Пепел. Гори оно все...

Костадинова Весела

Альбина молчала, её губы дрожали, но она стиснула зубы, не давая эмоциям вырваться. Огонь в груди вспыхнул ярче, но теперь он смешивался с чем-то другим — горьким, холодным, как лёд, что сковывал её сердце, когда она думала об Артуре. Она ненавидела его. Ненавидела Эльвиру. Ненавидела Ярослава, который, как ей казалось, видел в ней лишь пешку в своей игре. И ненавидела себя за то, что всё ещё чувствовала эту боль.

— Пусть они оба этим зелёным светом подавятся, — наконец огрызнулась она, и её голос был полон яда. — До зелёной рвоты, желательно.

Ирина

посмотрела на неё с удивлением, но затем её губы тронула лёгкая улыбка — не насмешливая, а тёплая, как будто она видела в Альбине что-то, чего та сама не замечала. Она не стала спорить, не стала утешать. Просто кивнула, похлопала Альбину по плечу и вернулась к своим бумагам, оставив её наедине с ноутбуком, гневом и тлеющим внутри пламенем.

– Ярослав приказал тебе завтра на общей оперативке быть, - тихо сказала она.

– Зачем? – вот теперь Ирина ее действительно удивила. – Я всего лишь сотрудник отдела….

– Которому я готовлюсь передать важнейшее направление в компании. Ты не участник совещания, ты – пока наблюдатель.

– Я вообще первый кандидат на увольнение, - отрезала девушка. – Лучшее решение для этой семейки.

Ирина тяжело вздохнула, словно она знала что-то, чего не знала еще и сама Альбина. Чего-то, о чем говорить не стала, но понимала, что рано или поздно это всплывет.

– Никто увольнять тебя не станет, - все-таки ответила она. – Я больше боялась, что ты это сделаешь сама. И Ярослав, видимо, тоже, раз убрал Артура из компании на неделю, подальше. Отправил на север области мозги отмораживать окончательно. Но ты…. Удивила. Не скрою. Ольга в понедельник думала уже, кем тебя заменить, а ты….

— Я не собираюсь из-за одного неудачного траха менять свою жизнь, — ледяным тоном отрезала она, глядя прямо в глаза Ирине. Её голос был твёрдым, но внутри всё дрожало, как будто слова рвали её на части.

— Альбина! — Ирина нахмурилась, её голос стал строже, но в нём всё ещё была теплота.

— В следующий раз, Ирина Александровна, если я решусь с кем-то спать, — продолжила Альбина, её тон стал ядовитым, почти саркастичным, — то хотя бы поимею с него по максимуму. Деньги, связи, что угодно. Так, кажется, сейчас принято в приличном обществе?

С этими словами, не глядя ни на кого из коллеги и пробормотав прощание, она молча ушла с работы.

Ирина закрыла глаза, тихо матерясь про себя. Как же ей сейчас хотелось сжать с силой шею того, кто сам того не понимая, перемолол одну светлую душу. И сам бог не мог сказать, что из этого всего выйдет.

26

Не знала и сама Аля. Всю неделю в ней жила пустота. На работе, хоть она и сидела с каменным лицом, боль отдавалась от каждого ее взгляда и воспоминания, пусть и загнанная глубоко внутрь, пусть и подавленная огнем, что горел внутри. Но возвращаясь домой к Диме, она ложилась на свой диванчик на кухне, сворачивалась клубком и просто лежала.

Ели они то, что покупали: готовить не хотелось ни ему, ни ей. Она видела, как работает

ее лучший друг, и понимала, он тоже выгорает изнутри. Его глаза, когда-то тёплые, теперь были тусклыми, как потухшие угли. Он работал — фрилансил, сидя за ноутбуком до глубокой ночи, — но делал это механически, без искры. Она знала, что он всегда любил Эльвиру. Сколько Альбина его помнила, Дима смотрел на её сестру с тихой, почти благоговейной нежностью. Он никогда не надеялся на взаимность — Эльвира была слишком яркой, слишком далёкой, как звезда. Но потом она дала ему шанс. Крошечный, хрупкий, как стеклянная бусина. Для Эльвиры это было мимолётным увлечением, если вообще было чем-то серьёзным. Для Димы — источником тепла, света, жизни. Он цеплялся за этот шанс, пока Эльвира не разбила его, уйдя к Артуру, оставив Диму в той же пустоте, где теперь жила Альбина.

Она навела небольшой порядок в маленькой квартире, взяла на себя обязанность мыть посуду, закидывать в машинку их вещи. Они жили бок о бок, как брат с сестрой, почти не разговаривая, иногда лениво обмениваясь новостями.

Как-то за вечерним чаем Дима признался, что его мама – соседка Ковалевых – в хлам разругалась с матерью Альбины, назвав приехавшую Эльвиру сукой и потаскухой. Женщина даже ударила девушку по лицу, проклиная день, когда ее сын влюбился в продуманную тварь. Скандал обсуждала вся деревня.

Как ни странно, эта новость вызвала у Альбины злую усмешку, хоть она и понимала, что теперь уже не поедет в село очень долгое время.

Мать звонила еще пару раз, и Альбина даже нашла в себе силы с ней говорить. Но не долго, просто отключая звонок, чем, уверенна, вызывала в матери невероятное раздражение и откровенное непонимание.

— Значит, завтра увидишь их обоих… — резюмировал Дима, глядя в свою кружку, словно там мог найти ответы. Его голос был тихим, но в нём сквозила тоска, острая, как лезвие.

— Чтоб они оба сдохли… — отозвалась Альбина, тяжело закрывая глаза. Её слова были пропитаны ядом, но произнесены устало, как будто даже ненависть отнимала последние силы.

— Нет, Аль… — Дима горько усмехнулся, и его тоска резала воздух, как холодный ветер. — Они будут жить. Жить и радоваться жизни. Один — с той, которая его выбрала, пройдя по нашим головам. Второй… Ну, второй, судя по всему, вообще людей за людей не держит. Им, Аль, даже стыдно не будет. Они просто… перешагнут через нас и пойдут дальше.

И в этих словах была вся правда жизни. Той жизни, которую Альбина раньше не признавала, но прочувствовала на себе в полной мере.

— Эля приходила сегодня… — добавил Дима, почти шёпотом, как будто слова жгли ему горло.

— Зачем? — Альбина даже не открыла глаза, её голос был ровным, но в нём чувствовалась усталость, граничащая с равнодушием.

— Сказать, что я веду себя не по-мужски, — Дима рассмеялся, но смех был сухим, ломким, как треснувшее стекло. — Что настраиваю тебя против неё. А моя мама, по её словам, так вообще адская тварь… Притащилась ко мне, чтобы объяснить, как я неправ.