Пепел. Гори оно все...
Шрифт:
— Сама доеду! — выдохнула она, её голос дрожал от ярости и страха, но она продолжала сопротивляться, упираясь ногами в асфальт.
— Без телефона и кошелька? — Ярослав кивнул на переднее сиденье, где лежали её вещи забытые на столе в кабинете при паническом бегстве. — Садись.
Он почти силой подтащил её к машине, не отпуская, не давая вырваться из хватки, и Альбина, задыхаясь, перестала сопротивляться. Он открыл дверь и усадил её на пассажирское сиденье, захлопнув дверцу с тяжёлым стуком. Она сидела, вцепившись в подлокотник, её грудь вздымалась от рваного дыхания. Слёз
Ярослав сел за руль, мотор мягко заурчал, и машина тронулась. Он молчал, его профиль в свете приборной панели был резким, как вырезанный из камня. Альбина чувствовала его присутствие, как тяжёлый груз, и каждый километр, приближавший её к дому, казался вечностью.
— Успокойся, — сказал он минут через десять. — Я пока не дошёл до того, чтобы силой взять женщину, Аля. Прости, что поспешил.
— Что? — до неё едва доходили его слова, её разум был затянут туманом паники. Она повернула голову, её глаза, полные смятения, встретились с его взглядом.
— Недооценил степень твоей наивности, — пожал он плечами, его взгляд вернулся к дороге, но уголок губ дрогнул в циничной усмешке. — Ты всю неделю была умницей, невероятная выдержка. Вот и решил… Ладно, поспешил, был не прав. Если нужно время — я подожду. Но не затягивай, Альбина.
— Не затягивать с чем? — её голос был помертвевшим, слова прилипали к горлу, как мокрый песок. Она знала ответ, но отказывалась его принять.
Ярослав усмехнулся, его вздох был тяжёлым, усталым. Он затормозил у её подъезда, свет фонаря осветил его лицо, и он повернулся к ней, его тёмные глаза горели тем же огнём, что в кабинете — опасным, притягивающим, пугающим.
— Всё ты поняла, девочка, — сказал он, его голос был мягким, но в нём звенела власть. — Не строй из себя простоту — это тебе не идёт. Наивность и невинность, Аль, хороши на одну ночку, для разнообразия. Дальше — скучно. Ты всё поняла ещё там, на дне рождения. Да, у тебя были иллюзии насчёт Артура, согласен. Но сейчас их нет.
Он наклонился ближе, его рука медленно легла на её щеку, погладив её с нежностью. Его глаза скользили по её лицу, по губам, и она почувствовала, как её сердце замирает от ужаса и чего-то ещё, чему она не хотела давать имени.
— Я могу дать тебе намного больше, чем Артур, — продолжил он, его голос был как шёлк. — Со мной ты будешь расти… Во всех смыслах этого слова. Никто тебя не осудит. Ты получишь всё: возможности, власть, деньги… Что, согласись, тоже немало.
Альбина замерла, её дыхание остановилось, как будто воздух в салоне машины превратился в лёд. Слова Ярослава были ядом — сладким, смертельным, проникающим в её вены, разъедающим остатки гордости, что ещё держали её в сознании. Она хотела кричать, ударить, вырваться, но её тело было словно парализовано, прикованное к пассажирскому сиденью его взглядом, его голосом, его близостью. Её глаза, полные ужаса и смятения, цеплялись за мелочи: длинные ресницы, обрамляющие его тёмные глаза, маленькую родинку на виске, опухшую нижнюю губу
— Вы спятили… — прошептала она, её голос был слабым, почти неслышным, как треск ломающегося стекла. Её горло сжалось, слова резали, как осколки.
— Нет, малышка, — хрипло ответил Ярослав, его голос был низким, пропитанным циничной уверенностью. Он слегка наклонился к ней, его глаза горели тем же тёмным огнём, что в кабинете, — притягивающим и пугающим. — Я — реалист. И хочу тебя. Вопрос лишь в том, когда ты поймёшь, что для тебя лучше: строить из себя жертву, рыдая по ночам в подушку, но не в силах что-то изменить. Или же взять от жизни всё, что она — то есть я — могу тебе дать. Статус моей любовницы, Аля, не самое плохое в жизни. Поверь мне.
Он наклонился ближе, и прежде чем она успела отстраниться, его губы легко коснулись её губ — без нажима, ласково, нежно, но этот поцелуй был как печать, закрепляющая его власть. Его губы скользнули по её щеке, затем по шее, тёплые и уверенные, и каждый их след оставлял на её коже ожог.
Альбина забилась в его руках, её тело инстинктивно рванулось прочь, но его хватка была железной. Её руки упёрлись в его грудь, но он не дрогнул. Её дыхание стало тяжелым, паника захлёстывала, как волна, и она чувствовала, как её разум тонет в этом кошмаре.
Он тихо засмеялся — низкий, мягкий звук, похожий на мурлыканье тигра. Его лицо было так близко, что она видела каждую тень в его глазах, каждую морщинку, и это делало его ещё более реальным, ещё более опасным.
— Иди, — сказал он, наконец отпуская её, но его голос был твёрдым, как приказ. — Приди в себя. Выдохни. И подумай, малышка. Хорошо подумай. Я терпеливый, Аль… И даже готов терпеть от тебя некоторые капризы…. Вам, женщинам, без этого никуда…. Но не играй со мной. Обижать я тебя не стану, но и игр не потерплю.
Он отстранился, медленно убрав от нее руки, но его взгляд всё ещё держал её, как цепи. Альбина дрожала, её пальцы судорожно сжали сумку, лежавшую на коленях. Она рванула дверцу машины и выскочила, её ноги подкашивались, шпильки цокали по асфальту, пока она бежала к подъезду. Ночной воздух был тяжёлым, влажным, но он не мог смыть жар его прикосновений, вкус его слов, ужас его предложения. Она захлопнула дверь подъезда, прислонилась к холодной стене и сползла на пол, её тело сотрясалось от беззвучных и бесслезных рыданий.
28
Дима ходил по комнате из угла в угол, взбешенный как хорек и шипящий как дикий кот. Его трясло от ненависти и злобы.
Альбина лежала на его кровати, укутанная в выцветшее одеяло, с грелкой, прижатой к ледяным ногам. Её тело всё ещё дрожало, несмотря на тепло, как будто холод, что поселился в её душе после слов Ярослава, его поцелуев, его предложения, вымораживал её изнутри. Она свернулась калачиком, её лицо было бледным, а глаза — пустыми, как будто вся жизнь вытекла из них. Телефон, лежавший рядом, казался ядовитым, как змея, готовая ужалить.