Пепел и песок
Шрифт:
Пропала старушка.
Не бывает, добрый Бенки, лишнего человека в сценарии. Никто не может пролезть на участок садовника-драматурга из простого честолюбия: «Позвольте я пару реплик тут оброню? И сразу уйду!» Пускать даже самую мелкую тварь на территорию можно только по спецпропускам, где обозначена цель визита. «Заставить героя вспомнить друга детства», «Произнести фразу, которая станет названием фильма», «Добавить комизма в драматической сцене, а то к этой минуте все немного заскучают». И старушка не зря подливала водки в огонь. Ты, Бенки, ее еще увидишь.
— Ты
Рядом уже стоит Хташа, улыбается, держит в руке веером четыре формуляра, Настигла, мымра, застукала.
— Я? Ничего особенного.
— Помочь?
Да, пусть поможет эта зубастая, пусть сыграет для меня хоть мелкую роль, одну за четыре года бездарных репетиций.
— Мне нужен Шильдер.
— Неужели? А что именно — «История Павла Первого», «История Александра Первого», «История Николая Первого»?
— Ты все их читала, что ли?
— Все. Я же учусь на истфаке.
— Мне нужна история Александра.
— Похвально. Хотя он был у нас на втором курсе, если ты помнишь.
Быстрый кадр: Карамзин на диване фон Люгнера умиротворенно раскрашивает густой красной гуашью книгу в темно-зеленой обложке. Входит папа, Карамзин-старший, задев лампочку непокорной головой. В руках у него дрожит полиэтиленовый пакет с надписью «Компьютеры, Ксероксы, Факсы. Фирма „Бонапарт“. Улица Кутузова, 18/12».
— Так и знал, что ты тут. Ты что делаешь, сыночка?
— Книжка про алые паруса, а сама цвета зеленого. Явсе исправляю.
— Какой ты молодец! А я тебе принес исторические книжки…
Хташа перебивает доброго папу:
— Но тебе их не выдадут. Они только в профессорском зале. Это дореволюционное издание. А тебе срочно?
— Да, очень. Но у Карамзина они были…
— У кого?
Папа Карамзина разворачивает пакет, преодолевая вагонный тремер в руках, достает четыре благословенных тома.
— Вот, смотри! Это история царя…
— Спасибо, папка! — смеется жадный Карамзин. — Давай все четыре. Прочитаю, узнаю, чем дело кончилось. А не понравится, сам все исправлю.
— Ага, а я пока прилягу. — папа сладострастно разминается на диване фон Люгнера. — Как же тут хорошо, тихо, как в склепе. А у меня в ушах все поезд гремит. Вроде привык, а гремит.
Карамзин берет первый том Шильдера и оставляет пальцем отпечаток алой гуаши прямо на первой букве имени императора Александра.
— У меня дома есть Шильдер. Пойдем, я тебе дам. Ты как будто решил взяться за ум. — Хташа снова показывает в улыбке зубы, пособие по занимательной стоматологии.
Я не стану объяснять Хташе, что умнику нужна эта книга для порнографического сценария: Мир Мирычу очень понравилась моя идея.
У императора Александра был долгий роман с княгиней Марией Нарышкиной. О нем знал весь двор, все гвардейские полки, все львы и сфинксы на набережных Петербурга. И Елизавета Алексеевна, Lise, печальная императрица. И муж, балбес обер-егермейстер Нарышкин.
Пусть встретятся Мария и Александр в покоях Зимнего, при свете
А зритель посмотрит, упираясь своим скипетром в экран. Значится, так и запишем.
Да, гнусность, Бенки. Но тысяча долларов на паркете Зимнего не валяется. Куплю малиновый пиджак, и рыжая Румина порозовеет от восторга.
Может, даже хромать перестану. Подрасту наконец.
Чем я не историк?
— Я живу совсем близко, — Хташа показывает формулярами за окно. — Пойдем? Я заказ оставлю на завтра, все равно уже устала.
— Пойдем.
— Ты же голодный наверняка?
— Бух меня кормит.
— Да, я знаю, он тебе и книги приносит из библиотеки. Вон он сидит, к экзамену готовится. Сейчас ему точно не до еды.
Бух поднимает голову:
— Могли бы потише, а?
Хташа отдает формуляры старушке с брошью. Та принимает их осторожно, медленно, как осенние листья, и подмигивает мне:
— Вы так и не будете ничего заказывать?
— Нет, спасибо.
— Как славно! Совет да любовь.
Выходим из читального зала, я пропускаю Хташу вперед, смотрю на ее задок в тощих джинсах. И горький настой подорожника заполняет мои артерии. Зачем я иду за ней? Какой тут сюжет? Взять холодный формуляр и тут же сдать его первому попавшемуся на улице маньяку-библиотекарю. Забирай вместе с этой мымрой и всеми ее тридцатью тремя зубами!
Ах да, старик Шильдер. Нарышкина. Тысяча долларов. Пиджак. Румина. И покушать в придачу. Бычок-песочник — прожорливый рыбец.
51
Я уже не вижу, как старушка в читальном зале делает еще один беспечный глоток из голубой чашки, произносит шепотом «Фу!», улыбается бороде Ключевского на портрете и вытирает рот одним из хташиных формуляров. Лиловая помада оставляет след в истории.
52
— У папы два дня назад был сердечный приступ, — рассказывает Хташа, лишь бы не молчать при падающем снеге. — Мы так перенервничали!
— Тогда, может, не стоит мне к вам идти?
— Он всегда в своем кабинете, мы не будем ему мешать. Что-то случилось на работе. Но он никогда не рассказывает о своих неприятностях. Где ты был на Новый год?
— У себя, в общаге.
— Ой, там, наверно, очень весело!
— Очень.
Это веселье, Бенки, стоит увидеть.
Наша комната в общаге. Я боком лежу на кровати — нога в сморщенных тапках, рука подпирает висок — смотрю на экран телевизора. Рядом, в моей телесной излучине, сидит Бух, превратив меня в спинку канапе. У Буха сжаты кулаки, ноги дрожат, отчего все здание вибрирует. За окном — разрывы петард. По телевизору — девичьи стоны, продукт Мир Мирыча. Мужской голос произносит пугающим баритоном: «Студия „Потемкин“ представляет»…