Пассат

Кэй Мэри Маргарет

На шхуне находились триста захваченных негров, восемнадцать из них оказались мертвыми, еще дюжина умирающих от болезней и голода лежала под фок-мачтой.

— Поднимите невольников наверх, — распорядился Дэн Ларримор. Ни его застывшее лицо, ни суровый голос ничего не выражали. Он смотрел, как их вытаскивают из узких люков, — одни падали на палубу и оставались лежать неподвижно, издавая слабые стоны, другие еле-еле ползли к сточным желобам и лизали соленую воду почерневшими, распухшими от жажды языками.

Больше половины невольников были дети. Мальчики и девочки от восьми до четырнадцати лет, схваченные людьми своего цвета кожи и проданные в рабство за горсть фарфоровых

бус или дешевый нож. Юные, беззащитные существа, не совершившие преступлений против человечности, но представляющие собой выгодный товар, нужные, чтобы растить и убирать сахарный тростник и хлопок на богатых плантациях в далеких землях. На Кубе и в Бразилии, в Вест-Индии и Южных Штатах Америки.

«А мы еще смеем называть себя христианами! — со злостью думал Дэн Ларримор. — Обладаем дьявольской наглостью отправлять к язычникам миссионеров и вести с кафедр ханжеские проповеди. Половина жителей Испании, Португалии и Южной Америки зажигает свечи перед образами, воскуривает ладан, ходит на исповедь, но глуха душой к священникам, церкви и статуям Пресвятой Девы. Как это мерзко! До рвоты…»

Ошеломленная, исхудавшая негритянка проковыляла к лееру, держа в руках тельце ребенка с проломленным черепом. Увидев, что эта ужасная рана еще кровоточит, Дэн спросил:

— Как это случилось?

Женщина покачала головой, и он повторил вопрос на ее родном языке.

— Мой сын плакал, когда приблизился ваш корабль, — прошептала женщина запекшимися губами, — и надсмотрщик, боясь, что вы услышите, стукнул его ломом.

Она отвернулась от лейтенанта и, перегнувшись через леер, бросила тельце в море. Потом, прежде чем Дэн успел остановить негритянку или хотя бы догадаться о ее намерениях, взобралась на леер и прыгнула следом.

Голова ее появилась на поверхности всего лишь раз, и тут воду рассек черный треугольный плавник. Вода забурлила, на ней появилось расплывающееся темное пятно. При свете дня оно было бы красным. Потом акула скрылась, а с ней и женщина. Вскоре мертвых стали отделять от живых и бросать за борт, а мусорщики глубин разрывали их на части и утаскивали вниз.

Со шхуны спустили шлюпки, и ее злополучный груз — ошеломленных, апатичных людей, уверенных, что они просто переходят от одних жестоких владельцев к другим, возможно, еще худшим — переправили на — «Нарцисс» под аккомпанемент пронзительных угроз их недавнего хозяина.

Капитан шхуны Яростно бушевал, призывал проклятья на головы всех военных моряков Британии, кричал, что зовут его Питер Феннер, он американский гражданин, и коварный Альбион дорого заплатит за обстрел его судна. Однако судовой журнал на шхуне велся по-испански, в ящике лежали флаги доброго десятка разных стран, а из документов следовало, что капитана зовут Педро Фернандес, и страна его постоянного проживания — Куба.

— Как вы намерены с ним поступить? — спросил лейтенанта корабельный врач, потягивая бренди из бутылки, обнаруженной в капитанской каюте. Он, как и рулевой, впервые сталкивался с реалиями работорговли. — Если доставить обратно на Занзибар, этого типа продержат там с месяц, а потом отправят, к примеру, в Лоренсу-Маркиш, где его встретят как блудного сына и отпустят, даже не оштрафовав. А идти в Кейптаун у нас не хватит угля.

— Знаю. И поэтому оставлю его здесь.

Капитан шхуны нагло улыбнулся и сказал через плечо своему старшему помощнику по-испански:

— Видишь, Санчес? Они ничего не могут поделать, задержать нас — кишка тонка. Когда уплывут, вернемся и наберем еще рабов. Эти свиньи ни о чем не догадываются. Рог Dios! [4]

Что за дурачье эти англичане!

Лейтенант Ларримор улыбнулся в ответ, правда, не очень любезно, и ответил на том же языке:

— Но все же они знают испанский — к вашему глубокому сожалению, не так ли, сеньор Перро [5] ?

4

Рог Dios — клянусь Богом (исп.)

5

Регго — собака (исп.}.

Потом повернулся опять к врачу и продолжал, как ни в чем не бывало:

— Мы далеко от земли, и ветер, кажется, утихает снова. Я утоплю его шлюпки и конфискую паруса. Оставим ему немного воды и пищи — в тех же долях, что он полагал достаточными для этих бедняг. Согласны?

— Согласен! — весело ответил врач. — И с удовольствием присмотрю за этим.

Они допили бренди и вернулись на палубу, где английские матросы снимали паруса и каждый клочок брезента («Пусть шьют себе кливер из постельных принадлежностей», — нелюбезно предложил лейтенант), вынимали из блоков снасти, бросали за борт оружие, флаги и все движимое, опускали оба якоря на всю длину цепей и решительно разделывались с водой и провиантом.

— Скажите спасибо, заявил на прощанье Ларримор, — что мы оставили вам компас.

Восток уже светлел. Лейтенант покинул шхуну и отправился; в шлюпке к себе на корабль. Он не; подозревал, что дау, таившаяся в той же укрытой бухте, незаметно покинула ее, когда погоня достаточно удалилась в море, и теперь шла к югу для назначенной встречи в Месте, представляющем на захватанной карте крохотную точку.

3

Тедиес Фуллбрайт, капитан вышедшей из Бостона девяносто восемь дней назад «Норы Крейн», глянул на барометр в четвертый раз за десять минут и нахмурился. Море расстилалось неподвижной гладью вот уже три недели, однако барометр продолжат падать, и, несмотря на полуденное время, солнце по-прежнему затягивала жаркая, тусклая дымка.

Она беспокоила капитана Фуллбрайта. Обычно для этого сезона характерны сильный ветер, бурные синие волны, мчащиеся тучи.

Но после Кейптауна началось неожиданное хмурое затишье. «Нора Крейн» медленно ползла вдоль африканского побережья, подчас со скоростью меньше узла, и казалось, что им повезет, если они достигнут земли через десять дней.

— Если достигнем вообще! — пробормотал Фуллбрайт. И с испугом осознал, что произнес эти слова вслух.

Подумать, а тем более высказать такое капитан мог лишь в состоянии крайнего беспокойства. И тут ему пришло в голову, что он, чего доброго, вскоре последует примеру Тода Маккечни, старого болтливого шотландца из Дурбана, который уныло предвещал смерть и Божью кару.

— Нет уж! — раздраженно обратился Фуллбрайт к барометру и мысленному образу Маккечни. Резко повернулся к обоим спиной и уставился на отливающую матовым серебром ровную гладь, безрадостно думая, какие неудачи еще могут выпасть на его долю, пока он вновь не увидит бостонской гавани.

Путешествие с самого начала проходило скверно, и капитан жалел об этом вдвойне из-за присутствия жены. Амелии раньше не позволялось сопровождать его, но в длинном списке пассажиров оказалась родственница Крейна, единственная дама. А Джошуа Крейн категорически возражал, чтобы мисс Холлис отправилась в плавание без компаньонки и самолично попросил Фуллбрайта взять с собой Амелию.