Патриотический подъем в странах Антанты в начале Первой мировой войны
Шрифт:
Еще в 30-е годы XX века французский историк П. Ренувен сформулировал проблему моральной подготовленности населения великих держав в 1914 году к большой войне [42] . По его мнению, активное обсуждение в прессе гонки вооружений и полемика вокруг новых военных законов не только порождали у современников чувство тревоги, но и укрепляли в их сознании идею о перспективе скорой войны [43] . Он также поставил вопрос о влиянии общественных настроений в той или иной стране Антанты на процесс формирования ее внешнеполитического курса, отметив специфические черты, присущие публичной сфере каждой из трех держав [44] .
42
Renouvin R La crise europeenne et la Grande guerre (1904–1918). Paris, 1934. P. 152.
43
Ibid. P.152.
44
Ibid. P. 153–156. P. 153–156.
Во многом поворотным с точки зрения разработки подходов к изучению «человеческого измерения» Первой мировой войны стал 1977 год. Именно тогда вышло фундаментальное исследование французского историка Ж.-Ж. Беккера, посвященное реакции французского общества на начало Первой мировой войны [45] . С этого момента изучение «человеческого измерения» войны становится полноправным и независимым направлением в западной историографии. Опираясь на широкий массив архивных документов и материалов прессы, Ж.-Ж. Беккер продемонстрировал сложность и неоднозначность отношения французов к разразившейся войне, поставил вопрос о разнице в восприятии событий лета 1914 года представителями различных социальных, политических, возрастных групп. Он решительно выступил против традиционной точки зрения, согласно которой патриотический подъем, энтузиазм
45
Becker J.-J. 1914: Comment les Franqais sont entres dans la guerre. Paris, 1977.
46
Taylor A. J.P. Illustrated History of the First World War. New York, 1964. P. 19; Ferro M. The Great War 1914–1918. London: Routledge, 1973. P. 8; Marwick A. War and Social Change in the Twentieth Century. P. 80.
47
Becker J.-J. Op. cit. P. 259.
Комплекс вопросов, связанных с реакцией людей «поколения 1914 года» на мировую войну и «человеческим» измерением этого конфликта, стал предметом оживленных дискуссий в 1980—1990-х годах. В работах этого периода был подробно освещен широкий круг проблем: влияние внутриполитических и социальных конфликтов на мировоззрение людей той эпохи, значение гонки вооружений и экономических факторов в определении взглядов правящих кругов, отношение к войне различных социальных, политических, гендерных и возрастных групп населения; много внимания уделено изучению особенностей пропаганды военного времени и мобилизации общественных настроений [48] . Одновременно обнаружилась тенденция к своего рода «нормализации» и «банализации» социального и психологического опыта 1914 года [49] . Так, Дж. М. Уинтер пишет, что ничего необычного в реакции населения стран Антанты на начало войны не было, и, например, наплыв добровольцев в армию в Англии полностью объяснялся традиционным комплексом причин: стремлением к приключениям, престижем военной формы, перспективой неплохого заработка, альтруизмом [50] . Говоря о ситуации в континентальных странах, Дж. М. Уинтер пишет, что призыв в армию там являлся привычным явлением и то, что он прошел успешно, следовательно, не показатель популярности войны, а результат обыденности этого явления [51] . Но вряд ли стоит говорить, что призыв в армию в мирное время сильно отличается от призыва во время войны.
48
Idem. La population franqaise face a l’entree en guerre. // Les Societes europeennes et la guerre de 1914–1918. Paris, 1990; Keiger J.F.V. Britain’s “Union Sacree” in 1914 // Les Societes europeennes et la guerre de 1914–1918. Paris, 1990; Herrmann D.G. The Arming of Europe and the Making of the First World War. Princeton, 1996; Stevenson D. Armaments and the Coming of War: Europe, 1904–1914. London, 1996; Leed E.J. No Man’s Land. Combat and Identity in World War I. Cambridge, 1979; Fussell P. The Great War and Modern Memory. Oxford, 1979; Stevenson J. British Society, 1914–1945. London, 1984; Stromberg R. N. Redemption by War. The Intellectuals and 1914. Lawrence, 1982; Bond B. War and Society in Europe, 1870–1970. Bungay, 1984; Liddle P. H. Voices of War. London, 1988; Sanders M.L., Taylor P. M. British Propaganda during the First World War, 1914–1918. London, 1982; Mayeur J.-M. La vie politique sous la Troisieme Republique. Paris, 1984; MacKenzie J.M. Propaganda and Empire. The manipulation of British Public Opinion, 1880–1960. Manchester, 1985; Sweet D. The Domestic Scene: Parliament and People // Home Fires and Foreign Fields. London, 1985; Bourne J. M. Britain and the Great War, 1914–1918. New York, 1989; Montant J.-C. L’organization centrale des services d’informations et de propaganda du Quai d’Orsay pendant la Grande guerre. // Les societes europeennes et la guerre de 1914–1918. Paris, 1990; Robert J.-L. The Image of Profiteer // Winter J. M., Robert J.-L. Capital Cities at War. Paris, London, Berlin, 1914–1919. Cambridge, 1997; Gullace N.F. Sexual Violence and Family Honor: British Propaganda and International Law during the First World War // American Historical Review. 1997, June. Vol. 102. № 3; Audoin-Rouzeau S. Children and Primary Schools of France, 1914–1918 // State, Society and Mobilization in Europe during the First World War. Cambridge, 1997.
