Партизаны Подпольной Луны
Шрифт:
* * *
* Парафраз боевого клича тамплиеров : «Не мне, не мне, но имени Твоему!». Они посвящали все свои ратные подвиги в битвах за Святую Землю Господу Иисусу Христу, считая его своим покровителем, заступником и… единственным сеньором, что и погубило в итоге слишком независимых и богатых Храмовников.
* * Дословно с французского: «под средневековье».
Глава 28.
Гвенн не пользовалась особой популярностью, хоть и была, что называется, писаной красавицей. Она была черезчур скромна и на ухаживания кавалеров - в большинстве своём, немолодых, но весьма куртуазных представителей бомонда
Лорд Люциус оттанцевал с ней галоп и пришёл к выводу, что такая, достанущаяся его сыну молодушка, понравится и… ему самому. Главное, «расчехлить» девушку, избавить от тяготящей уже её невинности. Девица она спелая, уж девятнадцать ей в январе исполнилось, как он узнал у papa и maman Гвенн, а, значит, сможет быстро зачать наследника. Ну, или пусть даже первой будет девочка. Малфой был не против. Ему страсть, как хотелось поняньчиться с маленьким бутузиком. Это было то, чего он не хотел, а, потому, и не получил в первой молодости. Во вторую уже хотелось цацкаться со слюнявым внуком или внучкой.
Но ведь Драко пылок, и если будет первой девочка, в чём Люц серьёзно сомневался, то уж следующим будет точно наследник. А вообще, Люциус хотел уже передать кому-нибудь свою увлечённость маггловской стариной, той рухлядью и писанками, которые он приобрёл во множестве на знаменитейших маггловских аукционах, уставив произведениями искусств магглов и увешав ими, ну, разумеется, не собственноручно, но руководя процессом, всё правое, нежилое крыло на первом, таком холодном, сыроватом, жаль, неподходящем для старины, этаже.
Оттуда был вход в оранжерею, где лорд Малфой частенько заваливал какую-нибудь родовитую шлюху. В общем, славно проводил время. Да он и прекратил-то только на месяц после похорон супруги - все женщины стали ему вдруг противны. Во всех особях женского пола, даже в эльфихах, к которым лорд Мафой, уж точно, не питал никаких чувств, кроме хозяйских, немного их и утруждая, как более слабых самок, ничего не понимая в эльфийской супружеской иерархии, да и не нужно ему было это, мерещилось обезображенное смертью тело жены.
А вот Гвенн была первой особой, разбудившей в Малфое-старшем прежнюю сексуальность по отношению к женщинам. А то он уже переключился в своих амурах на одних только мужчин. Одним словом, захотел её Люциус больше для своих нужд, чем для любимейшего сына. О его чувствах Люц тоже не забывал и ублажал сына до изнеможения, только бы он дал согласие на столь желанный лорду брак.
… Свадьбу шумную сыграли под гармонь и хруст баранок…
Разумеется, на свадебном столе баранок не было, как не было и гармони - такого неанглийского инструмента и, уж тем более, не подходящего для бальных танцев. Драко преспокойно уплетал икру, поданную в чашах с добавлением лимонного сока и ледяных кубиков, высасывал нежное мясико из лобстеров, которых было подано целое море. Он умело пользовался особыми щипцами для взламывания пациря лобстера. Не забывал пухлячок и о более мелких, но таких… сладчащих омарах. Вот только свинины по-китайски под кисло-сладким соусом - любимого лакомства Драко - на столе не было. Это блюдо лорд Малфой посчитал неподходящим, слишком простецким, что ли, на одном столе с поистине отменными
Именно друидами, её прародителями, были записаны первые хроники княжений в различных областях Уэльса, отдельных, воюющих между собою княжеств, вечно неспокойных, бесчинствующих. Но… в крови князей - валлийцев текла магическая составляющая потому, что браки они заключали с дочерьми друидов.
Происхождение прекрасной Гвенн было чистокровнейшим. Она вела свой род даже не от магических полукровок - князей, а от самой старинной и известнейшей друидической династии, самих Уэлискианнон.
… - Брат мой высокорожденный Северус, не изволь гневаться, но скажу я, что снова засматривался ты сегодня на гостя - безумца своего.
– Что с того тебе, о Квотриус, невиданный цветок мой, не существующий нигде же боле на Альбионе всём, лишь в сердце моём и воображении?
– Знай, не против я, дабы ты овладел им, ибо жалость великая в сердце моё нисходит, едва лишь гляжу я на уродство его, зная теперь, что ещё и буйный сумасшедший он.
Значит, не столь уж безгрешен он, раз милосердные боги покарали его вдвойне. Лишь умиление вызывает во мне неперестающая тяга твоя к нему.
– Но был же и ты безумцем, о Квотриус, и был я с тобою, и ложе делил, не смущаясь сумасшествия твоего. Да не помнишь ты ничего о времени том!
– в сердцах воскликнул Северус.
– А желание имеешь вмешиваться в дела мои любовные, сам же прошлых дней не помнящий! Отнюдь!
– Что с того, что был я безумцем?! Никогда и в безумии своём не имел в мыслях я нанести вред телесный тебе! Не сравнивай с сим яростным безумцем меня, тихого, любящего… твоего Квотриуса. Скажи же мне, чем не угождаю я тебе в утехах плотских? Разве не любвеобилен я, разве не нежен и ласков с тобою, то тебя познавая, то будучи познанным тобою? Что не нравится тебе во мне? Скажи лишь, и тотчас исправлю я сие в себе.
– Всем ты по нраву мне, о звезда моя нездешняя, Квотриус. Что же до меня, то, да, имею я любовь, схожую с ароматом ландышей, к Гародьдусу в сердце, душе и помыслах своих. Такова нежность её несказанная, небывалая.
К тебе же чувство питаю, как к мужчине младому, возлюбленному превыше радости жизни моей, и знаю я, что имеет ответ в сердце твоём любовь моя. Чувство же моё к Гарольдусу столь же эфемерно, как и осязаемо. Кажется, иной раз протяни руки к нему, и упадёт он тотчас в объятия твои, иногда же чудится мне в руке его пуго окровавленный. От того и не подходил я к гостю своему с мыслями и целями греховными, плотскими с… ночи той, когда отозвал ты меня весьма и весьма вовремя. Вот уже боле двух месяцев, да и до того желал я и желаю по миг сей разделить ложе с ним.
– Останься, Северус! Молю, прошу, стенаю.
Куда же ты пойдёшь негаданно, нежданно, ужели к гостю, коий вовсе и не ждёт тебя?
Куда же ты пойдёшь отважно, беспечально, что б в сердце твоё гость вонзил кинжал тебе?
Прошу, не уходи. Молю тебя - останься, со мной побудь.
Ужели злая скука тебя обуревает близ меня?
Взгляни-ка на сугроб, что под окном слежался,
Так холоден твой гость в беспечности своей,
Сугробу места нет уж в это время года,
А он вот всё лежит, покрывшись коркой льда,