Pavor Nocturnus
Шрифт:
[1] Вполне вероятно, что Армани отсылает к сериалу «Доктор Кто» и пространственно-временной будке-машине, которая больше внутри, чем снаружи. — Прим. авт.
[2] Во многих странах и культурах слон олицетворяет мудрость, силу и благоразумие. Так, например, в индуизме бога Ганешу часто изображают в виде человека с головой слона.
[3] В отличие от традиционной транслитерации имени Оля как «Olya» Армани использует «Ola», что созвучно с итальянским междометием «Эй!», однако все же смягчая звук на конце. — Прим. авт.
Питер Фирдан
27.09.199 X
Чердак дома семейства Фирданов
Пожалуй, как и любое явление на свете, ссоры имеют как отрицательные, так и положительные стороны. Разумеется, нет ничего приятного в том, чтобы чувствовать гиблое дыхание гневной атмосферы, представлять, как Фелиция и Виктим сидят в своих комнатах, тая обиду, отчего мои уши раскалились, подобно металлу. К тому же, я совершенно не считал себя виноватым, более того, истинно правым, на кого обозлились неведомо за что — за правду, здравый смысл! И все же была в этой бочке дегтя и своя капля меда: тишина и спокойствие, когда я оставался в одиночестве, желанном и блаженном, и законным образом можно было не отговариваться от совместного просмотра фильма или проверки домашних заданий. За это, быть может, я даже любил ссоры.
Наступали сумерки, и свежий прохладный ветер гонял дорожную пыль, трепал кроны деревьев вдоль улицы. После плотного ужина я люблю найти себе дело вне дома и заняться им до глубокого вечера, когда можно будет уже отправляться спать. Однако трава на газоне не достигла зрелости, нужной для стрижки, да и для работы косилкой уже поздно, почтовый ящик держался крепко, а дорожка к дому сияла, словно начищенная мылом. Моим спасением стала бочка для сжигания разного рода отходов с сухими ветвями яблонь и почившей сорной травой, что притесняла цветы на клумбе Фелиции. Недавний ливень обильно намочил все это, и клочки бумаги никак не могли создать полноценный костер. С целью найти средство для розжига, химическую дрянь, которая, однако, была незаменима в подобных ситуациях, я отправился на чердак.
Подниматься на второй этаж не было никакого желания, но вот я оказался между двух огней — двух комнат, нашей с Фелицией и Виктима, к счастью, запертых. Поверх моей головы на стене располагалась складная дубовая лестница, а в потолке — двойная дверца, ручки которой от пыли стали серыми. Мы посещали чердак редко по разным причинам: в тамошние горы хлама меня ничто не манило, а Фелиция вспоминала о нем только во времена генеральных уборок, остерегаясь лишний раз подниматься — она бесконечно боялась пауков, взвизгивала и впадала в панический страх при виде даже мелкого представителя их вида. Проложив себе ступенчатый путь, я распахнул чердачные ворота и с некоторыми усилиями пролез через проем.
Каждый клочок комнаты, если можно эту свалку таковой называть, был покрыт пылью высотой в несколько сантиметров и тотчас же мою глотку начало драть, как не всякого курильщика с многолетним стажем. Целые клубы пыли витали вокруг, подсвеченные одинокой лампой на тонком проводе, а следы тапочек оставались на дощатом полу, как на снегу. По всему проходу тянулись сети паутины, которые приходилось разрушать выставленной вперед рукой. Нужно будет сказать Фелиции, чтобы и не думала убираться здесь, потому как смысла в этом никакого и лучше как-нибудь заколотить дверцу.
Сколько же здесь бесполезной рухляди! Газовая плита, покрытая ржавчиной, когда-то чинно служила моей матери, а позже и мне, пока отец Фелиции не подарил на свадьбу электрическую. Соседство ей составлял холодильник, который морозил хуже, чем этот же чердак зимой, и где половина
Моль здесь летала преспокойно, никого не страшась, но мне стало не по себе, когда боковым зрением я различил особь, большую обычных во множество раз. Гигантское насекомое залетело в платяной шкаф, и я невольно двинулся к древесной башне, в щель которой залетело это чудо природы. Я распахнул дверцы шкафа и увидел, что оно оказалось воробьем. По непонятной причине он, самец, искавший пропитание снаружи, залетел на полку выше, в то время как этажом ниже дрожали от вечерней прохлады и голода его птичья пассия и отпрыск. В тонкой лапе воробья извивался червь, покрытый кусками земли, и все же тот не спешил отдавать добычу семье, но и сам не ел, будто нечто мешало ему, наконец, осчастливить семью. Я не стал тревожить бедных созданий, особенно пока птичьи крики не мешают нам спать.
Сколько же паутины я нацепил на себя, пока не нашел средство для розжига в самом конце чердака, на письменном столике. Рядом стояли стопки коробок, похожие на макет древнего города, и вдруг у меня бешено заколотилось сердце… Сильным движением я снес постройку и вцепился в нижнюю коробку, отчего та перевернулась и вывавлила свое содержимое. В страхе я попятился и упал на пол, не чувствуя боли — все мое внимание приковал на себе плюшевый медведь, который распластался на полу мордой вниз с вытянутой лапой, словно полз в мою сторону.
Откуда в моем доме мягкая игрушка? Это невозможно!
Клянусь, я старался проморгать эту галлюцинацию, дважды, трижды, однако с каждой секундой это все более походило на реальность. Мне сделалось дурно, будто этот проклятый медведь был заговоренной на меня куклой для мстительных ритуалов. Первой мыслью я подумал, что рекламный агент пробрался в наш дом и оставил свою гадость здесь, правда, вскоре рассудок взял верх, предоставив минуту поразмыслить над невозможностью подобного.
Страх стремительно отступил, и я перевернул игрушку кончиками пальцев, словно она была пропитана индейскими ядами. Выглядел бурый медведь на редкость отвратительно, в тысячи раз ужаснее своих братьев из рекламы, будучи с комканной и затвердевшей от зимнего холода тканью, тяжелым и зловонным от влаги запахом и весь покрытый паутиной. Нет, это явно не дело рук рекламного агента — такие игрушки были в далеком прошлом. В моем детстве: двадцать пять лет назад!
Я настолько давно не вспоминал об этой вещи, что мне требовалось время, и связанные с ней воспоминания отнюдь не радостные. Это было ни что иное, как подарок отца. Двадцать пять лет назад я был зол на игрушку, ввиду эмоциональных всплесков юности, а сейчас же испытывал к ней спокойную, ледяную ненависть. И гнев к косолапой гадости произрастал не лишь из-за ее глупости и бесполезности, но и благодаря человеку, который не постыдился поглумиться надо мной дважды: он не только неожиданно покинул семью, даже не попрощавшись со мной, но и оставил это, как свое последнее слово. Слово предателя и труса.