49
Gregory A. The Last Great War: British Society and the First World War. Cambridge, 2014; Winter J. M. The Experience of World War I. Edinburg, 1988; Winter J. M., Baggett B. 1914—18: Le grand bouleversement. Paris, 1997; Schor R. La France dans la Premiere guerre mondiale. Paris, 1997.
50
Winter J. M. The Experience of World War I. P. 118.
51
Ibid. P. 165–166.
Отмеченная выше тенденция получила дальнейшее развитие в новейших исследованиях. Всё чаще начинает ставиться под вопрос сам факт существования патриотического подъема как широкого общественного настроения [52] . Историки начинают писать о «мифе 1914 года». Большой резонанс имела монография Дж. Вери, посвященная реакции населения Германии на начало войны. Дж. Вери трактует различные функциональные проявления патриотического подъема в Германии (митинги, шествия, пение гимна) как формы карнавальной культуры и традиции [53] . Начало войны, по его мнению, стало моментом, когда перестали действовать традиционные социальные ограничители, люди могли позволить себе то, что было обычно запрещено, осуждалось обществом как нарушение порядка и приличий, и в этом отношении напоминало карнавал. Таким образом, энтузиазм 1914 года имел лишь косвенное отношение к войне: это была возможность выпустить пар, пошуметь, попеть песни, почувствовать себя частью коллектива [54] . По мнению Дж. Вери, энтузиазм 1914 года там, где он был зафиксирован, вовсе не обязательно носил милитаристский или патриотический характер.
52
Хейстингс M. Первая мировая война. Катастрофа 1914 года. М.: 2014; Verhey J. The Spirit of 1914: Militarism, Myth, and Mobilization in Germany. Cambridge: Cambridge University Press, 2006; Loez A. 14–18. Les refus de la guerre. Une histoire des mutins. Paris, 2010; Idem. La Grande guerre. Paris, 2010; Mulligan W. The Origins of the First World War. Cambridge, 2010.
53
Verhey J. Op. cit. P. 24–25.
54
Ibid. P.97—112.
Подобный подход представляется интересным в методологическом плане, так как ставит совершенно новый вопрос: а что на самом деле скрывается за манифестациями и митингами, отмеченными в великих державах в начале войны? Однако концепция Дж. Вери чревата искажением оценки связи начала военных действий с мировоззрением современников. Если видеть в энтузиазме, подъеме общественных настроений в 1914 году лишь возбуждение от переживания значительных событий, радость временного освобождения от гнета социальных условностей и ограничений [55] , то теряется понимание более глубокой социальной и психологической обусловленности «феномена 1914 года».
55
Verhey J. Op. cit.
Можно отчасти согласиться с отечественным исследователем А. И. Миллером, который пишет о формировании «обслуживающего Европейское Сообщество исторического мифа о европейском единстве» [56] . Это, возможно, излишне категоричное утверждение верно в том отношении, что тенденция к «нормализации» опыта 1914 года действительно ведет к сглаживанию противоречий между европейскими государствами накануне Первой мировой войны, нивелированию роли национализма в формировании мотивации ее рядовых участников. Война предстает лишь как следствие политических просчетов, дипломатической игры европейских кабинетов, в лучшем случае – как результат специфического мировоззрения лидеров великих держав [57] . Что же касается широких слоев населения, то их реакция оказывается при таком подходе исключительно пассивной, конформистской. Отрицается существование или сколько-нибудь широкое распространение сознательной и деятельной поддержки современниками начала войны.
56
Миллер А. И. Указ. соч. С. 47.
