Паутина
Шрифт:
— Простите, — девушка улыбнулась снова, всё таким же вежливым, доброжелательным тоном, — мы не даём сведений о наших гостях посторонним.
— Ах, да, конечно… — я почувствовала себя идиоткой. Как можно было забыть о таких очевидных правилах?
Поспешно вытащила из кармана паспорт и права, протянула их девушке.
— Я её дочь. Романова Лиана Львовна.
Она внимательно взглянула на документы, затем кивнула, и её улыбка стала ещё теплее.
— Это вы меня простите, Лиана, — в её голосе не было ни капли строгости, только радушие. — Максимилиан Эдуардович предупреждал, что вы приедете, но мы ожидали вас немного
Я неосознанно начала тереть пальцы на руках, привычка, от которой так и не смогла избавиться.
— Да, я приехала чуть раньше… — попыталась объяснить я, сглотнув ком в горле. — Боялась, что не найду вас быстро.
— У Максимилиана Эдуардовича сейчас встреча, — вежливо пояснила моя собеседница. Она снова улыбнулась, и я поймала себя на мысли, что в очередной раз поражаюсь её красоте. Всё в ней — голос, манера держаться, даже жесты — казалось безупречным.
— Я могу пока предложить вам чай?
— Если можно… кофе, — выдавила я, на автомате отвечая на её улыбку.
Но девушка покачала головой, сохраняя всё то же дружелюбие.
— Простите, Лиана. Мы стараемся избегать кофе, поскольку он — сильный стимулятор. Не всем нашим гостям он подходит… А у многих есть определённая зависимость от него.
Я моргнула, осознавая смысл её слов.
— Да, конечно… Простите, — поспешно ответила я, чувствуя себя неловко. — Тогда чай.
Она жестом пригласила меня в спокойный кабинет – зону ожидания, больше напоминавшую зимний сад, где указала на удобное кресло перед небольшим столиком. Через минуту поставила передо мной чашку с ароматным, уже знакомым мне чаем и небольшое блюдце с порционным печеньем.
Сделав несколько глотков, я подошла к высокому панорамному окну и стала рассматривать вид с другой части здания, выходящий на парк и лес.
Из холла донеслись голоса. Спокойные, уверенные, вежливые. Среди них я мгновенно узнала голос Макса — низкий, бархатистый, уверенный, с лёгкой деловой ноткой.
Я медленно обернулась.
За стеклянными дверями он пожимал руку мужчине лет пятидесяти. Высокий, подтянутый, в дорогом тёмном пальто, он выглядел человеком, привыкшим к статусу и уважению. Что-то в его лице показалось мне знакомым — возможно, я видела его по телевизору или на фото в интернете.
Они закончили разговор, мужчина чуть кивнул и направился к выходу, а Максимилиан повернул голову в мою сторону.
Его взгляд встретился с моим.
А затем, едва заметно улыбнувшись уголками губ, он двинулся ко мне.
– Простите, - я почувствовала смущение, - я приехала раньше, чем мы говорили…. Я могу подождать… или…
— Лиана, — он остановился прямо передо мной, его голос был мягким, но уверенным. Он заглянул мне в глаза, не давая возможности спрятаться или отвернуться. — Всё в порядке. Я тоже освободился раньше, и я рад тебя видеть.
На долю секунды мне показалось, что в его синих глазах блеснуло что-то личное, что-то тёплое, глубокое, почти неуловимое. И голос… он действительно выдавал, что это не просто вежливый ответ, не формальность.
Я не успела осознать, как в груди что-то дрогнуло.
– Что ж, - Макс тут же взял себя в руки, и жестом велел мне последовать за ним, - идем. Покажу тебе мое царство.
Мы вышли из холла, и Максимилиан повел меня широкими коридорами в глубь здания.
– Наши основные направления деятельности, - улыбнулся он, пропуская
Центр по-настоящему поражал. Не только и не столько его укомплектованностью, сколько самой атмосферой. Мы прошли через отделения гинекологии, реабилитации, неврологии, а у меня не было ощущения больницы. Это скорее было похоже на санаторий, на легкий курорт. Невероятно приветливый персонал, довольные, открытые люди, хотя среди них было довольно много тех, чья одежда и аксессуары не оставляли сомнения в принадлежности к определенному классу.
Максимилиан давал краткие пояснения ко всему, что я видела в Центре, будь то занятия гимнастикой беременных девушек и женщин, групповые занятия с психологами, залы реабилитации, где некоторых людей фактически учили двигаться заново.
Но самое удивительное было то, как люди реагировали на моего спутника – его знали все. И врачи, и пациенты.
– Невероятно, - выдохнула я, когда мы присели отдохнуть на одну из скамеек в коридоре. – Я и представить не могла, что у нас в городе есть нечто подобное…. Как вам удалось это все создать?
– Я работал, Лиана, - мягко ответил Максимилиан. – Работал, изучал новые техники, работу мозга, связь человека и окружающего мира. Экспериментировал, думал, - усмехнулся он. – Этот Центр – результат работы многих и многих лет… Ты видишь, здесь мы используем не только чисто научных подход, но и восточные техники, медитации, позволяющие нам глубже понять сознание гостей и помочь им, работаем со снами – это одно из самых малоизученных областей науки, а ведь сон – залог здоровья. Конечно, - помолчав, заметил он, - работаем и с ПТСР.
– Здесь, - я посмотрела на свои руки, - я заметила, много людей… не бедного слоя….
Макс хмыкнул.
– А что, думаешь у тех, кто добивается успеха и положения нет сложностей? Подчас их внутренняя боль и внутренний страх даже глубже, чем у простых людей. Они больше видели, больше знают, больше…. Скажем так, всего нарушали.
Я резко подняла взгляд.
— Что вы имеете в виду?
— То, что мозг — сложная машина, Лиана, — спокойно ответил он, и в этом спокойствии чувствовалась не только уверенность, но и знание. Глубокое, основательное. — Он может оправдывать нас, защищать, стирать и замалчивать вещи, которые мы не готовы принять. Он способен создавать целые иллюзии, чтобы мы не сошли с ума от реальности, которая слишком тяжела.
Он помолчал, давая мне осмыслить услышанное.
— Но в этом же его ловушка. Разум играет с нами злые шутки, создаёт барьеры, выстраивает препятствия. Иногда искусственно возводит стены, за которыми мы прячемся, иногда — создаёт яму, в которую мы же сами и падаем. И чем глубже страх, тем выше стены. Тем темнее яма.
Я снова опустила взгляд, чувствуя, как что-то дрожит внутри, смутное и неоформленное.
— Здесь мы боремся со всеми этими барьерами, — голос Максима стал тише, но твёрже, почти осязаемым. — С тем, что люди тащат на себе годами, даже не осознавая этого. Человек может жить с глубокой внутренней болью, с травмой, вытесненной настолько далеко, что она становится частью его сущности. И он даже не поймёт, что причина его проблем — именно она.