саней покатили к участку железной дороги Марьина Горка — Руденск.

Снова, как во время прежних наших стоянок, все более властно вставала перед нами задача расширения связей с местным населением.

Я разыскал Коско: он наблюдал, как партизаны укладывали сено под навес.

— Откуда? — спросил я, показывая на сено.

— Не беспокойтесь, никого не обидели. Это сено было заготовлено в лесу, — поняв мое опасение, ответил Коско. — Вот только с продуктами плохо: большинство населения охотно помогает, но ведь у самих мало… Я думаю, пора нам отнимать у немцев. У меня уже есть кое-какой план.

— Как говорится, экспроприировать самих экспроприаторов, — отозвался я.

— Правильно!

— Для этого надо, чтобы кругом были наши надежные и умелые помощники. Вот об этом я и пришел потолковать. Помню, вы очень хорошо отзывались о местном леснике…

— О Василии Каледе? — напомнил Коско. — Замечательный человек.

— Расскажите о нем поподробнее, — попросил я.

Коско снял шапку и, выбирая из нее стебли клевера, начал:

— Подробностей всей его жизни я, правда, не знаю. Но верю ему, крепко верю. Ведь еще в гражданскую Василий Аксентьевич за Советскую власть бился, Как раз в здешних краях. Старожилы рассказывали мне, что однажды белые окружили их маленький отряд, а часовой уснул… Стали спящих резать. Тут вдруг проснулся Каледа и в один миг все понял. Как схватился за гранаты!.. Правда, его самого осколками поранило — но что ж!.. Иначе бы никому не спастись…

— Надо повидаться с ним, — сказал я.

— Когда?

— Чем скорее, тем лучше.

— Тогда можем ехать сейчас, только бы дома застать, — сказал Коско. — Сам Василий Аксентьевич удачно перед немцами маскируется, — объездчиком служит.

Полозья саней легко скользили по снегу, лошади бежали бодро. На опушке леса мы остановились, прислушались. По шоссе, подавая глухие сигналы, пронеслась немецкая автомашина. Оставив подводы с прикрытием, мы с Коско подошли к шоссе. Впереди была видна деревня Буда-Гресская, там стоял вражеский гарнизон.

— Как же ты, Иосиф Иосифович, пройдешь туда? — с сомнением спросил я.

— Ничего, — спокойно ответил Коско, — дом Каледы с краю, мне не в первый раз сюда

ходить… — И он, кивнув мне, направился в деревню.

Спустя некоторое время недалеко от меня треснула ветка, послышался легкий свист, и из густых кустов показался Коско, а за ним высокий, по-видимому, сильный мужчина. Виски его были седыми.

Мы поздоровались.

— Про здешних немцев могу подробно рассказать, но пока больше ничего не знаю, — заговорил Каледа.

Я выслушал его информацию о численности и составе местного гарнизона.

— А к Всеволоду Николаевичу ты не сможешь нас доставить? — спросил Коско.

Я вспомнил, что Коско другого своего надежного знакомого, объездчика Туркина, называл именно Всеволодом Николаевичем.

— Могу. Он и в Минске бывает. Он побольше знает, — ответил Каледа.

— Сейчас можешь?

— Можно и сейчас, всего двенадцать километров отсюда.

Мы поехали быстрой рысью. Лошади весело бежали, из-под копыт вырывались комья снега, смешанные с землей, и с легким шумом ударялись о передок саней. Впереди мелькали фигуры Ларченко, Вали и других конных разведчиков.

Дорогой Каледа подробно рассказал о жителях своей деревни. Потом мы вспомнили бои гражданской войны и незаметно почувствовали себя старыми знакомыми.

В небе угасали последние звезды, когда Коско остановил разгоряченных лошадей.

— Придется обождать, пусть рассветает, — посоветовал Каледа. Мы вылезли из саней, чтобы немного размяться.

Через час Каледа пошел в деревню Шищицы и возвратился с Туркиным. Полный, краснолицый, он говорил свободно и спокойно, прямо глядя в лицо собеседнику.

— Как вы попадаете в Минск? — спросил я.

— На машине, она в моем распоряжении, и пропуск имею. В Минске у меня немало знакомых, — говорил Туркин.

— А кто из ваших знакомых согласился бы помогать партизанам? — спросил я.

— Помогать могу я, а в отношении знакомых надо подумать.

— Не могли бы вы на своей машине отвезти в Минск наш пакет? — спросил я. — Но так, чтобы немцы не пронюхали.

— А то голову снимут, — закончил мою мысль Туркин.

— Было бы хорошо, если бы у вас был доверенный человек, которому вы могли бы оставить пакет, — сказал я.

Туркин задумался.

— Есть один. Это инженер лесозавода Борис Велимович, он не выдаст.

— Не одни лишь прямые предатели выдают, — сказал я. — Не споткнется ли на чем-нибудь? Не проболтается ли?

— Если верите мне, верьте и ему, — все так же спокойно ответил Туркин.

— Что ж, — сказал я, помолчав. — Я верю Иосифу Иосифовичу, — значит, полагаюсь и на вас.

— Кому должен Велимович передать пакет? — спросил Туркин.

— Об этом сейчас договоримся. К Велимовичу придет человек и спросит: «У вас, кажется, есть баян для продажи?» Велимович должен сказать: «Дорого уплатите?» После того как пришедший ответит: «Три червонца», Велимович должен отдать пакет, и на этом его миссия кончается… В пакете будут тол и капсюли. Предупредите Велимовича: пусть он держится в стороне, не имеет больше никаких связей. Этого требует конспирация. А на язык Велимович не слаб? — опять спросил я.