Pavor Nocturnus
Шрифт:
— Не Дэйв, а ДеВи, ты чем слушаешь? Короче, хватит чесать языком, ешь давай!
За пару минут болтовни лапша превратилась во что-то аппетитное, и запах специй с химическими добавками приятно бил в нос — чудо питательной инженерии, не иначе! Я набросился на еду без правил и ограничений, как измученный пустыней бедуин на чашку воды, забыл, что чавкать и хлюпать не особо прилично.
— Это не вредно?
— Разве что в культурном плане — на родине меня бы за такое распяли, но сделаем скидку на то, что я одичал вдали от дома. Это дешевая
— Я читал, что там много каких-то штук, от которых живот будет болеть.
— Как видишь, я живой, а если некоторые перестанут портить аппетит замечаниями, то буду еще и счастливый.
Неожиданно мне захотелось рассмотреть его, а то все украдкой, побыстрее отводил раздраженный взгляд. Он взял все хорошее от внешности отца, то бишь совсем немного, больше, подозреваю, в мать пошел. Вообще и не скажешь, что это сын Жадного Слона — может, и слоненок, но не с серой кожей, а очень даже с розовой, прямо-таки Дамбо, вряд ли летает, но такой же лопоухий. В целом, миловидный, девчонки будут в восторге через пару лет, улыбка с ямочками, глаза блестящие, но наивные до жути — ничего из этого я не видел пару часов назад, в смысле рядом с отцом.
— Что за синий прямоугольник на упаковке, ты знаешь?
— Это значит, что пластик экологически чистый и безвредный.
— А есть грязный и вредный?
— Да, тот, который сотни лет разлагается в земле.
— А этот сколько?
— Не знаю. Ясно, что поменьше.
— А как он попадает в землю?
— Люди мусорят, если ты не знал.
— Я не мусорю.
— Молодец, далеко пойдешь…
— Я думал, пластик должны сжигать на свалках.
— Должны. И кстати, это тоже не особо полезно для атмосферы.
— А как тогда полезно?
— Так, слишком много вопросов, а я что-то забыл подготовиться к лекции о защите природы. И вообще, когда я ем, я глух и нем — знакомо такое?
После этого ДеВи резко притих, как если бы я задел какую-то ржавую струну души — судя по его папаше, сомневаюсь, что у них за столом теплая семейная атмосфера и каждый рассказывает, как прошел день. Вот он и уставился на свое отражение в бульоне, лениво колупался в лапшичных кудрях, будто ловец жемчуга в водорослях. Только хотел сказать, мол, золотой ребенок, видали и намного хуже, а он издевается, то трещит без умолку, то молчит, как памятник с кладбища, в такой гробовой тишине и дышать неловко, не то что есть.
— Ты вообще не попробовал, — сказал я. Сам быстро накинулся на порцию, желудок и правда разбух на половине тарелки и заболел, вот и старость наступает на пятки…
— Мы ужинали недавно. После этого я и ушел.
— Ты попробуй, а то потом будешь болтать, мол, сбежал из дома, а тот злой дядька на фабрике тебя голодом морил. Шучу, если что, обо мне ни слова.
Наконец-то он всосал немного лапши, которую намотал на пластиковую вилку, хоть и забрызгал все вокруг бульоном все вокруг. Сначала жевал с
— Хм… А на вкус лучше, чем выглядит.
— То-то же! Ты правда никогда не пробовал такую лапшу?
— Нет, мама готовит вкуснее. Не похоже на пасту. Очень странно, но неплохо… А ложка для бульона есть?
— Может, тебе еще салфетку и зубочистку за такую цену? Смотри и наматывай на ус, шаг первый, берешь контейнер, шаг второй, приставляешь к губам, шаг третий, наклоняешь и пьешь. Все просто, справятся даже младенцы.
Крохотная порция что-то слишком быстро переместилась в его желудок, вроде как сытый. Ничего, от полного брюха клонит в сон, а значит, меньше мороки с ним будет, все продумано.
— Спасибо, злой дядька… — Он выпучил карие яблоки на меня, от такого внимания горло с трудом пропускало лапшичный бульон. — Мое имя ты знаешь, хоть неправильно говоришь, а свое так и не сказал.
— Зачем тебе?
— Чтоб… называть тебя. А то злой дядька как-то по-детски звучит. Да и не похож ты на дядьку. У нас такие старшеклассники в школе, а дядьки — это как детектив Рей. Я хотел сказать…
— Слушай, из-за того, что ты в прямом смысле ворвался в мою жизнь не делает нас друзьями. Присмотришь себе игрушку, раз так хочешь, и завтра распрощаемся на хорошей ноте.
Главное отличие детей от взрослых, что они не умеют как следует прятать эмоции, жизнь еще не научила этому полезному навыку. Вот и лицо ДеВи сморщилось, как столетнее яблоко на жаре, я представил, как он уже распланировал оформление странички в своем дневнике, что-то вроде «сегодня я нашел нового друга», и отвел мне пару разворотов в фотоальбоме.
— Я тебе не нравлюсь? — серьезно спросил он.
— В равной степени, как и все дети.
— Но я не ребенок!
— А кто ты? Взросленок?
— Подросток. Мне одиннадцать, а скоро будет двенадцать. Это ранний подростковый период, между прочим… Так почему ты не любишь детей?
И еще одно гадкое свойство мелюзги — им нужно знать все-все на свете, даже то, что не их ума дело, а если это секрет или кто-то не хочет рассказывать, будут канючить до посинения, знаем, проходили!
— Хорошо, расскажу, если обещаешь отстать. Я долго работал в приюте, присматривал за спиногрызами разной степени зрелости…
— То есть когда-то ты любил детей?
— Слушаешь ты явно не ушами, а выводы у тебя из кустов, я такого и близко не говорил. Меня туда отправил папаша, деваться было некуда. «Тебе уже четырнадцать, Армани, в твои годы я горбатился на двух работах и помогал отцу в поле, чтоб какие-то деньги в семью принести, а ты все развлекаешься!», — спародировал я карикатурным низким голосом.
— О! — вскрикнул ДеВи и поднял указательный палец, будто придумал новый закон притяжения. — Так тебя зовут Армани… Ар-ма-ни. Я такого имени не слышал, какое забавное.