57
Clark C. The Sleepwalkers. How Europe Went to War in 1914. New York, 2014.
В отечественной историографии периодом активного изучения «человеческого измерения» Первой мировой войны стали конец 1990-х – 2000-е годы. [58] . Стабильно растет число диссертационных исследований, посвященных этой проблематике [59] . Появился целый ряд сборников статей и монографий, подготовленных Российской ассоциацией историков Первой мировой войны и Институтом всеобщей истории Российской академии наук [60] . О морально-психологической
58
Костриков С.П. Россия в Первой мировой войне. М., 2000; Бахтурина А. Ю. Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.). М., 2004; Кострикова Е.Г. Российский МИД в борьбе за европейское общественное мнение в годы Первой мировой войны // Россия в XIX–XX веках. Материалы II Научных чтений памяти профессора В. И. Бовыкина. М., 2002; Она же. Российское общество и внешняя политика накануне Первой мировой войны, 1908–1914. М., 2007; Иванов А. И. Первая мировая война в русской литературе 1914–1918 гг. Тамбов, 2005; Хмелевская Ю. Ю. Британия в 1914–1918 гг.: инструментализация предвоенного социально-психологического опыта «немилитаристской» нации // Война и общество (к 90-летию начала Первой мировой войны). Материалы межвузовской научной конференции. Самара, 10–11 декабря 2004 г. Самара, 2005; Сдвижков Д. А. Идеи ненасилия в образованных слоях Германии и России накануне Первой мировой войны // Ненасилие как мировоззрение и образ жизни (исторический ракурс). М., 2000.
59
Акопов А. А. Формирование образа врага на страницах газеты «Северокавказский край» в годы Первой мировой войны.: Дисс… канд. ист. наук. Пятигорск, 2008; Белогурова Т.А. Отражение общественных настроений в российской периодической печати 1914 – февраля 1917 гг.: Дисс…. канд. ист. наук. Брянск, 2006; Сенокосов А. Г. Англия и Антанта: на пути к военно-политическому союзу (1907–1914).: Дисс… канд. ист. наук. М., 2005; Забелина Н.Ю. Враги и союзники в восприятии британцев в годы Первой мировой войны.: Дисс… канд. ист. наук. М., 2011; Смирнова И. В. Морально-психологическое состояние британских солдат на Западном фронте в 1914–1918 гг.: Дисс… канд. ист. наук. М., 2011; Цыкалов Д. Е. Проблема «Россия и Запад» в отечественной публицистике периода Первой мировой войны: июль 1914 – февраль 1917 г.: Дисс… канд. ист. наук. Волгоград, 2003; Эйдук Д.В. «Образ врага» и перспективы войны в русской периодической печати в 1914–1915 гг.: по материалам газеты «Утро России».: Дисс… канд. ист. наук. СПб., 2008.
60
Первая мировая война: дискуссионные проблемы истории. М., 1994; Первая мировая война: пролог XX века. М., 1998; Мировые войны XX в. В 4 кн. Кн. 2. Первая мировая война: документы и материалы. М., 2002; Мировые войны XX в. В 4 кн. Кн 1. Первая мировая война. М., 2005; Война и общество в XX в. Кн. 1. Война и общество накануне и в период Первой мировой войны М., 2008; Белова И. Б. Первая мировая война и российская провинция, 1914 – февраль 1917 гг. М., 2011.
61
Сергеев Е.Ю., Улунян Ар. А. Не подлежит оглашению. Военные агенты Российской империи в Европе и на Балканах. М., 2003.
62
Ревякин А. В. Франция: «Священное единение» // Мировые войны XX века. В 4 кн. Кн. 1. Первая мировая война. М., 2005; Он же. Война и интеллигенция во Франции // Первая мировая война. Пролог XX века. М., 1998; Он же. Французский национализм и Первая мировая война // Война и общество в XX веке. В 3 кн. Кн. 1. М. 2008.
63
Колоницкий Б. И. «Трагическая эротика». Образы императорской семьи в годы Первой мировой войны. М., 2010.
64
Прокопов А.Ю. Британская империя: общество и вызовы войны // Мировые войны XX в. В 4 кн. Кн. 1. М., 2005; Он же. Война и вопросы социально-политического развития Великобритании // Война и общество в XX веке. В 3 кн. Кн. 1. М. 2008.
65
Тютюкин С. В. Патриотический подъем в начале войны // Мировые войны XX в. В 4 кн. Кн.1. Первая мировая война. М., 2005; Он же. Россия: от Великой войны – к Великой революции // Война и общество в XX веке. В 3 кн. Кн. 1. М. 2008.
