Пассат
Шрифт:
И заговорил яростно, словно бросая им всем вызов:
— Будь я проклят, если позволю превращать тебя в маленькую самодовольную благодетельницу! Надо будет найти тебе другую гувернантку. Хорошенькую, с чувством юмора, способную держать тебя в строгости — у мисс Пенбери ты совсем распустилась! И чем скорее, тем лучше.
Но, конечно же, ничего подобного он не сделал. Занятие это хлопотное, а Барклай Холлис старался избегать хлопот — и всего прочего, отвлекающего от чтения, верховой езды и вообще от приятно-безмятежного образа жизни. Агнесса Пенбери осталась, и Геро росла избалованной, решительной и определенно самодовольной. Она была твердо уверена, что когда-нибудь отправится на Занзибар, хотя другая, менее своенравная девочка рассталась бы с этой мыслью годам к четырнадцати — уже хотя бы из-за отвращения отца к «странствиям» (это слово, очевидно, включало в себя все: от путешествия за границу
Несколько лет спустя Геро с большим трудом удалось упросить отца свозить ее в Вашингтон к двоюродной сестре матери, жене известного сенатора. А когда, находясь там, они получили настойчивое приглашение навестить родственников в Южной Каролине, Барклай — упрямством он иногда не уступал дочери — наотрез отказался двинуться с места. В конце концов Геро поехала без него.
— Видно, ты унаследовала это от матери, — безнадежно вздохнул он. — Все Крейны любили поездить. Ты похожа на свою мать. Наверно, будь она жива, тоже стала бы раскатывать повсюду. Она была не такая сильная, как ты… Знаешь, Геро, тебе надо было родиться мальчишкой. Мать-Природа наверняка изменила свое решение уже в последнюю минуту!
С этими словами Барклай снова вздохнул, и Геро впервые пришло в голову, не хотел ли отец сына вместо дочки, и не потому ли назвал ее «Геро», а не «Гарриет», в честь матери? Он определенно не пытался воспитать ее «женственной», а вопреки мнению тети Люси и Крейнов позволял ей учиться стрелять и сидеть в седле прежде, чем она научилась читать, писать, прежде, чем научилась шить. В остальном же ее образование шло по усмотрению мисс Пенбери, и отец не воздействовал на некоторые взгляды, усвоенные дочерью при помощи гувернантки, тети Люси и всевозможных книг из дамской библиотеки.
Один популярный роман Гарриет Бичер-Стоу, прочитанный в 1852 году, во впечатлительном четырнадцатилетнем возрасте, убедил Геро, что мир — рассадник несправедливости, жестокости и мерзости, и что оставлять так этого нельзя. «Хижина дяди Тома» сделала ее пылкой сторонницей борьбы с рабством. А мисс Пенбери по ходу занятий благотворительностью повела свою юную воспитанницу на лекцию «Грехи работорговли». Читавший ее местный приходской священник процитировал лорда Палмерстона: «Если все преступления, совершенные родом человеческим от сотворения мира до сего дня, сложить вместе, они вряд ли превзойдут совокупное зло, причиненное человечеству этой дьявольской работорговлей».
Но как бы ни относилась Геро к работорговле, поездка в Южную Каролину смягчила отношение девушки к рабовладельцам. Рабы семьи Лэнгли были такими здоровыми, веселыми и упитанными, как только можно им пожелать. Ни Гейлорд Лэнгли, ни его надсмотрщик ни в малейшей степени не походили на Саймона Легри [1] . Кларисса Холлис Лэнгли, родившаяся и выросшая в Массачусетсе, в принципе не одобряла рабство, но признавалась, что не видит, как с ним можно покончить.
— Мы словно попали в ловушку, — объясняла она Геро. — Вся наша экономика связана с рабством. И если освободить негров, это будет гибельно не только для нас, но и для них, потому что без рабского труда Юг не просуществует и дня. Мы все разоримся, и кто же станет кормить негров? Одевать, давать им работу? Не северяне-аболиционисты, произносящие благочестивые речи! Выхода я не вижу. Однако временами ощущаю тяжкое бремя на своей совести.
1
Саймон Легри — жестокий плантатор из романа «Хижина дяди Тома»
Утешала свою совесть миссис Лэнгли горячим интересом к зарубежным миссиям, верой, что раз уж нельзя освободить порабощенных негров в Америке, то можно сделать многое для улучшения участи цветных рас за океаном. Она дала Геро несколько брошюрок, где описывались ужасы жизни в Азии и Африке. Прочтя их, дочь Барклая Холлиса стала сочувствовать «нашим бедным сестрам-язычницам», участь которых в гаремах и сералях казалась столь же тяжелой, как у любых рабынь.
