Пеликан
Шрифт:
Порой мужчине нужно побыть наедине с собой, чтобы разложить все по полочкам. Такая возможность представилась, когда автобус застрял на полпути под навесом заправочной станции. Задержка продлилась больше часа, и у Йосипа было полно времени, чтобы подумать.
Для начала — временно склонить Андрея к большей сумме. Раз его взяли на постоянную службу, он может себе это позволить и потеряет больше, если его тайна откроется. Зато получится помочь Яне.
Чтобы автобус сел, пришлось спускать колеса, а когда он высвободился и продолжил путь к побережью, Йосипа внезапно осенила мысль.
Это
Только Шмитц достаточно сообразителен и хитер, чтобы придумать такую схему, к тому же он фотограф. Чего только стоит подлая уловка, когда он провоцировал его тем рассказом о еврейском фуникулере! Все указывает на то, что старик чувствует над ним власть и получает от этого удовольствие. Этот человек расист, он насквозь прогнил. Всем известно, что фотоателье дохода почти не приносит и что пенсия у него скудная. Да, ходит он плохо, но это не снимает подозрения: у него маленькая машина, на которой он очень даже мог кататься на Миклоша Зриньи и в Риеку.
Это все Шмитц, теперь Йосип уверен.
Как вывести его на чистую воду? Йосип не мог похвастаться сообразительностью, поэтому на поиск решения ушло несколько недель.
Политическая ситуация усложнилась настолько, что теперь по субботам Кневич намного дольше растолковывал остальным события недели. Председателем президиума, а значит, и главой государства стал босниец. Должность раз в год по очереди переходила к представителям Словении, Македонии, Хорватии, Сербии, Боснии и Герцеговины, Черногории, Косово и Воеводины. Последним из хорватов был Мика Шпиляк. Но он уверял, что парламент все равно номинальный. Республика, которую так долго держал в железном кулаке Тито, в один прекрасный день распадется, и это неизбежно. Сербы утверждали, что их меньшинства в Косово и даже здесь, в Хорватии, угнетают, и требовали пересмотра границ, что, по мнению Кневича, предвещало большую сербскую экспансию.
— А что сделал Шпиляк для нашей страны? Он был бессилен, — заключил аптекарь. Где с его попустительства провели зимние Олимпийские игры? В Сараево!
— Он должен был сделать все, чтобы они проходили у нас, в наших горах, — согласился Тудман.
— Да ладно тебе, будь реалистом, — возразил Марио. — Там не бывает столько снега.
— Разве? А ты забыл, как мы не могли найти свои палатки?
— В поход ходили? — поинтересовался Маркович.
— Во время Второй мировой, — съязвил Йосип.
— В любом случае, — добавил Марио с видом человека, знающего, как устроен этот мир, что порой так претило Йосипу, — Олимпийский комитет за много лет до этого выбрал Боснию, потому что такова процедура, — а на тот момент президентом был еще Тито.
— Лично я не имею ничего против Сараево, — подключился к беседе Маркович, — Юре Франко завоевал там медаль в гигантском слаломе.
— Он словенец.
— И что с того? Словенцы — хорошие югославы. Там почти нет сербов. Я по-прежнему чувствую себя югославом.
— Гигантский слалом — это не политика, господа, — заключил Кневич.
Затем разговор зашел о венгерском меньшинстве в Воеводине.
Йосип понятия не имел, что там есть венгры. Он подумал, что его страна напоминает
Многие считали, что вооруженный конфликт неизбежен. На Хорватию нападут, особенно когда такой человек, как Милошевич, придет к власти в Сербии.
Но, кроме разговоров, что велись на террасе в кафе «Рубин», в городе практически ничего не происходило. Несколько сотен местных сербов вели себя спокойно, на них, в свою очередь, тоже никто не нападал. Все знали священника из их православной церкви и здоровались с ним. Овощи по-прежнему покупали у Горана Костича, который любил повторять, что тыквы — это просто тыквы и паспорт им не нужен.
Люди продолжали жить как прежде, а их судьбы решались в больших городах, как это было во времена Венеции, Стамбула, Вены, Берлина и Белграда. Порой на бухту и город падала тень, обычно мимолетная, как тени от облаков на серых склонах Велебита, но иногда жителям казалось, будто солнечный свет и искрящееся синее море что-то скрывают — быть может, приближающуюся беду, которая навсегда изменит не только их жизни, но даже неминуемую смерть.
Все же большинство предпочитало об этом не думать. Не думать и день за днем жить привычной жизнью казалось самым разумным. А мы тут при чем? Может, и ни при чем. А если и при чем, то все равно ничего не изменить. Какое нам дело до остального мира? Если ему что-то понадобится, он даст о себе знать, и посмотрим, что будет. Быть может, именно такое поведение и сохраняло их тысячелетиями, тогда как богачи из дожей, султаны, кайзеры и диктаторы давно пали. Тыквы — это просто тыквы.
Андрей и Йосип сидели на ступенях памятника и делились хлебом с салями. Йосип впервые рассказывал приятелю о жене и о своем ужасном браке. Андрей молча слушал, польщенный оказанным доверием, стараясь не перебивать друга даже малейшим замечанием.
Йосип рассказывал, что они с Марио прошли войну и выжили, а в 1945-м вернулись в городок, где их встречали как героев. У них завязались отношения с сестрами Марией и Любицей.
— В то время, — объяснял Йосип, — все было не так, как сейчас. Теперь молодые люди могут ждать, пока не встретят любовь всей своей жизни. Как ты сейчас. Но в наше время…
Всем хотелось жениться и выйти замуж как можно скорее и создать семью, чтобы восполнить потерянные годы. Он вполне мог жениться на Марии, а Марио на Любице.
— Тогда все сложилось бы иначе. Они были жизнерадостными девушками… а мы, конечно, оба героями. — Йосип выплюнул кусочек шкурки от салями, которые, правда, теперь делают из пластика. — Ты Марию знаешь? Жену Марио.
Андрей ответил, что не особо, но она красивая женщина. Ему очень понравилось, когда она выкрасилась в блондинку. Искусственные блондинки, такие как Грейс из Монако, ему нравятся даже больше натуральных.
Дело вкуса. Йосип продолжал:
— Мария могла стать моей женой. Мы танцевали с ней не меньше, чем Любица с Марио. Но, как это обычно бывает, у женщин свои планы, и вот она уже у алтаря с Марио, а я с Любицей.