Пепел Клааса

Агурский Михаил Самуилович

Еще до того, как скульпторы рассорились, Володя Ле­мпорт слепил мою голову, а выпускник ВГИКа Саша Раби­нович, превратившийся потом в Александра Митту, сделал ее сюжетом своей дипломной кинокартины, где были сняты оригинал и скульптура.

В подвал похаживал знаменитый московский остряк и со­чинитель анекдотов композитор Никита Богословский. Он продемонстрировал при мне свое искусство экспромта, напи­сав в один присест книгу отзывов на скульпторов от разных лиц и разными почерками.

76

Зимой 1958 года, выйдя из дому, я по обыкновению

пошел посмотреть свежую «Литературную газету», которую расклеивали на заборе напротив моего подъезда. К своему изумле­нию, я увидел там огромный фельетон Линского против А. М., который был назван аферистом и мошенником, а главной его аферой оказалась «Антология средневековой еврейской поэ­зии», над которой он столько трудился. Я немедля написал письмо в Ленинград с выражением поддержки и сочувствия, а сам побежал к Любе Кушнировой поделиться негодованием.

— А что вы удивляетесь, — огорошила она меня. — Он и есть мошенник.

— Как?

— Вот так!

— Но ведь вы были о нем другого мнения! Я у вас с ним и познакомился!

— Я его тогда не знала.

Она меня убедила. Из Ленинграда стали поступать длин­нейшие письма, где были даже стихи на библейские темы.

77

Во ВНАИЗе работал чертежник. Будучи в армии, он слу­жил на Соловецких островах, откуда по состоянию здоровья комиссовался. В Москве он стал фанатиком-туристом, дой­дя до такого безумства, что по вечерам бродил по городу для тренировки с саквояжем, набитым булыжником. Его любознательность не знала границ.

Я внушил ему интерес к литературе.

— Юрка! — сказал я как-то. — Чего ты здесь пропадаешь? Иди учиться. Может,, писателем станешь.

Он послушался, пошел учиться и стал работать в Комите­те молодежных организаций. Теперь это довольно известный критик Юрий Идашкин.

78

Нет ничего естественнее скорби

Живых по мертвым.

Моше Тейф

Уже в 1956 году Геня стала жаловаться на боли. У нее на­шли рак, она это знала и продолжала держаться с исклю­чительным мужеством. «Подумаешь! — вызывающе говорила она. — Посмотрим, кто кого, я или этот рак!»

Одно время стало казаться, что Геня берет верх. Но эту роковую битву она не выиграла. Ее положили в больницу в Москве, пытались лечить рентгеном, что лишь вызвало ожоги, от которых Геня сильно страдала. Потеряв надежду, она уехала в Калинковичи, за ней последовала Рива, чьей судьбой стали похороны близких. Туда поехала и Туся с сы­ном, приехал и Яша. Осенью 1958 года дело пошло к кон­цу, и в ноябре Геня скончалась в страшных мучениях. В от­личие от матери, которая умерла после операции и избежа­ла мучительного ракового истощения, Геня хлебнула полную чашу.

Дом был продан, и Калинковичи как семейное гнездо пе­рестали существовать.

79

На тот и этот случай неумолим закон —

В холодный белый мрамор

Ты

будешь превращен.

Карло Гоцци

И вам, ребята, совет я дам —

Не посещайте отель прекрасных голых дам!

Из народной песни

Я стал ужасно тяготиться ВНАИЗом. Он угнетал бессмыс­ленностью. Меня раздирали противоречия. Я был бы счаст­лив вовсе бросить технику и стать свободным человеком, как многие мои друзья, но у меня не было для этого базы, а в за­работке я нуждался.

Лев Григорьевич Пуссет посоветовал: «Идите в станко­строение и займитесь программным управлением. Там при­меняют магнитную запись».

Я последовал его совету и связался с ведущим научно-исследовательским институтом станкостроения — ЭНИМС. Начальником отдела программного управления был Влади­мир Григорьевич Зусман. Я начал с ним переговоры об ас­пирантуре. Зусман охотно согласился поддержать меня. Я по­дал в ЭНИМС документы и стал ждать 1-го октября, нача­ла экзаменов. На сдачу экзаменов в аспирантуру полагался месячный отпуск. Но назначенный срок неожиданно отложи­ли.

ЭНИМС официально объявил о приеме пяти аспирантов: трех в очную аспирантуру и двух в заочную. На эти места по­ступило пятнадцать заявлений: четырнадцать от евреев и одно от армянина. Способные русские, если они и оказывались в станкостроении, не нуждались в ЭНИМСе. Они могли пой­ти в гораздо более привлекательный учебный институт или в Академию Наук.

Замдиректора ЭНИМСа Прокопович стал тянуть с экзаме­нами, желая избежать приема одних евреев. Не зная этого, я усиленно готовился к экзаменам, причем преимущественно по электротехнике и электронике.

Но одновременно, в попытке вовсе вырваться из техники, я решил подать документы на сценарный факультет ВГИКа.

В конце концов наступили экзамены и там, и там.

В ЭНИМСе меня ждал сюрприз. Прокопович непринуж­денно заявил: «Учтите, конкурс очень серьезный. Есть только одно место, причем в заочную аспирантуру».

Итак, экзамены были бесстыдным фарсом. Прокопович воспользовался оттяжкой, чтобы провести в аспирантуру без экзаменов русских из промышленности. Зусман был в отъ­езде, и его отдел на экзаменах представлял его заместитель Маркин. Вместо того, чтобы, как было условлено, спраши­вать у меня электротехнику и электронику, меня стали эк­заменовать по механике и гидравлике, к которым я не готовился, и поставили четверку. По марксизму и немецкому я получил пятерки, но все было предрешено. В заочную аспи­рантуру приняли того, кто уже работал в ЭНИМСе.

Во ВГИКе дела шли по тому же образцу. Нужно было на­писать сценарий и сделать критический анализ показанного на экзамене фильма. Заранее решив не писать сценарий на идеологическую тему, я написал сценарий мультипликацион­ного фильма об игрушечном тигре, волшебным образом став­шем большим. Изощренные экзаменаторы поняли уловку, и рецензию мне пришлось писать на фильм, который не давал схитрить, а именно, на новое кино «Коммунист». Пришлось кривить душой, то есть поступить так, как пришлось бы де­лать всю жизнь, если бы меня все же приняли.