Геро размышляла над судьбой этих несчастных женщин, и ей казалось несправедливым, что она наслаждается всеми благами свободы в процветающей цивилизованной стране, а миллионы людей в восточных странах обречены жить и умирать в безысходных страданиях из-за отсутствия какого-либо просвещения — крох со стола Богатого Человека. Временами ей даже казалось, что эти безымянные страдающие миллионы: женщины, заточенные в гаремах и сералях, рабы в черных трюмах дау [2] и страдающие от болезней бедняки взывают к ней: «Приезжай в Македонию, помоги нам!..» «Надо научиться
2
Дау — одномачтовое каботажное судно (в Индийском океане).
Но такая похвала не успокоила Барклая, и он продолжал относиться к визитам дочери в больницу с недоумением и неприязнью.
— Если б я знал, что за причуды взбредут тебе в голову, ни за что не пустил бы в Каролину к этим Лэнгли! — брюзгливо заметил он. Он не догадывался, что краткое пребывание в Вашингтоне оказало гораздо большее воздействие на будущее дочери, чем все брошюры Клариссы Лэнгли.
Живущие в столице Крейны устраивали щедрые приемы для своих гостей. Друзья их вращались главным образом в правительственных сферах, Геро могла заводить разговоры со многими, приходящими от этого в замешательство сенаторами и конгрессменами о рабстве и прискорбном положении на Занзибаре, «этом центре гнусной работорговли». Через несколько месяцев ее дядю Натаниэла назначили американским консулом на Занзибар. Барклай заявил брату, что это странное совпадение, но его племянница видит в этом перст судьбы. На самом же деле разговоры, которые Геро вела битый час на вечеринке в доме Лоуэллы Крейн, привели к тому, что в сознании влиятельных гостей фамилия «Холлис» оказалась неразрывно связанной с Занзибаром, и назначение произошло как бы само собой.
Дядя Натаниэл назначению своему не обрадовался, однако сознательность не позволила ему отказаться. И Геро, совершенно не догадываясь, что она к этому причастна, испытывала благоговение и зависть. Невероятно! Занзибар — ее избранный остров!., с дядей едут тетя Эбби, двоюродная сестра Кресси, и Клейн. Только бы… только бы!..
Но о поездке Геро с ними не было речи. Да и отношения между семьями в последнее время стали натянутыми, потому что Барклай внезапно воспылал неприязнью к пасынку брата Клейтону Майо.
В давние времена, на крестинах дочери Барклай горячо отстаивал свой выбор имен. «Погодите! — отвечал он возмущенному хору недовольных голосов. — Она еще заставит парней толпами переплывать Геллеспонт [3] . Моя дочь вырастет красавицей. Вот увидите!»
Да, последнее предсказание оправдалось. Геро действительно стала красавицей. Но без малейшего кокетства, без женских слабостей. «Самая симпатичная девочка в Бостоне, — заметил как-то ее двоюродный брат Хартли Крейн — и самая жуткая зануда!» Когда она праздновала свой двадцатый день рождения — и по меркам тех времен находилась в серьезной опасности быть зачисленной в старые девы — никакого Леандра еще не было и в помине. Разве что красивый пасынок дяди Натаниэла, Клейтон Майо, мог рассматриваться как будущий пловец по Геллеспонту. Многие молодые люди восхищенно заглядывались на Геро. Но только издали, близкое знакомство неизбежно заканчивалось разочарованием и поспешным отступлением; юные бостонские щеголи предпочитали томных, жеманных неженок древнегреческим богиням, которые глядели им прямо в глаза, не признавали застенчивости, обмороков и меланхолии, а флирт считали вульгарным.
3
Геллеспонт — древнегреческое название Дарданелл — пролива между Европой и Азией, который возлюбленный Геро, Лeандр, каждую ночь переплывал для встречи с ней.
Клейтон-Майо оказался единственным исключением. Но Барклай, по мнению дочери, возмутительно относился к Клею!
Геро сознавала, что отец (наконец-то подумавший об этом!) беспокоится из-за отсутствия соискателей ее руки. Однако его раздражало внимание к ней юного Майо, и он с большим облегчением вздохнул, когда Клейтон согласился ехать с отчимом на Занзибар и полуофициальной роли доверенного секретари.
После дня рождения Геро не видела Клейтона, однако в записке, тайком переданной сочувствующей служанкой, он обещал «доказать постоянством серьезность своего отношения», вернуться, сколотив состояние, и официально просить ее руки. Лестно, только не очень романтично. Но отношения их и не были романтичными.