Печать позора

Art Даша

Меня избегали, как прокаженную. Будто я могу заразить их какой-то жутко-опасной и неизлечимой болезнью. Это, конечно, вышло за рамки школы. Весь город гудел о моём падении.

Если бы это был огромный город, как, например, Майами или Нью-Йорк, никто бы даже не заметил. Но в нашем городке такая новость стала сенсацией. На Жаклин Томсон, дочери Элеоноры Томсон, поставлена печать позора. И поставил её сам Николас Свен - сын самого богатого и уважаемого человека нашего городка.

Общаться со мной - равносильно самому поймать эту печать,

поэтому меня избегали, как могли. Доходило даже до того, что меня попросту игнорировали, будь то магазин или же кафе.

Школьные учителя делали вид, что ничего не замечают. Со мной они были холодны и отчуждены. Меня перестали спрашивать, вызывать к доске, хотя раньше я была самой любимой ученицей, ведь всегда им улыбалась, никогда не хамила, всегда выполняла домашнее задание, помогала со всеми школьными мероприятиями.

И один неверный шаг разрушил всю мою жизнь. Я не понимала, почему все именно я. Почему Николас Свен решил сделать это со мной?

– Может, заедем куда-нибудь поужинать?
– предложила Яна.

Я промолчала.

– Хотя, - протянула Яна, - у меня есть неплохая идея.

Мы заехали в кафе, взяли еду на вынос. Пиццу, два чизбургера, кока-колу, чипсы.

– Ты же столько не съешь, - засмеялась я, когда увидела наш ужин.

– Увидишь.
– Она подвигала бровями, от чего мне стало еще смешнее.

В компании Яны я чувствовала себя спокойно и уверенно. Мне хотелось разговаривать, смеяться, жить, в конце концов. Она вся такая энергичная, живая, а не размалеванная кукла, какие ходят у нас по школе.

Естественная красота, естественная улыбка, естественный смех.

Если бы я была парнем, то наверно, влюбилась в неё.

Сама удивляюсь своей мысли.

– Ты не против, если мы посидим на пляже семьи Палмер?- спросила Яна немного смутившись.
– Родителей всё равно нет дома.

– Нет, конечно, - слишком поспешно ответила я. Всегда мечтала там побывать.

Яна рассмеялась, включила неизвестную мне музыку, и мы поехали.

Дом мистера и миссис Палмер был впечатляющим - таким большим и белым. Он будто возвышался над всеми домами нашей улицы.

Мы вошли внутрь: Яна захотела взять плед. Внутри все выглядело еще шикарнее. Огромная, светлая гостиная, окна которой выходят на океан. Божественно. Темная винтовая лестница ведёт на второй этаж, хотя в этом доме было три этажа. Мы поднялись в комнату Яны, она была такая же большая, как и всё в этом доме. И такая же... белая.

– Мама помешана на белом цвете, - смущенно объяснила Яна.

У стены находилась пышная кровать под балдахином - ничего себе. Напротив стоял стол, на котором находился ноутбук. Рядом расположились две двери. Одна точно вела в ванную комнату, а другая - в гардеробную. Я не знала наверняка, но предположила, так как в комнате не было шкафа. В воздухе витал приятный аромат свежести океана, цитруса и чего-то сладкого, возможно, ванили.

Моих ног коснулось что-то мягкое. Я наклонилась

и увидела пушистый комок дымчатого цвета. Он потёрся о мои джинсы, затем упал на пол и принялся вылизывать свои лапки. Я, не задумываясь, села на пол и коснулась его. Если бы можно было умереть от восторга, то я бы так и сделала. Такой мягкий и теплый.

– Его зовут ВалЕрик, - Яна села возле меня.

Я попробовала произнести, но у меня ничего не вышло.

– Вообще-то, - засмеялась Яна, - мама назвала его ВАлери, но я называю ВалЕриком.

– Что это значит?
– недоумевала я.

– Ну, знаешь, есть такая песня.

Я удивлённо подняла одну бровь.

– Валера, Валера! Я буду нежной и верной. Валера, Валера! Любовь, надежда и вера, - пропела она на русском языке.

Я ничего не поняла, поэтому Яна перевела мне. Тогда уже мы засмеялись вместе.

– Еще есть вот такая, - сквозь смех сказала она, потом запела на русском.
– Остановите! Остановите! Вите, Вите надо выйти.

Она так причудливо играла голосом и махала руками, что я засмеялась с новой силой. У меня даже глаза заслезились.

– Перевод, - попросила я.

Перевод показал, что песня бредовая.

– Все русские песни такие бессмысленные?
– спросила я, насмеявшись вдоволь.

– Ха, - Яна резко взмахнула рукой, - кто бы говорил? А как же эта, как её? Это мужицкий дождь, аллилуйя! Дождь из мужиков, Аминь! Мужицкий дождь, аллилуйя! Аминь! Только не простынь!

Я не удержалась и взорвалась новым истеричным хохотом, смотря и слушая, как она изображает Джери Холлиуэлл. Голос у Яны хороший, вот только в ноты не попадает. Совсем.

– Вообще-то, - выдавила я, - это британская группа, а не американская.

Наш смех было уже не остановить.

Мы сидели на пляже, глядя на океан, и уплетали вкусности, купленные Яной. Странно, но у меня в горле не было кома. Я спокойно жевала и глотала, запивая всё колой.

Пляж действительно был дивный. Ровный белый песок, чистая прозрачная вода. От чужих глаз его скрывал высокий забор и зеленые насаждения.

Неужели один человек, за один день смог так изменить мою жизнь? Я ела, смеялась и разговаривала. Этого уже два года не было. Конечно, мне все еще больно. В груди что-то постоянно ныло. Такие раны просто так не заживают, но зато у меня появилось ощущение, что я не одна.

– Почему он?
– неожиданно спросила Яна.

– Что?
– Я не сразу поняла, о чём она.

– Почему тебе понравился Ник?

– Николас?
– я замешкалась.
– Ну, знаешь... я думала, что он прекрасный принц, а я, ну... наверно, Золушка.

Я не знала, что сказать. То, о чём я думала тогда, что видела в его глазах, сейчас казалось мне полным бредом. И было стыдно признаваться в своей глупости.

– Это, типа, тот самый принц, который забыл, как выглядело лицо Золушки, поэтому он примерял туфельки всем бабам королевства?