Паруса «Надежды». Морской дневник сухопутного человека
Шрифт:
Катерина расчувствовалась, сентиментально промокнула платочком капнувшую слезку:
– Мне же плакать нельзя. Прости. Если честно, то я уже распрощалась с ними, с деньгами. Главное, я отменила тут одну важную сделку. Я тогда подумала: за такого мальчика надо платить соответственно, а теперь вижу – ты стоишь намного больше.
Сам того не ожидая, он ласково, совершенно не в тему, что-то пробурчал ей в ответ о весне, новых эмоциях и настоящем чувстве. У них никогда не было таких разговоров прежде.
Они вышли на огромную лоджию. Был апрельский вечер, слышался звон колоколов из храма на Портовой. Свежий ветерок приносил дурманящий запах зацветшей по всему городу вишни.
Илья обнял
Когда Илья садился в такси, он посмотрел на ее окна: он знал, что она стоит там и смотрит вниз.
Единственное, чего он не заметил, – как за ним тут же увязалась старенькая, но довольно резвая «восьмерка». На хвосте у него сидели ребята из седьмого отдела.
Об этой связи не знал никто. Ему было стыдно признаться в этом друзьям и тем более родным. Это была его самая большая тайна; даже уже случалось так, что он упоминал в разговорах ее имя, но интерес друзей никогда не был удовлетворен. Она была по-настоящему его первой учительницей; то, что узнал он с ней, ставило его вровень с профессорами интимной близости. Таких молодых павианов обычно не бросают, бросают они.
Мать первая заметила эту томную ленивость молодого самца, который с прищуром смотрит на женщин. Но на вопросы о девушке сын нехотя цедил сквозь зубы, что еще погуляет маленько. Потом, вкусив от пуза, он потерял к немолодой кудеснице животный интерес, стал появляться всё реже, и она тогда притянула его деньгами. Он ненавидел себя, когда звонил ей и назначал очередную встречу. Сначала просил взаймы, потом так… уже не обещая вернуть. Она давала ему эти проклятые деньги, целовала его, прижималась к нему, заглядывала в глаза. А он просил выключать везде свет, потому что только темнота могла скрыть истинный ее возраст. На ощупь не было всё так очевидно.
И мгла иногда скрывала его брезгливую усмешку; когда она заканчивала, он наслаждался властью над ней и тут же презирал себя. «Тварь продажная! Жиголо!» – ругал он себя. Но он уже не мог без ее финансовых вливаний. Денег не хватало на его почти еженедельные «кадрили».
Мать практически перекрыла источник финансирования; двадцать – тридцать тысяч, которые были у него на карточке, не удовлетворяли его возросшие аппетиты. Катерина же опять дарила ему финансовую свободу. Но тем самым он от нее зависел. И этим она вызывала иногда его тихую ярость. Уезжая от нее, он клялся себе, что больше к ней не вернется, и смотрел при этом на ее окна, как провожающий смотрит на самолет, зная, что там внутри сидит человек, с которым он больше не встретится. Никогда.
Сейчас было не так. Он смотрел на ее окна с теплотой и сожалением. Она не зажигала свет, но он знал, что она там, смотрит на него. И в первый раз ему захотелось почему-то вернуться. Он даже попросил таксиста остановиться.
«Побегу и поцелую ее… Нет! – решил он через секунду, замотав головой, – это будет выглядеть как прощание».
– Поехали! – он повернулся к удивленному бомбиле.
– Поехали, коль не шутишь, – озадаченно покрутил тот ус и включил первую скорость.
Когда он открыл дверь в парадное, то заметил тень, метнувшуюся наверх. Может, особо стеснительные влюбленные, Вика из третьей квартиры и Прохор из пятой, решил он и бодренько побежал по лестничным маршам. Вдруг кто-то сзади набросил ему что-то на голову, и тут же жесточайший удар в район солнечного сплетения лишил его не то что способности связно произносить какие-то слова, а самой возможности дышать. Электрический ток из грудной клетки пронзил его конечности, выгнул тело в дугу. Кто-то быстро обшарил его, вытащил из
Минут десять Илья приходил в себя, сидя на ступеньках; перед глазами летали белые снежинки. Выковыряв из почившего айфона чудом оказавшуюся в живых «симку», он доковылял до дверей и, тихо поохивая, пробрался в свою комнату.
– Илья, это ты?
– Да, мама, я вернулся, – выдавил он из себя. И провалился в небытие.
Вечером следующего дня пришли Владик, Агроном и Пистолет.
– Старик, почему у тебя телефон постоянно в отключке?
– Так надо! – Илья кривился: ужасно болела спина и правый бок.
– На похоронах было человек триста. – Пистолет примостил свой толстый зад на кресло, вертя в руках дорогую зиповскую за жигалку.
– Похоронили на аллее Славы. Полгорода встало в пробке – давненько я такого не видел. – Агроном хмурился и переглядывался с Владом. – За моей тачкой вчера увязались одни, подрезали, на Днепровском догнали – спрашивают, где ты. Почему, мол, на твоей машине разъезжаю. Я говорю: «Братаны, он мою тачку угробил, свою отдал взамен». Те ствол достают: «Если врешь – завалим». Реально, пацаны, мне страшно стало.
– Рожи у них какие? – Илья цедил слова отдельно и не торопясь.
– В смысле… бандитские рожи.
– Русские или…
– Да вроде наши… Номера я вчера Пистолету передал…
– Пробил я эти номера… Из Батайска они, на деда какого-то оформлен «краузер». – Пистолет чуть приподнялся из уютного кресла. – Валить тебе надо, Илюша. Чем быстрее, тем лучше. На время.
– Сам знаю. – Илья проковылял к окну. – Хреново мне, пацаны. Давайте так… Я не хочу, чтобы вам досталось то, что мне принадлежит. Вы как-то дистанцируйтесь от меня… Я вас сам найду.
Безвыходное положение
Разум не знает безысходности.
Каждый звонок, каждый шорох, скрип тормозов на Пушкинской, громкий неожиданный смех – всё заставляло сжиматься его сердце от страха.
Илья время от времени тихонько выглядывал из-за занавески в окно. Угол обзора был небольшой: он видел только противоположную сторону Пушкинской и приткнувшуюся к нему часть переулка Газетного, целый день под завязку набитую машинами. Наконец он обратил внимание на припаркованную тонированную девяносто девятую баклажанного цвета. Уж больно она напоминала машину, которая чуть не сбила его у дома Арсена. Иногда пара пунцовых точек гуляла по салону машины: явно кто-то находился там и курил. Выход из подъ езда просматривался идеально, незамеченным никто бы выйти не смог.
Тогда Илья вспомнил еще недавно, в восьмом – девятом классе, применявшиеся им ночные исчезновения из квартиры. Его комната выходила в колодец двора; тут с балкона, имея ловкость и сильные руки, практически не рискуя, можно было подтянуться и по козырьку, нависшему над балконом, через слуховое окно на чердаке попасть на крышу. Всё было излазано довольно основательно: здесь с Пистолетом, Агрономом и Владом они учились курить; тут, раздобыв старенький бинокль, они подсматривали за Жанкой, которая купалась в ванной. С балкона комнаты Ильи ванная Жанны не просматривалась, да и можно было попасться, а из слухового оконца – в самый раз.