66
Сенявская Е. С. Противники России в войнах XX в.: эволюция «образа врага» в сознании армии и общества. М., 2006.
67
Сенявская E.C., Миронов В. В. Человек на войне: «свои» и «чужие» // Мировые войны XX в. В 4 кн. Кн.1. Первая мировая война. М., 2002.
68
Базанов C.H. Патриотический подъем в российском обществе в начале Первой мировой войны // Патриотизм – духовный стержень народов России. М., 2006.
69
Первая мировая война и судьбы европейской цивилизации / Под ред. Л. С. Белоусова и A.C. Маныкина. М., 2014.
70
Морозова Н.В., Назарова Т. П. Эволюция «образа врага в сознании русского общества в годы Первой мировой войны (по материалам центральной печати). Волгоград, 2015; Соловьёв C.A. Развитие государственно-монополистического капитализма в Англии в годы Первой мировой войны. М., 1985; Куликов C.B. Бюрократическая элита Российской империи накануне падения старого порядка. (1914–1917). Рязань, 2004; Чертищев А. В. Политические партии России и массовое политическое сознание действующей русской армии в годы Первой мировой войны. (Июль 1914 – март 1918). М., 2006; Лавринович Д.С. Либерально-консервативная оппозиция в России: формирование и борьба за власть, 1912 – март 1917 гг. Могилёв, 2006; Алексеева И. В. Последнее десятилетие Российской империи: Дума, царизм и союзники России по Антанте, 1907–1917. М., 2009; Гайда Ф. А. Либеральная оппозиция на путях к власти. (1914 – весна 1917). М., 2003; Айрапетов О. Р. Генералы, либералы и предприниматели: работа на фронт и на революцию (1907–1917). М., 2003; Романова Е.В. Путь к войне: развитие англо-германского конфликта. 1898–1914. М., 2008.
С точки зрения изучения последней проблемы отдельного упоминания заслуживают работы О. С. Поршневой [71] . На базе широкого привлечения архивных источников, в том числе региональных, она воссоздает сложную картину отношения российских крестьян и рабочих к разразившейся войне [72] . Выводы О. С. Поршневой имеют большое значение для темы данного исследования, поскольку позволяют оценить границы патриотического подъема в Российской империи, его эмоциональное и функциональное проявления в городе и деревне.
71
Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат в России в период Первой мировой войны (1914 – март 1918 г.). Екатеринбург, 2000; Она же. Российский крестьянин в Первой мировой войне (1914 – февраль 1917) // Человек и война (война как явление культуры). М., 2001; Она же. «Настроение 1914 года» в России как феномен истории и историографии // Российская история. 2010. № 2. С. 185–199.
72
Поршнева О. С. Менталитет и социальное поведение рабочих, крестьян и солдат в России в период Первой мировой войны (1914 – март 1918 г.). Екатеринбург, 2000. С. 106–166.
Таким образом, отмеченные дискуссии вокруг самого факта существования патриотического подъема в начале войны недвусмысленно говорят о необходимости дальнейшего изучения данной проблемы, а сравнительный анализ опыта трех стран позволяет сделать это на качественно новом уровне. Только через сравнение и сопоставление социально-психологического опыта населения великих держав, в данном случае – стран Антанты, – в начале Первой мировой войны можно приблизиться к пониманию природы так называемого «настроения 1914 года», ответить на вопрос о сущности и масштабах патриотического подъема в рассматриваемый период. Для этого представляется необходимым рассмотреть несколько взаимосвязанных сюжетов: проанализировать процесс складывания общественного консенсуса по вопросу о войне в странах Антанты; выявить общие тенденции в этом процессе и его специфические черты в каждой из рассматриваемых стран; изучить роль средств массовой информации в поддержании патриотического подъема; проанализировать ключевые сюжеты, мотивы и образы пропаганды; проследить внутреннюю эволюцию отношения населения к войне в 1914 – первой половине 1915 года.
В заключение хотелось бы сказать, что предпринятое исследование представляет интерес не только как чисто историческое; оно затрагивает целый комплекс проблем, связанных с определением места и роли социальных и идеологических факторов в формировании внешнеполитических курсов государств и определении специфики международных отношений в тот или иной период времени, который не только не потерял своей значимости в настоящий момент, но и, наоборот, начинает привлекать всё большее внимание политологов и ученых-международников. Изучение под этим ракурсом событий, связанных с началом Первой мировой войны, открывает перспективы для углубления и совершенствования методологии исследований современных международных отношений.